Но он посмотрел на тень от ресниц на ее влажной щеке и заколебался.
«В конце концов, — неуверенно начал он, — наши жизни принадлежат только нам… Стоит ли делать из мухи слона? Вы же столько раз, как сами изволили говорить, смотрели в глаза Горгоне, что я не понимаю, чего мы боимся! Давайте же посмотрим в глаза правде? Или вы считаете, что игра не стоит свеч?»
Элен тоже поднялась, слегка нахмурившись.
«Что ж, мне пора идти!» — произнесла она, раскрывая маленькие золотые часики, висевшие у нее на груди.
Она сделала несколько шагов, но он последовал за ней и схватил ее за руку.
«Будьте моей… один раз!» — воскликнул он, обезумев от мысли, что может потерять ее. В течение нескольких секунд они смотрели друг на друга почти как два врага.
«Когда вы придет ко мне? — настойчиво спросил он. — Завтра?»
Она ответила после секундного колебания:
«Послезавтра».
«О, любовь моя!» — снова воскликнул он.
Элен высвободила руку, но какую-то долю секунды они продолжали смотреть друг другу в глаза, и он увидел, как ее побледневшее лицо озарилось внутренним светом. Его сердце затрепетало: он понял, что никогда прежде ему не приходилось воочию наблюдать чудо любви.
«О, я, кажется, уже опоздала! До свидания! Нет, нет, не надо меня провожать!» — воскликнула она поспешно, и почти бегом побежала по коридору, словно была напугана тем сиянием, которое отразили ее глаза. Когда Элен решила, что уже в безопасности — у дверей, — она обернулась, чтобы махнуть ему на прощание рукой. И Ачер поехал домой один. Уже стемнело, когда он ступил на порог своего дома. Он посмотрел на знакомую мебель в холле так, будто она ассоциировалась у него с тем самым захоронением, предметы которого они видели сегодня в Метрополитен-музее.
Горничная, заслышав его шаги, поднялась по лестнице наверх, чтобы зажечь газовую лампу.
«Миссис Ачер у себя?» — спросил он.
«Нет, сэр, она куда-то отправилась после обеда в своем экипаже и до сих пор не возвращалась».
Почувствовав некоторое облегчение, Ачер вошел в библиотеку и опустился в кресло. Служанка вошла следом, захватив с собой настольную лампу. Поворошив угли в камине и раздув в нем очаг, она удалилась. Ачер продолжал сидеть неподвижно, поставив локти на колени и оперевшись подбородком о сцепленные пальцы рук. Он сосредоточил свой взгляд на красной каминной решетке.
Мысли его были рассеянны, и он предавался мечтам, потеряв счет времени. Он словно погрузился на дно реки наслаждения, чье течение скорее замедляло темп жизни, нежели ускоряло его.
«Это должно было случиться», — повторял он; ему казалось, что перед ним висит набат, и он ударяет в него. Его восторги имели такое странное происхождение, что от них веяло могильным холодом.
Дверь отворилась и вошла Мэй.
«Прости, что я так поздно, — сказала она, кладя руки ему на плечи с нежностью, которую так легко проявляла. — Надеюсь, ты не очень беспокоился?»
Ачер с удивлением воззрился на нее.
«А что, уже много времени?»
«Около семи. Ты, наверное, задремал».
Мэй рассмеялась, и сняв бархатную шляпку, бросила ее на софу. Она была бледнее, чем обычно, но лицо ее сияло, как никогда.
«Я была у бабушки, и когда совсем уже собралась уходить, с прогулки вернулась Элен. Так что я осталась, и мы с ней долго разговаривали. Сто лет мы с ней так не общались!»
Мэй села в кресло напротив него и начала поправлять прическу. Ачер подумал, что Мэй ждала его ответной реплики, и так как ее не последовало, она продолжала как-то неестественно оживленно:
«Поговорили по душам! Она была такая милая сегодня, — как Элен из далекого детства! Боюсь, я последнее время не всегда хорошо о ней думала. Иногда мне казалось…»
Ачер поднялся и прислонился к каминной решетке, чтобы свет от лампы не падал ему на лицо.
