Но Сычев не закончил фразу. Дверь из комнаты председателя открылась, и на пороге показался Андрей Михайлович. Он смерил взглядом Сычева сверху вниз, не выпуская дверной ручки, и холодно спросил:
— Ко мне?
— Здравствуйте, Андрей Михайлович! К вам. — На лице Сычева все же отразилась та неловкость, с которой он вступил в сельсовет.
— Зайди, — пригласил тот не очень охотно и пропустил Сычева, закрыв потом за собой дверь.
Сычев не узнал кабинета председателя. Стены были оклеены обоями, полы выкрашены так же, как и в комнате секретаря, рамы окон и проемы отделаны белилами. В этой чистоте Сычев почувствовал что-то новое и, главное, что-то такое сильное, против чего возразить невозможно. И эти книги на этажерке и большая карта мира тоже, казалось, были против Сычева, и пахло от них городом. Сычев так и заключил мысленно: «Городом пахнет».
Агроном посмотрел на него искоса, почти не отрываясь от какого-то списка, лежащего рядом с картой землепользования села Паховки. Уже и рад бы Сычев не начинать разговора, с которым пришел, но было поздно — он ведь стоял перед Андреем Михайловичем.
— Садись, — пригласил тот.
— Благодарствую… Сесть, что ль. — И Сычев сел, положив шапку на колени.
— По какому вопросу? — спокойно спросил председатель.
— Дело длинное — сразу не выложишь. И… муторное дело, скажу прямо.
— Не насчет ли дорезков? Весна не за горами, — пытался догадаться Андрей Михайлович.
Сычеву показалось, что председатель на секунду прищурил глаз, взглянув на Мишу. Тот тоже теперь смотрел на Сычева, ожидая «муторного дела». У Сычева закипело внутри озлобление: «Вылупили зенки, как на верблюда». Но он сдержался, сказав себе мысленно: «Посмотрю, кто хитрее». Вдруг он начал мять в руках шапку и шмыгнул носом так, как это делают многие от волнения.
— Значит, насчет дорезков? — повторил Андрей Михайлович.
— Э! Какие там дорезки, Андрей Михалыч… На что они мне? На что? Будь они трижды прокляты, те дорезки. Позору-то на село из-за них сколько.
— Да и арендовать их теперь нельзя — переданы Козинскому обществу, — вставил Миша.
— И слава богу, — согласился Сычев. — Мороки от них меньше будет… Не о дорезках речь — не нужны они мне. И не желаю я вот так жить. Не желаю. В душе-то я — середняк. И…
— А на дворе — кулак, — дополнил Миша.
— Я не желаю быть кулаком. Не желаю! — почти вскрикнул Сычев, прижав шапку к груди. — Хватит. Не желаю. Посмотри на мои руки. Пальцы уж скрючились от мозолей.
Андрей Михайлович переглянулся с Мишей в недоумении: они ничего не понимали. А Сычев уловил это и продолжал:
— Хватит мне мучиться. Один — как волк. Не желаю и — все тут. Я тоже человек. — Он покачал головой сверху вниз. — Человек. Я хочу — как все. Со всеми вместе.
— А ты поточнее, Семен Трофимыч, — уже несколько мягче сказал Андрей Михайлович. — С чем пришел-то?
— Андрей Михайлович! Мы с тобой жили когда-то хорошо, пока… люди промеж нас не вмешались. А потом — плохо. Я все забыл. Забудь и ты… Посоветоваться пришел. Не к кому мне больше идти.
— Так что же ты хочешь?
— Хочу продать мельницу и маслобойку. Посоветуй, пожалуйста.
— А что же я могу посоветовать? Хозяин — барин.
— Не к тому я. Не надо бы из села упускать предприятия. Останемся без мельницы — мужики будут за двенадцать верст на помол возить. А подсолнух тогда хоть не сей, если маслобойки-то в селе не будет.
— А кто же может купить? — спросил Миша. — Кого вы имеете в виду? У нас всех вместе, во всем селе таких денег нет.
— Михаил Ефимыч! — повернувшись к Мише, сказал Сычев добродушно. — А кооперация? Пущай она и купит. Ослобоните меня, пожалуйста. Недорого возьму. А с меня — как хомут с шеи. Мне и так глаза проширяли — «кулак да кулак». До каких пор! Не желаю я так жить. Как все — желаю. За полцены отдам.
— Так, так, — пристукивая пальцами, произнес Андрей Михайлович. И еще повторил: — Так, так. — Потом явно наигранно вздохнул и ответил: — По этому делу и надо тебе разговаривать с кооперативом, с правлением, с бухгалтером.
— А ты-то как посоветуешь?
— А чего же: продай, если купят.
— Смотря какая цена, — вмешался Миша.
— Да уж в цене не постою. — Семен Трофимыч встал. — Ну что ж, пойду к Савельичу, к бухгалтеру.
— А он уже не бухгалтер, — сказал Андрей Михайлович. — Сам отказался по старости. Человеку уже семьдесят три года — хватит. Три дня прошло, как сдал дела.
— Кому же? — осторожно спросил Сычев.
— Федору Ефимовичу Землякову.
— Ка-ак? — переспросил Сычев.
— Федору Ефимовичу Земля-ко-ву, — повторил по слогам Андрей Михайлович.
Сычев сначала явно растерялся: на Савельича была большая надежда и — лопнула сразу. Но, придя в себя, он даже улыбнулся и сказал:
— Конешно. Оно так. Земляков — голова! Да, голова. «Будет опять вспоминать старое…» — подумал он. — Да, Земляков, конешно, голова. Ученый теперь.
— Савельич тоже был хороший бухгалтер? А? — спросил чуть иронически председатель, — Дьячком был. Семинарию небось кончал?
Сычев не заметил иронии. Весть о новом бухгалтере сбила его «с тонкой политики», и он вдруг внешне стал самим собой.
— Тоже был хороший, — согласился он. — Даже и не семинарию кончил, а чуть ли не восьминарию. Помнится, говорил он, когда я в членах правления ходил. Точно: говорил. Восьминарию.
— Вот так: к бухгалтеру, — заключил Андрей Михайлович.
Сычев вышел.
Миша и Андрей Михайлович вопросительно посмотрели друг на друга, а в глазах каждого был вопрос: «Что за номер?»
— Неужели проснулась совесть? — наконец спросил Миша.
— Черт его знает. Подумать надо, — ответил Андрей. — Подумать. О совести говорить рано… Рановато, — повторил он в задумчивости. Потом вдруг встрепенулся и сказал Мише: — Добеги-ка до Федора — шепни: «Если придет Сычев, то отложить разговор до завтра, а главное, вести себя спокойно». Вечером соберемся, посоветуемся.
Миша вышел. Когда он переходил улицу, то увидел, как Сычев направился к своему дому, а не к конторе кооператива. К Федору Миша все же сходил, вызвал его в сени и передал слова Андрея Михайловича.
— Не придет, — заключил Федор.
— Почему?
— Меня боится.
— Он какой-то совсем стал другой, — неуверенно заметил Миша.
— Желторотик ты, Мишка, хоть и агроном. Он же «удочку» закинул, а теперь будет ждать: придут купят, если хотят. Тогда и цену скажет.
— Ну?!
— Полюбил черт сатану, — срифмовал Федор и похлопал Мишу по плечу. — Иди. А посоветоваться, правда, надо. Как кончишь дела в сельсовете, найди Ваню Крючкова, передай. Может, он и партячейку соберет вечером.
