— Говорят, с каждым счастьем бог шлет нам два несчастья…
— Погода меняется… ветер опять тучи нагнал…
— Ты хочешь сказать, что нам придется ночевать в этой пещере?..
— У тебя есть другое предложение?.. нет?.. ну, тогда я продолжу… дядя говорил, что при рождении моей сестры солнце вступило в знак близнецов, что благоприятно повлияло на духовные способности девочки… она была окрещена и получила имя… она слыла чувственной натурой… она сама мне в этом признавалась… говорила, что была подругой жены судьи и немки… у немки она брала уроки игры на пианино, а у жены судьи упражнялась в живописи и рисовании… в поэтическом искусстве она не имела другого учителя, кроме себя самой и любви, той наставницы, которая во все времена оказывала услуги поэтам… ее стихи возбуждали желания… жили мы в мансарде дома, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем… когда дом разрушило землетрясение мы переселились в дом на площади… сестра жила в угловой комнате с каким-то типом… он тоже был поэтом и гением… писал об ином лучшем мире, прообраз которого он увидел у Вергилия и в поэме Данте… к этой жизни он относился с некоторым ужасом… конец истории сестры окружен предательским мраком… впрочем, как и конец моего отца, и деда… дед был как бы воплощением злого начала… для него не было ничего святого… говорят, он жил с женой своего сына… сын пытался застрелить его… он спасся чудом, ушел по крышам невредимым, потом скрывался в горах… пас коз и жил как Пан…
— По-твоему, таков закон справедливости?..
— Не знаю, может быть, таков закон возмездия… но я продолжу… неожиданно сестра забеременела… беременность наделила ее прелестью… она была само очарование… она витала меж муз, рассыпала стихи с террасы и смех… я звал ее изнеженной водяной птицей…
— Как я понимаю, в этой истории есть и вымысел… — заговорил прохожий. — Но вымысел является в известной степени, и заслугой автора, если допустить некоторую игру слов…
— Ничего не понял, повторите…
— Я знаю вас… одно время я был влюблен в вашу сестру… сила в ней была от бога… стоило ей взглянуть на небо в пасмурный день, как тучи раздвигались, и проглядывало солнце… растения, птицы, животные льнули к ней…
— Бог не любит соперников… тем более соперниц…
— Сознаюсь, я любил ее, но у меня никогда не было желания согрешить с ней… странно, не правда ли?..
— Почему же?.. многие мечтают совсем отвыкнуть от подобных желаний…
— Помню, я пытался объясниться… и помню ее смех… она насмеялась надо мной… и я проклял город…
— Так это ты проклял город?..
— Не слушайте вы его, он бредит… он же поэт, заговорит, опутает словами…
— А вы кто?..
— Я прохожий… и уже ухожу… — незнакомец с бородкой как у Иуды встал и замер на месте, в испуге прислушиваясь к странному подземному гулу, напоминающему глухое рычание.
— Что за странные звуки?..
Озираясь, странники попятились к выходу из пещеры.
— Ну вот, ушли… — пробормотал писатель.
— Позволь мне рассказать свою историю… — артист стал в позу.
— Довольно… ни слова больше…
— Что с тобой?.. ты побледнел и выглядишь как покойник…
— Посмотри на себя… мы все здесь покойники…
— Успокойтесь, мы все живы… — философ встал, потягиваясь. Он только что проснулся. — Артист, не смотрите на меня так… не верите мне, спросите у писателя… не философы все это придумали, а писатели… и персонажей, и все эти диалоги… и даже бога… но, где же писатель, лукавый соблазнитель, морок напустил и исчез, ушел, не попрощавшись, хотя бы кивнул… все ушли… или я ослеп?.. эй, кто-нибудь… никого не вижу… незнакомец, чему вы улыбаетесь?.. вам забава, а мне слезы… и он исчез…
— Я не исчез… и я не смеюсь… шрам уродует мне лицо… и никто не исчез… все расползлись по норам…
— Погода меняется, дождь будет… в нору бы и мне заползти и там остаться до второго пришествия…
— Можно я обниму тебя…
— Мы уже на ты?..
— Не отворачивайся, не ты ли прошлой ночью обнимал меня… и не твой ли жаркий шепот отгонял мой сон?..
— О зрелище!.. — воскликнул старик в очках. — Взгляните на себя… как вы мерзки… фурий бы на вас наслать и все семь казней египетских…
— Кто бы говорил… старик, куда ты?.. и ты уходишь?..
— Ухожу… мне пора…
Писатель не далеко ушел. Начался дождь и он вернулся в пещеру.
— Странно, никого, все ушли… эхо пугает тишиной… нет, заговорило… и с ненавистью, хотя о причинах ненависти умалчивает… вероятно, ее ненависть носит личный характер… можешь изложить свою версию событий… начни с того места, где я остановился…
— Увы, эхо молчит… нет, опять заговорило… говорит о проклятии, о моей смерти и посмертных скитаниях, о том, как я воскрес, и как Пан снова усыновил меня… где то у меня записана история Пана… — писатель полистал записную книжку. — Ага, вот…
«История Пана.
Пан умер в день накануне субботы, то есть в шестой день творения… он жил как бог, со спокойной и ясной душой, горя не знал, пока не приблизилась старость… умер он во сне, рассказывая, как он шел и дошел до края земли… и пошел дальше, сопровождаемый ангелами, число которых росло… это его удивило, но близкий финал снимал надобность задавать вопросы… смерть всегда привлекает посторонних и вызывает слезы, хотя бесполезно и вовсе не нужно рыдать о тех, кто умер… помню, на какое-то время Пан замолчал, потом снова заговорил… там, где он очутился истину открывали не философы, а сам бог, и не через фигуры речи… назвав Пана по имени, бог вернул ему жизнь… в другой жизни Пан окружил себя как венком злодеями и преступниками, не ведающими, что есть благо… он пытался исправить заблудших, чтобы они исполнили волю бога и получили обещанное… он был странствующим вестником спасения…»
Писатель умолк.
И эхо умолкло, потом снова заговорило, копируя писателя.
Пока писатель говорил, его окружила толпа.
Речь писателя производила довольно странное впечатление на толпу.
Он то усыплял людей, то будил их своими восклицаниями, заставлял их вздрагивать.
Писатель не сообщил толпе о своей миссии в этом действе, и о причинах Господнего возмездия, сказал только, что победы людей над богом постепенно приближают их поражение…
Осенью писатель вернулся в город.
Время было смутное.
Горожане собирались толпами и с ужасом смотрели на небо.
Они ждали пришествия Левиафана.
Ораторы, а не философы были в почете у горожан, у которых они находили не столько успокоение, сколько беспокойство и оказывались обремененными гораздо больше, нежели прежде. Проклятие, нависшее над городом, пугало всех, в том числе и философов.
Бог созерцал, оставаясь лишь свидетелем происходящего…
