экипажи ждут у подъезда.
Ачер поднялся и, выйдя из ложи, покинул театр.
Накануне он получил письмо от Мэй Велланд, в котором она со всей искренностью просила его быть внимательным к Элен во время их отсутствия. «Вы ей очень нравитесь, — писала она. — Элен, можно сказать, от вас без ума. Но она этого не показывает, и на самом деле ей так грустно и одиноко! Сомневаюсь, что бабушка в состоянии ее понять. Дядя Ловелл, скорее всего, тоже ее не понимает. Они полагают, что Элен такая общительная и компанейская, но на самом деле это не так. Я чувствую, что она скучает в Нью-Йорке, хотя ее родные никогда бы это не признали. Наверное, здесь ей многого не хватает. Она ведь привыкла посещать музыкальные салоны, модные выставки и принимать у себя разных знаменитостей — художников, поэтов и философов, — одним словом, тех людей, которыми вы тоже восхищаетесь. Бабушка думает, что у нее на уме одни приемы и дорогие туалеты, но она ошибается. Похоже, вы — чуть ли не единственный человек в Нью-Йорке, понимающий, что ей действительно нужно».
Сколько мудрости было в этой юной девушке — его возлюбленной! Он любил ее еще больше за это письмо. Но он вовсе не собирался опекать мадам Оленскую, считая, что и без того обременен другими заботами. К тому же он решил, что ему не следует проводить слишком много времени в обществе графини. Как-никак, он был почти женатым человеком! У него создалось впечатление, что она в состоянии сама о себе позаботиться, и наивная Мэй напрасно беспокоится. У ее ног был Бьюфорт, мистер Ван-дер-Лайден опекал ее, как заботливый отец, а остальные (и в первую очередь Лоренс Лефертс) ждали своего часа, чтобы вступить в легион ее защитников. И все же… когда Ачер виделся с графиней и разговаривал с ней, его не покидало чувство, что Мэй права, и далеко не так наивна, как ему казалось. Увы, Элен Оленская и в самом деле была одинока и несчастна!
Глава четырнадцатая
В фойе Ачер встретился со своим давнишним приятелем, Недом Винсетом, принадлежавшим к кругу «философов» (как их называла Дженни), с которыми можно было говорить о вещах вполне серьезных, по сравнению с теми, которые обсуждались в обычной клубной или салонной болтовне.
Ачер еще издали заприметил его сутулую спину с квадратными плечами. Стоя у выхода, Винсет бросал рассеянные взгляды в сторону Бьюфортовой ложи. Двое мужчин обменялись крепким рукопожатием, и Винсет предложил посидеть за кружечкой пива в немецком ресторане за углом. Но Ачер, который в тот вечер не был склонен вести беседы о высоких материях, отказался, сославшись на то, что дома у него много работы. На что Винсет не преминул ответить:
«Трудолюбию у вас можно поучиться! Пожалуй, я последую вашему благому примеру, Ньюлэнд, и тоже впрягусь в работу».
Они вместе вышли из театра, и Винсет вдруг сказал:
«А, знаете ли, я, собственно, пришел сюда, чтобы узнать имя той темноволосой леди, которая сидела сегодня вместе с Бьюфортами в их роскошной ложе. Кажется, этот Лефертс к ней не равнодушен».
Ачер не мог понять, почему слова Винсета вызвали в нем такое раздражение. Ну, зачем Неду Винсету понадобилось знать, как зовут графиню Оленскую? И, спрашивается, какое отношение к ней может иметь старик-Лефертс? Впервые Винсет проявил такое откровенное любопытство. Но тут Ачер вспомнил, что его приятель — журналист.
«Надеюсь, это не для прессы?» — рассмеялся он.
«Нет, нет, я просто любопытствую, — ответил тот. — Она наша соседка. Странно, что такая красотка осела в нашем квартале! А, знаете, она нас очень выручила. На днях наш мальчишка загнал своего котенка в ее палисадник и обо что-то сильно порезался. Так она выбежала на улицу с непокрытой головой, подхватила его на руки и, умело забинтовав его кровоточащее колено, принесла домой. Моей жене эта молодая дама показалась такой ослепительной, что она даже забыла спросить, как ее зовут».
