Усилием воли Алексей заставил себя оторваться от стены. Казалось, он упадет без подпорки. Ковыляя по-стариковски, сыщик выбрался на Марианскую. Светило солнце, шли беззаботные обыватели, громко кричал продавец курьерок. Боевцев нигде не было.
Алексей как-то сразу поверил, что амнистирован и Ежи Пехур отпускает его домой. Ему и самому уже стало невмоготу в Варшаве. Несколько последних дней дорого обошлись Лыкову. Это было необъяснимо. Он знал опасности смолоду, много раз рисковал жизнью. В восемьдесят третьем под видом уголовного прошел сибирские этапы, излазил все Забайкалье. Без какой-либо поддержки, один в окружении каторжников, сыщик мог быть опознан в любую секунду — а это неминуемая смерть. И ничего! Мужество и хладнокровие выручили. А тут… Старею, подумал Алексей. Надо поговорить с Павлом Афанасьевичем, он, как всегда, объяснит.
Как только стало понятно, что он уезжает, коллежский асессор повеселел. Безбоязненно отправился по магазинам, накупил подарков жене и детям. Снова спустился в подвал к Фукеру. Долго выбирал и ушел с еще более старой бутылкой, чем погибшая в драке. Съездил в Лазенки и осмотрел красивейший парк. Погулял по улицам, где еще не был. Заодно подивился странным их названиям. Помимо Золотой и Ясной сыщик обнаружил улицы Волчью, Жабью и Гнойную… Лыков чувствовал себя как висельник, которому уже надели на шею петлю, а потом вдруг объявили о помиловании. Было одновременно и радостно, и тяжело от пережитого напряжения.
Вечером Алексей пошел искать Гриневецкого. Надо было сообщить об отъезде, сдать дела, оговорить прощальный кутеж. Эрнест Феликсович нашелся во Втором Соборном участке, в атлетическом клубе. Одетый в борцовское трико, он поднимал штангу с двумя кожаными мешками, набитыми дробью. Опытным глазом Лыков определил, что дроби насыпано десять пудов.
Увидев помощника, надворный советник с грохотом бросил снаряд.
— Что случилось, Алексей Николаевич?
— Уезжаю домой.
— Когда?
— Завтра в ночь.
— Получил приказ из Департамента?
— Нет. Так поеду, как ты велел.
Гриневецкий несколько секунд смотрел на Лыкова, не решаясь задать вопрос. Потом сказал с видимым облегчением:
— Вот и правильно! Так?
— Так. Перед отъездом кутнем у Ванды?
— Хорошее место! Кто еще приглашен?
— Черенков с Бурундуковым и Егор. Ты не против Егора? Он, конечно, в маленьких чинах, но толковый.
— Против парня ничего не имею, но пристав и следователь меня недолюбливают…
— Ну и пусть. Я уеду, а вам дальше вместе служить. Пусть выстраивают с тобой отношения.
— Я-то готов. А ты уверен, что они захотят?
— Я уверен, что хочу видеть вас всех вместе перед отъездом.
— Хорошо, я буду. А ты не хочешь, раз пришел, поднять какой-нибудь страшный вес? Людям интересно! О тебе в варшавской полиции уже легенды рассказывают…
— Прикажи подвязать двадцать пять пудов.
— Сколько-сколько?!
— Двадцать пять.
— Эй, хлопцы! Тащите еще дроби! И побольше!
Со всего зала сбежались атлеты, чтобы увидеть необычное зрелище. Коллежский асессор лег под стойки, и служители начали навешивать к грифу мешки. В помещении стало тихо.
— Двадцать пять, — доложил Гриневецкому старший служитель.
Лыков сделал несколько глубоких вдохов, собрался — и трижды, страшным напряжением сил, выжал огромный груз. Все вокруг зааплодировали. Вид у атлетов был ошарашенный…
Выйдя из участка, Лыков отправился на квартиру к Иванову. Тот встретил его с испугом:
— Что-то стряслось?
— Стряслось. Я завтра уезжаю домой.
— А Ежи Пехур?
— Черт с ним! Без меня поймаете.
Егор тоже не решился спросить, почему вдруг упрямый храбрец передумал. Хозяин и гость посидели, попили чаю, разговор вели самый общий. Прощаясь, коллежский асессор пригласил своего помощника в ресторан. Сказал:
— Там будут и Гриневецкий, и Черенков. Пора определиться, с кем из них ты хочешь служить.
— Я останусь в сыскной полиции, — твердо заявил парень.
— Хорошо. Я могу что-нибудь для тебя сделать?
— Вы и так уже столько сделали! Я был не имеющий чина, а теперь почти губернский секретарь. Эрнест Феликсович сообщил давеча, что к осени назначит меня помощником делопроизводителя. Представляете? А это уже девятый класс! Мне кажется, я Гриневецкого устраиваю. И он даст служить.
— Да, ему сейчас трудно. Нарбутта нет, спрятаться не за кого. Яроховский под следствием. Эрнесту Феликсовичу нужны люди, которых он сам выбрал и продвигает. Ты один из них. Ну, быть по сему! Еще скажи, как у тебя с Гоноратой?
Иванов покраснел, но не сильно.
— Вчера сходили в Большой театр.
— И что это значит?
— Ну, дело двигается… Со мной она не такая, как в семье. В смысле, не командует. Мягкая и все понимает…
— Теперь ясно. Не зевай! Куй железо, пока горячо! Кстати, когда идешь в гости на пирог?
— Послезавтра.
— Учти: отведав девичьего пирога, порядочный человек обязан жениться!
Последний день весь состоял из суеты. Лыков представился только обер-полицмейстеру (по случаю отбытия), а Петца и прочих игнорировал. Забежал еще к Сенаторову и узнал от него плохие новости. Генерал Енгалычев получил в командование дивизию. Новый правитель канцелярии Военно-Ученого комитета пришел со стороны, разведочного дела не знает. Он почему-то сразу невзлюбил подполковника Таубе и раздул вопрос о его жене, урожденной Атаманцевой. Что она была в ссылке, политически неблагонадежна и такой брак порочит честь офицера… Виктор надел все ордена и прочитал начальнику лекцию о чести. После этого ему пришлось перевестись в Казанский военный округ, где барон командует теперь резервным батальоном.
— Вот так нынче в Петербурге обращаются с заслуженными офицерами, — со вздохом констатировал Сенаторов.
Всю вторую половину дня Лыков прощался с Варшавой. Съездил в Вилянув, который называют польским Версалем. Еще раз прошагал Краковское Предместье и Новы Свят. Умылся в мутной Висле. А вечером отужинал в приличной компании. Когда пан Крухляковский увидел, с какими высокими чинами сидит за одним столом Егор, то опешил. И окончательно утвердился в мысли, что у цурки губа не дура…
Уже к полуночи бывший помощник отвез Лыкова на вокзал и посадил в поезд.
Ночью Алексей часто просыпался. Ему приснилось, что Ежи Пехур приехал в Петербург и охотится на него там. Очнул ся весь в поту… Выглянул в окно. Светало. Они стояли на полустанке. Виднелся пыльный большак, за ним — запущенный, неухоженный лес. Два мужика, несмотря на ранний час, уже пьяные, матерились у вагона. Хорошо…
На следующий после возвращения день Лыков навестил Благово. Тот держался неплохо, по квартире ходил сам, только не решался спуститься во двор. Алексей по-молодецки вынес учителя одной рукой — в
