— Или Витольд Зенонович выстраивает с Янеком особые отношения, — предположил Лыков.
— То есть хочет сделать его осведом?[41] Это стало бы большой удачей! Ян Касъер — фигура, он много знает такого, что интересует сыскную полицию. А Нарбутт — сыщик от бога! Он на голову выше того же Гриневецкого, который формально его начальник.
— Что за человек пан Нарбутт? Всегда застегнутый, держит дистанцию. Такому в душу не заглянешь.
— Да, он закрыт для всех. Кроме Гриневецкого и старшего агента Степковского. Витольд Зенонович очень справедливый и порядочный. При этом большой патриот, не переваривает русских. Чего и не скрывает. Жаль, конечно. Именно с такими поляками и надо сотрудничать.
— И договариваться.
— И договариваться.
Надзиратель ввел притонодержателя. Дядя Янек выглядел вполне благополучно. В домашней куртке из полубархата со щегольскими бранденбурами, он походил на зажиточного помещика, а не на арестанта. К Лыкову поляк отнесся без интереса. Не то чтобы высокомерно, но с безразличием.
— Вы принимали у себя убийцу русских офицеров, — жестко начал коллежский асессор. — Теперь за это придется ответить.
— Пусть сперва на суде докажут, что я знал об этом.
— Ну, если докажут, — недобро усмехнулся Лыков, — тогда двенадцать лет каторги с навечным поселением в Сибири. Варшаву ты… вы больше не увидите. Никогда.
Новец-старший лишь молча пожал плечами.
— Но если вы поможете розыску, прокурор учтет это на суде.
— Я держал подпольный игорный дом. Давал людям немножко развлечься и имел с этого скромный доход. Вот за это и отвечу. А про дела убийц спрашивайте у них самих. Да еще у Гришки, которого вы же и застрелили…
У притонодержателя была твердая позиция. С такой не сбить! Все арестованные на Бураковской подтвердят: свечи менял да бутылки разносил… Но где-то в броне Яна Касъера есть щель. Ежели он был в курсе кровавых дел своих клиентов, как это обнаружить? Вот сейчас покажу ему мыльницу и посмотрю, что он запоет, решил Лыков. К такому обороту старый громила вряд ли готов…
Он выложил предмет на стол и спросил резко:
— Ну, а что вы скажете об этом?
Старик повертел мыльницу в руках, наморщил лоб, что-то вспоминая.
— Знакомая вещь. Не в устэмпе взяли?
— Да, в нужнике, — ответил Иванов, одновременно пояснив шефу вопрос.
— Жилец один забыл, я и пристроил к делу. А что?
— Какой жилец? Когда поселился и когда съехал? — настойчиво потребовал Лыков.
— Да князь у меня жил. Кавказский князь. Две недели, в прошлом году. Месяца не помню, но зимой.
— Как ему фамилия?
— Яшвиль. Князь Яшвиль, отставной гвардейский поручик. А что? Пустяковая штука, пять грошей стоит. Не выбрасывать же…
Лыков почувствовал себя в одночасье обманутым. Было очевидно, что Новец говорит правду. Род имеретинских князей Яшвилей слишком известный. Приезд его сиятельства в Варшаву легко проверить. А отметки в домовой книге укажут, останавливался ли он в доме на Бураковской. Вся идея с пропавшим Яшиным рухнула на глазах. И в то же время старый медвежатник явно что-то скрывает… Убийца штабс- капитана был у него в притоне. Часы… Если их подбросили, удобнее всего было это проделать именно Новцу Ну, дядюшка, найдем и на тебя управу! Рано ты успокоился…
Лыков отослал арестанта в коридор и вызвал помощника смотрителя. Вошел дюжий малый сурового вида.
— Поляки среди тюремной стражи есть?
— Никак нет, одни русские.
— В коридоре ошивается Ян Новец. Немедленно перевести его в карцер, самый загаженный и холодный.
— Есть!
— Из пищи давать лишь хлеб и воду. Довольствие из ресторана запрещаю.
— Давно пора! — с чувством произнес тюремщик. — А то я дома так не кушаю, как этот шильник! А только, ваше высокоблагородие, ежели он жалобу какую настрочит? Плохое содержание там и прочее… По закону Новец токмо подследственный…
— Жалобу принять, ходу ей не давать, передать мне.
— Вот это правильно! — заявил помощник смотрителя. — А то поляк поляка покрывает, а ты молчи да потакай… Устроили из темницы санаторию! Степковский вон пояса из собаки привозит… Сделаю, как вы велели. Можем и тово… устроить ему сладкую жизнь. Помочь розыску, так сказать, ежели не сознается. — И добавил осторожно: — Опыт такой имеем…
— Нет, — ответил сыщик. — Если я найду улики, то сидеть он будет не у вас, а в Цитадели. Там, чай, свои мастера имеются?
— Ого-го! Лучшие во всей Варшаве! Так отлакомят по спине, что все расскажет!
— А вы сделайте вот что. Когда нашего барина как следует припрет, он постарается передать на волю записку…
— У нас это не дозволяется! — строго перебил Лыкова тюремщик.
— Нигде не дозволяется. И везде в заводе.
— Но…
— Молчите и слушайте!
— Есть!
— Вы плохо прочитали мои бумаги. Я чиновник особых поручений Департамента полиции. Особых! Меня не интересуют ваши маленькие гешефты. Министр граф Толстой командировал меня в Варшаву не для этого, а для поиска убийц русских офицеров.
Помощник смотрителя мрачно гонял по круглому лицу желваки.
— По всей империи есть арестантская почта, и у вас, конечно, тоже. Повторяю: меня это не интересует. Но когда Ян Новец — и только он! — попытается отослать на волю записку, эта бумага должна оказаться у меня. Я полностью доверяю вам и смотрителю, господину Молчанову. Вам лучше знать, как именно исполнить поручение. Повторю: речь идет об убийцах наших офицеров.
В мрачных недоверчивых глазах тюремщика что-то мелькнуло. Лыков протянул ему руку, и тот пожал ее.
— Так что… исполним, ваше высокоблагородие. Только уж вы… не во вред…
Глава 7
Паутина
Сыщики вышли на улицу, и Егор тут же набросился на начальника:
— Алексей Николаевич! Я ничего не понял! Что за письмо должен передать Новец и кому? Разъясните, ради Христа!
— Да я и сам пока наугад бью, — признался Лыков. — Но кто-то ловко навесил Гришке убийство пристава Емельянова.
— Кто?
— Говорю же: пока не знаю.
— А зачем?
— Чтобы я уехал. Прекратил розыск и вернулся в Петербург. В лаврах героя, который пришел, увидел, победил.