Сердце Ачера радостно забилось. Ничего необычного в этой истории, конечно, не было: любая на месте мадам Оленской сделала бы то же самое для соседского сына. Но само поведение было вполне в духе Элен: выскочила на мороз с непокрытой головой, понесла мальчишку на руках, ошарашила бедную мадам Винсет…
«Это графиня Оленская, внучка старой миссис Мингот,» — сказал он вслух.
«Надо же, графиня! — Нед Винсет даже присвистнул. — Не знал, что по соседству с нами селятся графини! Минготы, например, не стали бы».
«А может и стали, если бы им представилась такая возможность!»
«Ладно, брейк!» — сказал Винсет: так в их компании обрывали затянувшиеся разговоры, когда спорить было бессмысленно. Впрочем, оба и без того это прекрасно понимали.
«Интересно, — молвил Винсет, стараясь переменить тему разговора, — каким это ветром графиню занесло в наши трущобы?»
«Не иначе, как ветром перемен, Нед! Ее совершенно не волнует, в каком квартале она живет. А до наших социальных разграничений ей и вовсе нет никакого дела», — сказал Ачер, втайне гордясь образом графини, который он нарисовал своему приятелю.
«Гм, наверное, она всего насмотрелась на своем веку! — задумчиво произнес Винсет. — Ну, вот мы и за углом. Счастливо оставаться!»
Ачер долго стоял и смотрел, как он пересекает Бродвей. Молодой человек вспоминал последние слова, сказанные Винсетом о графине Оленской. Порой Нед удивлял всех своими озарениями: они составляли одну из интересных особенностей его натуры, и Ачер всегда недоумевал, почему он, в отличие от большинства своих сверстников, согнулся под тяжестью лет.
Ачер знал, что у Винсета — жена и ребенок, но он никогда их не видел. Приятели обычно встречались в Сенчери или в каком-нибудь злачном местечке, облюбованном журналистами и актерами, вроде того ресторана, куда он его приглашал. Винсет упоминал как-то в разговоре, что жена его не дееспособна; на образном языке журналиста это могло означать, что бедная женщина и в самом деле инвалид, либо, что она не может выезжать в свет из-за бедности своего гардероба. Что касается самого Винсета, то он терпеть не мог всякие условности.
Ачер предпочитал переодеваться по вечерам, перед светскими мероприятиями. Он считал это своеобразной данью чистоте и комфорту, — хотя удовольствие это опустошало и без того скромный семейный бюджет. Ачер не понимал нарочитого аскетизма Винсета, отказавшегося от прислуги в доме и модной одежды, — то есть от всего того, что считалось показателями достатка хозяев. Тем не менее, Ачер всегда с удовольствием общался с Винсетом. Стоило ему завидеть издали знакомое бородатое лицо с серьезными меланхолическими глазами, как он спешил журналисту навстречу и не отказывался посидеть в ресторанчике за углом и пофилософствовать за кружкой пива.
Нельзя сказать, чтобы Винсет питал особое пристрастие к журналистике. Из него мог бы получиться мастер эпистолярного жанра, если бы он соблаговолил родиться веком раньше, когда переписка была еще в моде. Винсет даже опубликовал сборник положительных рецензий, причем двадцать книг было сразу же распродано, а тридцать — роздано бесплатно: все оставшиеся книги издательство, в конце концов, уничтожило (что оговаривалось в договоре), чтобы освободить место для более ходовой печатной продукции. После этого Винсет охладел к эпистолярному жанру и устроился на работу помощником редактора в женский еженедельник. В этом нехитром журнале фотографии модной одежды и выкройки перемежались с рассказами о любви и рекламой безалкогольных напитков. Винсет втихомолку посмеивался над этим доморощенным журналом, который носил вполне подходящее название — «У камина». То была ирония с привкусом горечи, ибо еще не старый Винсет давно распрощался с иллюзиями молодых лет.
После разговора с Недом Ачер всегда был склонен подвергать жесткому анализу свою жизнь и всякий раз находил ее малосодержательной. Но по сравнению с ней жизнь Винсета и вовсе могла показаться пустой; и хотя у них были общие интересы, и на многие вещи они смотрели одинаково, — их веселые беседы обычно не выходили за рамки остроумного дилетантизма, и обсуждение строилось, в основном, вокруг житейских проблем.
