Камера была разбита не только по семьям, но и по национальному признаку. В ней сидели представители разных народов: грузины, арестованные за карманные и квартирные кражи, азербайджанцы – за торговлю наркотиками, армяне – за угон автомобилей, украинцы – за банальные грабежи, совершенные по одной схеме: выпил – вышел на улицу – кого-то ограбил или пытался ограбить – получил свои пять-шесть лет, и прочие. Конфликтов на расовой почве практически не было. Тем не менее все, кроме славян, держались вместе. Попробуй побить какого-нибудь азербайджанца, назвать его «хачиком» или «черным» – моментально вся тюремная диаспора встанет за него стеной.
Алексей вел себя спокойно, ни во что не вникал и сразу нашел общий язык с русскими подследственными. Кавказцев Алексей старался не замечать, что делали, собственно, и те, как бы сохраняя дипломатические отношения.
В один из дней спокойствие Алексея было внезапно нарушено. Возвращаясь с прогулки, он увидел, как в соседнюю камеру заводят нового подследственного. Алексей всмотрелся в его лицо, и сердце его тревожно забилось, а голову будто сжали в тисках. Это был Гоги Пицундский. Тот бросил колючий взгляд на Алексея и тут же узнал его. «Все! – подумал Алексей. – Попал я!»
Гоги Пицундский был заслуженным уголовным авторитетом, и его влияние было значительным.
Но после убийства Гвоздя Гоги чувствовал себя униженным – ведь он выступал как бы в качестве заступника Гвоздя на той памятной стрелке с Михеем в кафе. А реально заступиться не смог. Этот факт подрывал авторитет Пицундского, вызывал сомнение в его силе и влиянии.
По слухам, распространившимся в определенных кругах, в том числе и в бутырских, братьев Шиловых грохнул Алексей. Для восстановления своего пошатнувшегося авторитета Гоги должен был Алексея наказать. Как? Скорее всего отправить того вслед за Шилом и Гвоздем. Гоги Пицундский считал, что таким образом будет восстановлена справедливость, на страже которой он стоит.
Вернувшись в камеру, Алексей стал размышлять о возможной «разборке» Гоги Пицундского с ним. Ничего хорошего впереди ему не светило.
На следующий день к Алексею подсел сосед по камере, Слава Люберецкий. В прошлом он тоже был спортсменом. Слава сидел за вымогательство. Они с Алексеем быстро нашли общий язык и держались почти все время вместе.
Слава прошептал на ухо Алексею:
– Леха, базар про тебя пошел… Воры хотят тебе предъяву сделать. Кого-то из блатных ты, что ли, завалил? Будь начеку.
Алексей почувствовал вокруг себя какой-то вакуум. Почему-то сокамерники стали сторониться его. Вероятно, сработал тюремный телеграф или появилась специальная постановочная «малява», дающая заключенным определенные инструкции.
Ночью, когда все заснули, Алексей осторожно подкрался к одному из сокамерников-грузин и вытащил у него из кармана такую «маляву». Там корявым почерком на блатном жаргоне было написано, что Алексею Синицыну по кличке Синица воры вынесли смертный приговор за убийство уголовного авторитета Гвоздя.
Алексею стало не по себе. Он прекрасно знал, как в изоляторах приводятся в исполнение такие приговоры. Его могут вызвать на одну из разборок и убить, или затоптать ногами – каждому заключенному прикажут прыгать на него с нар, или разбить голову массивными кружками, из которых пьют заключенные, или просто повесить на крючок, инсценировав самоубийство. Тюрьма все спишет!
Алексей подошел к шконке, где лежал Славка Люберецкий, и разбудил его:
– Слышь, Славка, поговорить надо. Проснись!
– Что случилось, Леха?
– Иди умойся, базар серьезный есть.
Славка медленно слез со шконки, подошел к крану, плеснул в лицо холодной водой. После этого он полностью проснулся.
Алексей вкратце рассказал ему суть истории с Гвоздем и про «предъяву», которую он прочел. Славка сказал:
– Да, ситуация очень серьезная. Считай, что ты покойник.
– Спасибо, дружбан, успокоил ты меня! – невесело улыбнулся Алексей.
– Тебе нужно драку «замутить», – подумав, сказал Славка. – Ты должен выступить ее инициатором, чтобы тебя после драки сразу в карцер направили. Понял? Давай завтра с тобой «помахаемся». Придумай какой-нибудь повод и ударь меня посильнее. А я тебе сдачи дам. Начнется драка, кто-нибудь вызовет дежурного, признайся, что ты первым на меня полез. Вот и основание для карцера!
– Спасибо, друг! – хлопнул его по плечу Алексей.
– Только ты не очень сильно меня лупи! – попросил Славка.
– Не волнуйся, все сделаю как надо!
Алексей так и не заснул до утра. Он думал над предложением Славки о драке. Через некоторое время решил, что из этого ничего не выйдет: в драку могут ввязаться и другие сокамерники, а тогда приговор, вынесенный ворами, может быть приведен в исполнение именно в этой драке. Поэтому Алексей стал обдумывать другие варианты. Вскоре он остановился на одном из них.
