Глянув по сторонам, писатель направился к руинам женского монастыря.
В сквере у руин писатель наткнулся на толпу, окружающую оратора.
Странный призрачный свет проникал в толпу откуда-то сверху. Очерченные тонкими изящными линиями люди и вещи двигались медленно и плавно, обретая наглядную пластическую форму, окутанную покровом вымысла и красоты…
Оратор обладал прекрасной внешностью, талантом. По всей видимости, женщины его любили, но была в нем какая-то природная жестокость, обнаруживаемая и в голосе, и в жестах. Иногда взгляд его ужасал, заставлял людей трепетать. В такие моменты людям казалось, что он не говорил, а рычал, словно зверь. Когда же он умолкал, одолевая заключенную в себе дикую необузданную ярость, в толпе наступало умиротворение и покой…
Ораторы сменяли друг друга.
Место оратора занял артист.
Артист рассказал кто он, где он был до этого и каким путем прибыл сюда. То, что он не решался произнести вслух, он выговаривал про себя, и много ужасного. В своей речи он ограничивался краткими большей частью простыми предложениями, использовал повторы. Он говорил о страдании и смерти. Люди были взволнованы, хотя и не слишком напуганы. Страдания и смерть давно стали привычными…
— Вы не знаете, кто этот жонглер?.. — спросил писателя прохожий.
— Известный артист… живет один как бог, которому не нужен ни противоположный пол, ни потомство…
— А вы?..
— Что я?..
— Вам нужен противоположный пол и потомство?..
— Я уже не человек… я мифическая личность…
— Но вы же живы!.. — прохожий изобразил на лице недоумение.
— Я вернулся, чтобы дописать книгу…
— Как такое возможно?.. — пробормотал прохожий, пятясь, отступая.
— У бога все возможно…
— Вы сумасшедший…
— Нет… он не сумасшедший… — вмешался в разговор артист. — Он гений…
— Вы кто, его адвокат?..
— Нет, я артист… а вы кто?..
— Я адвокат мэра… ищу свидетелей убийства его дочери…
— Разве она не покончила с собой?.. — спросил писатель.
— Вы были свидетелем?..
— Я писатель и все, что окружает меня — мои порождения… я могу сделать нечетное четным, дать безобразному имя и вид… что еще?.. мяса я не ем, довольствуюсь ароматным дымом…
— Я ничего не понял… — адвокат потряс головой.
— Он пытается уверить, что мы всего лишь абстракции, туманные видения, мелькнувшие в воображении бога…
— Ну, не знаю…
— Мы лишь копии с древних копий и переводы, не лишенные погрешностей и исправлений… — сказал прохожий.
— И некоторые копии проникнуты духом антихриста, о котором вы, наверное, слышали, что он придет…
— Он придет!.. если уже не пришел!.. — донеслось восклицание оратора, который возводил глаза к небу и вещал как пифия на треножнике о явлении Левиафана…
— Еще один сумасшедший… — пробормотал адвокат.
— Вы кто?.. — спросил артист.
— Я же говорил… я адвокат мэра… а вы кто?..
— Кем я только не был… был даже ослом… иногда я вспоминаю свое существование в ослиной шкуре и с большой благодарностью… я столько узнал тайн… и натерпелся всякого и от колючек, и от ноши… я возил хворост, потом реквизит артиста… помню, как меня пытались оскопить… не могли найти защиты от моей чувственности… а когда я снова стал человеком, меня пытались отравить… женщина, которую я любил, но ей дали вместо яда снотворное и во время отпевания я проснулся…
— Вы смеетесь…
— Нет, я плачу от счастья… если бы я не боялся, что нас услышат, я бы рассказал вам историю этой женщины… обо всех ее вздохах, обмороках и прочих демонстрациях, которыми она пользовалась при всяком удобном случае…
— Писатель?.. куда ты исчез?..
— Никуда я не исчезал… нас постигло несчастье…
— Боже!.. несчастье!.. что опять случилось?.. нас обокрали?..
— Послушай, не перебивай… дрожа от холода бродил я во тьме ночной и забрел в руины женского монастыря… вдруг я услышал стоны, жалобы… я пополз спасать… пока я ползал туда сюда, вещи умыкнули… к тому же я заблудился… бес меня кружил и окликал… отчего-то грудь стеснилась и по лицу слезы потекли в три ручья…
— Можно подумать, что у тебя три глаза…
— Я же просил не перебивать меня… я понял, что здесь, в руинах мне суждено свой путь земной закончить… я уже готов был руку смерти протянуть, и вдруг, как всегда вдруг, я увидел просвет в облаках и отроги Лысой горы… ниц упал я перед богом, лицо к нему обратив бледное, заплаканное… бог меня вывел из руин…
Ночь писатель и артист провели на террасе…
Посветлело.
— Кажется, погода меняется… — сказал писатель.
— У погоды характер женщины… — отозвался артист. — Что ты пишешь?..
— Дописываю все ту же книгу без начала и конца… — Писатель вскользь глянул на артиста. — Она напоминает мне хронику… у меня дядя был историком… он воспитывал меня и предоставил мне возможность заниматься историей… почти семь лет меня обучали полезному и непонятному… я не был компетентным историком, но сам я об этом, конечно, не знал…
— Ты написал что-нибудь?..
— Написал… я интересовался историей тирании… один известный поэт переложил мою историю в стихи и опубликовал… власти посчитали книгу вредной и губительной фантазией, хотя в ней не было ничего фантастического и чуждого истории… преследования властей сделали поэта известным… для женщин он стал богом, хотя прислуга, выносившая за ним горшок, так о нем не думала… к людям он выходил в льняной одежде… говорил, что лен не плодит вшей… жил он в доме, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем, от которого остались руины…
— Можно я полистаю… — артист полистал книгу. — Книга напоминает мне хронику… правда, иногда она превращается в сборник эротических новелл…
Писатель слушал артист и смотрел на город, который, казалось, пятился в море.
— Какая странная тишина… — сказал человек, спавший в кресле еврея.
— Полуденная тишина… благодать… кто бы еще унял мошкару и слепней… а вы кто?..
— Я?.. но зачем вы спрашиваете?..
— Не обращайте на него внимание… — заговорил артист. — Он писатель и имеет некоторые странности… есть у него и другие недостатки, о которых и говорить нехорошо… женщины его волнуют… у добродетели горький вкус, в то время как пороки таят в себе сладость наслаждения… вы женаты?..
