3
В коридорах госпиталя все чаще слышался стук костылей капитана Варшамова. Он уже поднялся с постели и даже нет-нет спускался во двор и на улицу.
Иногда Аразян сопровождал его. Говорил, как всегда, больше капитан — ведь это была его стихия. Молчать он просто не умел.
— Эх, дружище, молчать нам всем и на том свете надоест.
Капитану очень не нравилась пословица: «Слово — серебро, молчание — золото».
— Вранье. Кабы так, все немые были бы богачами.
Не соглашался он и с изречением: «Всю жизнь провел среди мудрецов и понял, что нет ничего для человека лучше, чем молчание».
— И ошибся, скотина, — каждый раз возмущался Варшамов. — Еще римские рабы требовали: «Хлеба и зрелищ!», потому что человек, даже самый несчастный, хочет развлечений, хочет забыться. А попробуй- ка ты развлекаться молча, погляжу я, что это будет за развлечение… Ну, вот хоть ты, Микаэл. Ты, правда, человек ученый, но если б пришлось выбирать богов, я б тебя выбрал богом скуки…
Микаэл снисходительно улыбался. Он никогда не сердился на шутки Варшамова. Беспредельное благородство этого большого ребенка было давно ему известно, и любил он его еще со времен рабфака. Варшамов тогда уже прослыл балагуром и острословом. Это он провел первый на рабфаке электрический звонок и тайком отвел один из проводов к своей скамейке. Нажмет, когда вздумается, пуговку — и урок окончен… Это он изводил преподавателя математики, кладя у доски вместо мела сахар. Он же однажды принес на урок географии старый зонтик и раскрыл его, под веселый смех товарищей, когда преподаватель, обычно брызгавший при разговоре слюной, начал урок. Ну, всего не расскажешь…
Товарищи любили Варшамова за веселый нрав и доброе сердце.
Прошли годы, но Варшамов остался все тем же любящим шутку и веселым человеком.
Во время одной из очередных прогулок вокруг госпиталя Варшамов издали заметил Анну — плотно закутавшись в шаль, она, по-видимому, спешила на дежурство.
Он взволнованно схватил Микаэла за руку.
— Ради жизни моей, Микаэл-джан… Такого случая больше не подвернется. Действуй. Говорят: любовь — зубная боль сердца, а меня эта боль совсем одолела. Ну, я испаряюсь…
И, стуча костылями, Варшамов поспешно скрылся в воротах госпиталя.
Микаэл стоял в растерянности. Будь у него хоть малейшая надежда отделаться от этого несносного человека, он и не подумал бы вмешиваться в такое щекотливое дело. Да разве от него отделаешься?.. Он так же будет приставать и завтра, и послезавтра. Пришлось уступить.
Микаэл медленно двинулся навстречу Анне. Остановился, поздоровался.
Анна ответила ему сдержанной, немного грустной улыбкой, бросив при этом искоса взгляд в сторону удаляющейся фигуры Варшамова. Микаэл понял, что бегство капитана было ею замечено. Это как будто облегчало его задачу.
— Вы спешите? — спросил он и сразу же почувствовал, что Анна приятно поражена его вопросом. Она слегка порозовела.
— Я?.. Не очень… а что?
— В таком случае погуляем немножко. Или, может, вам не хочется… — Анна улыбнулась.
— Нет, отчего же?.. Пожалуйста.
Они свернули на узенькую улицу, ведущую в тенистый, заросший кленами скверик, и долго шли молча, думая каждый о своем.
Микаэл повел разговор издалека, совсем не так, как намеревался. Он начал подробно расспрашивать Анну о здоровье сына. Анна отвечала машинально, с притворной готовностью, не придавая этой беседе никакого значения и ожидания чего-то другого, более важного.
О Варшамове Микаэл заговорил, когда они уже вошли в сквер. Считая, что и это говорится между прочим, Анна с улыбкой призналась, что видела, как капитан торопливо «убегал» на своих костылях. Вот только что…
— Должно быть, опять забыл, что надо принять лекарство, а увидев меня, вспомнил и заторопился. Он всегда такой, товарищ Аразян… — пожаловалась она.
Варшамов и вправду бежал от лекарств, как от огня.
— Эх, товарищи, подохнешь тут от вашей латинской кухни да от этих уколов… — недовольно ворчал он.
— Потерпите, мы же вас убивать не собираемся, — ласково уговаривали его сестры, — напротив, хотим сохранить вам жизнь и здоровье.
— Да будь она неладна, такая жизнь! Я вам расскажу лучше одну занятную историю…
— С большим удовольствием послушаем, вот только окончим работу, — угадывая хитрый замысел Варшамова, останавливали его сестры.
— Ну, раз хотите «окончить работу», так я вам и рассказывать не стану… — сдавался он.
Только одной Анне он и покорялся. Дай она ему яд вместо лекарства, выпил бы, не поморщился.
— Уф-ф… сестрица Анна, пусть сердечко твое успокоится, — говорил он, принимая из ее рук лекарство. — Если хочешь, дай вне очереди еще порцию.
Да, водились кое-какие странности за капитаном Варшамовым.
Жалоба Анны дала Микаэлу возможность перейти к делу.
— Правда, своеобразный он человек, наш капитан Варшамов, но сердце у него в высшей степени благородное…
Анна и этим словам не придала значения. Однако ее начинало нервировать, что Микаэл все не кончает говорить о Варшамове. Что ей до него? Мало ли на свете благородных людей?..
И, хотя Микаэл ни словом не обмолвился о том, зачем он эту беседу начал, женское чутье подсказало Анне истину. Дай он ей пощечину, она не почувствовала бы, пожалуй, большей обиды.
Неужто она, сама того не ведая, дала какой-то повод Варшамову? Как он смеет на что-то надеяться! Она попыталась, мысленно оглянувшись назад, проверить самое себя, припомнить каждый свой шаг, каждое случайно оброненное слово. Нет, ей не в чем себя винить. Она находила в своем сердце слова ласки и утешения для каждого, разве только одному доставалось больше, другому меньше, — не все всегда взвесишь…
Дойдя до конца аллеи, они остановились.
Аразян чувствовал себя в полной растерянности и проклинал в душе и себя и Варшамова.
Какое-то внутреннее беспокойство охватило Анну. Она подняла глаза и в упор посмотрела на Микаэла. Трудно сказать, чего в этом взгляде было больше, жалости или сочувствия, — уж очень незавидна была взятая им на себя роль.
— Я вас поняла, товарищ Аразян. Вам нужен ответ? К сожалению, я не смогу вам сейчас ничего сказать. Позвольте мне дня два подумать… — Больше она не могла произнести ни слова.
— Как прикажете… — смутившись, ответил ей Микаэл.
Слова жгли ему губы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