На следующий день в камеру, в преддверии очередного шмона, вошел самый неприятный вертухай по кличке Фуражка. Его прозвали так за то, что он никогда не снимал своей форменной фуражки в отличие от других.
Войдя в камеру, похлопывая по руке дубинкой, он начал осматривать заключенных. Они стали нехотя слезать со своих шконок. По неписаным законам конвоиры давали для этого некоторое время. Поэтому Фуражка стоял и выжидал, как бы отсчитывая про себя секунды. Вскоре все освободили шконки. Только Алексей остался лежать.
Фуражка посмотрел на него и рявкнул:
– А тебя что, не касается? Быстро встать!
Алексей понял, что это и есть та самая возможность…
– Да пошел ты!.. – сказал он лениво.
– Что, падла?! – заорал конвоир и резко сдернул Алексея со шконки. Замахнувшись дубинкой, он хотел дать ему по голове, но Алексей одной рукой отбил дубинку, а другой слегка толкнул вертухая. Тот отлетел к соседним шконкам.
Все в камере замерли, наблюдая за развитием событий. Алексей видел их лица. Кто-то сочувствовал, кто-то зло улыбался, кто-то глядел испуганно… Конвоир быстро встал и крикнул, вызывая помощь.
Через несколько мгновений в камеру вбежали еще двое охранников. Фуражка указал на Алексея, и они тотчас же набросились на него. Алексей прикрывал лицо руками. Удары сыпались один за другим. Наконец охранники схватили его под руки и выволокли из камеры. Когда они тащили его к дежурному по корпусу, Фуражка еще несколько раз ударил Алексея.
– Ты у меня в карцере сгниешь, сука! – зло прошипел он. – Сейчас мы тебя по полной программе оформим за нападение на конвоира!
Вскоре Алексея подвели к дежурному по корпусу. Фуражка сел и стал писать рапорт о нападении подследственного Синицына на сотрудника СИЗО.
Алексею влепили десять суток карцера.
Он рассчитывал, что после карцера в эту камеру скорее всего не вернется. Значит, на какое-то время его смертный приговор отодвигается.
Карцер представлял собой камеру на первом этаже величиной два на два метра. Кровать и окна отсутствовали. Слабая электрическая лампочка, закрытая металлической сеткой, еле светила под потолком круглые сутки. В карцере было очень холодно и влажно. Кое-где на полу стояла вода.
«Да, невеселое местечко! – подумал Алексей. – Но все равно лучше, чем лежать в деревянном ящике!»
Еду приносили два раза в день: какие-то рыбные консервы, разогретые в котелке, и кусок черного хлеба с водой – вот и весь рацион человека, находящегося в карцере.
Дня через четыре вертухай, притащивший Алексею очередную порцию баланды, поманил его пальцем, наклонился к нему и сказал:
– Слышь, Синица, здесь указание получено – вернуть тебя в ту же хату, где конфликт у тебя был… Там тебя один блатной ждет, твой кровник. Наверное, кто-то начальникам лавэ дал… В общем, я тебя предупредил.
«Вот тебе и спрятался! – Алексей затосковал. – Срок кончится, и я, совершенно обессиленный, попаду в лапы к этим сучарам, которые разберутся со мной за две минуты…»
Спасение пришло неожиданно. На следующий день Алексея вызвали из карцера на допрос. Его провели по длинным тюремным коридорам и доставили в отсек следственной части, где с заключенными беседовали следователи и адвокаты.
Конвоир остановился около кабинета с номером 38 и сказал:
– Заходи!
Алексей вошел в кабинет и внутренне напрягся. Там сидел знакомый кагэбэшный подполковник. Он встал, улыбнулся, показал рукой Алексею на стул. Тот молча сел.
– Ну как дела, Синица?
– Ничего, вашими молитвами…
– Жив пока? – В этом вопросе Алексей почувствовал намек на встречу с амбалами и «полосатым».
– Как видите.
– Значит, голова пока цела. А вот одному человеку ты голову повредил. Не знаю, что с ним и будет. Лежит в больнице. Правда, он сам виноват, проявил ненужную инициативу. Он знает, что я к тебе неравнодушен, вот и решил передо мной выслужиться. Собственно, он не имел права предпринимать такой шаг, нарушил наши внутренние инструкции. Поэтому и не пытается выдвигать против тебя официальное обвинение в нападении. Видишь, как тебе повезло? Ну, хватит об этом. Я знаю, у тебя вскоре возникли другие проблемы. Как в карцере? Не очень небось?
– А вы попробуйте, – ответил Алексей.
– Да мне ни к чему, у нас с тобой ситуации разные… Впрочем, говорят, от тюрьмы да от сумы не зарекайся… Но я не за этими разговорами пришел. Подумал над нашим предложением?
– Да, подумал. – Алексей смотрел на Рыжикова. Он не верил, что подполковник заранее не знал об акции, предпринятой его подчиненным.
– Ну что, принимаешь предложение?
– Нет, отказываюсь, – сказал Алексей.
– Ладно, вольному воля… Мы знаем, что у тебя с блатным напряги вышли. Говорят, тебе даже смертный приговор вынесли? Так вот, наша организация – гуманная. Мы не только караем, но и помогаем некоторым.
Алексей молча слушал и соображал, к чему клонит кагэбэшник.