«Так что же тебе казалось?» — спросил он, когда она сделала паузу.
«Возможно, я напрасно осуждала Элен! Но она такая необычная, — не как все. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Кузина принимает у себя в доме странных людей; и я всегда думала, что главная ее цель — это выделиться. Скорее всего, европейская жизнь оставила на ней свой отпечаток, и теперь наше нью-йоркское общество кажется ей чрезвычайно скучным! Но я не хочу быть к ней несправедливой».
Мэй снова сделала паузу, ибо на сей раз ее речь вышла непривычно длинной. Она сидела, чуть приоткрыв рот, и учащенно дышала. На ее щеках горел лихорадочный румянец.
Ачер вспомнил, что такой же яркий румянец играл на ее щеках, когда они пришли в заброшенный сад старой испанской миссии. Он понял, что Мэй находится во власти каких-то тайных переживаний.
«Она ненавидит Элен, — подумал он, — но, в то же время борется с собой и хочет, чтобы я помог ей справляться с ее чувствами.»
Эта мысль поразила его, и ему вдруг стало не по себе оттого, что он столько от нее скрывает. Рассказать ей все — немедленно, сейчас! — и покорно ждать наказания.
«Ты ведь понимаешь, — продолжала она, — почему члены нашей семьи так шокированы? Мы поначалу делали для нее все, что было в наших силах. Но Элен не в состоянии была этого оценить! Вот и теперь она отправилась на встречу с миссис Бьюфорт в экипаже нашей бабушки! Боюсь, Ван-дер-Лайдены уже не знают, что и думать!..»
«О!..» — воскликнул Ачер и рассмеялся. Дверь, которая чуть-чуть приоткрылась между ними, снова захлопнулась.
«Пора переодеваться! Мы ведь приглашены на ужин, не так ли?» — сказал он, отходя от камина.
Мэй тоже поднялась, но задержалась у каминной решетки. Когда он проходил мимо, она вдруг, поддавшись порыву, бросилась к нему на шею, словно стараясь удержать его. Глаза их встретились, и он увидел, что они такого же небесно-голубого цвета, как и тогда, когда они расставались перед его отъездом в Джерси.
Мэй обвила руками шею Ачера и прижалась щекой к его щеке.
«Ты сегодня ни разу не поцеловал меня!» — прошептала она, и он почувствовал, как затрепетало ее тело в его объятиях.
Глава тридцать вторая
«В Тюильри к таким вещам относились терпимо», — заметил мистер Силлертон Джексон со своей неизменной улыбочкой.
Разговор происходил в ореховой гостиной Ван-дер-Лайденов, в их особняке на Мэнсон-авеню, на следующий вечер после того, как Ачер и Элен Оленская встретились в музее Метрополитен. Миссис и мистер Ван-дер-Лайден вернулись в Нью-Йорк из Скайтерклифа сразу же после того, как весть о падении Бьюфорта облетела город.
Им дали понять, что их присутствие в Нью-Йорке в этот тяжелый для всего общества период может несколько разрядить создавшуюся атмосферу общей нервозности. Это был один из тех случаев, когда им «надлежало» (как выразилась миссис Ачер) показаться в Опере и, быть может даже, устроить прием.
«Мы не можем допустить, дорогая Луиза, чтобы люди, подобные миссис Лемюэль Страферс, наступали Реджине на пятки! В такие смутные времена всякие выскочки, вроде нее, пробиваются „в люди“ и прочно обосновываются на вершине пирамиды (так, что их потом оттуда и не выбьешь!). Подумать только, во время эпидемии ветряной оспы, которая свирепствовала зимой, мужья под любым предлогом ускользали на „пати“ к миссис Страферс, пока их жены лежали в больнице!
Вы, Луиза, в нашим милым Генри должны принять в этой схватке главный удар на себя!»
