всех родных старой Кэтрин, они готовы были осыпать золотом того умнейшего человека, который внезапно обнаружил, что кресло слишком велико, чтобы пройти между железными стойками тента, который вел от конца тротуара до церковной двери. Мысль о том, чтобы снять парусину и открыть невесту взорам репортеров и портних, которые обычно толпились снаружи и толкались меж собой в борьбе за место, где можно было посмотреть на невесту — куски ткани тента, соединенные встык, давали такую возможность, — показалась чрезмерной для старой Кэтрин, хотя она в какой-то момент и рассматривала этот план.
Когда ей намекнули на намерения матери, миссис Уэлланд схватилась за голову. «Эти ужасные репортеры снимут мою девочку и ее фотографии ПОПАДУТ В ГАЗЕТЫ!» — воскликнула миссис Уэлланд, и весь клан содрогнулся от такого невероятного неприличия. Прародительнице пришлось сдаться, однако отказ ее был оплачен ценой обещания устроить в ее доме свадебный завтрак, хотя — молвил родственник с Вашингтон-сквер — было довольно неумно перевозить всех гостей к старой Кэтрин и платить непомерную сумму мистеру Брауну, тогда как особняк Уэлландов был гораздо ближе.
Хотя эти перипетии были подробно доложены всем присутствующим Силлертоном Джексоном и его сестрой, самые азартные спорщики все же надеялись, что старая миссис Минготт появится в церкви, и когда вместо нее появилась невестка, были сильно разочарованы, как будто заключили пари. Миссис Лавел Минготт, раскрасневшаяся от усилий втиснуть себя в новое платье, что, впрочем, было достаточно характерно для дам ее возраста и комплекции, смотрела вокруг себя почти отсутствующим взглядом. Но когда разочарование, вызванное отсутствием ее свекрови, улеглось, все согласились, что черные кружева на лиловом атласе и шляпка с пармскими фиалками миссис Лавел Минготт прекрасно сочетается со сливово-голубыми тонами наряда миссис Уэлланд. Однако появившаяся вслед за ней долговязая, жеманно семенящая ногами фигура в немыслимом наряде из смеси лент, бахромы и развевающихся шарфов, повисшая на руке мистера Минготта, вызвала совсем иное впечатление. Когда наконец она попала в поле зрения Арчера, сердце его оборвалось.
Он был уверен, что маркиза Мэнсон еще в Вашингтоне, куда она недели четыре назад уехала со своей племянницей Эллен Оленской. Все единодушно решили, что их неожиданный отъезд связан с желанием Оленской уберечь маркизу от тлетворного влияния доктора Агатона Карвера, которому едва не удалось завербовать ее в ряды членов общины «Долина Любви», и в данных обстоятельствах никто не ожидал, что кто-то из этих дам появится на свадьбе.
Арчер застыл на месте, глядя на фантасмагорическую фигуру Медоры, боясь перевести глаза на ту, что могла появиться за ней, — но маркиза замыкала шествие. Менее значительные родственники уже заняли свои места, а восемь высокорослых распорядителей, скользнув из разных боковых дверей, собрались вместе в притворе словно стая перелетных птиц перед стартом.
— Ньюланд, да очнитесь же: ОНА ЗДЕСЬ! — прошептал шафер.
Волевым усилием Арчер взял себя в руки и вернулся к действительности.
С тех пор как сердце его остановилось, должно быть, прошла вечность — бело-розовая процессия была на полпути к нефу; епископ, пастор и два белокрылых их помощника стояли у засыпанного лилиями алтаря, и первые аккорды симфонии Шпора[63] цветами ссыпали свои ноты к ногам невесты.
Арчер открыл глаза — или это ему показалось, что они были закрыты? Во всяком случае, зрение постепенно возвращалось к нему и он снова ощущал ритмичное биение сердца. Музыка, запах лилий на алтаре, облако тюля и флердоранжа, придвигавшееся все ближе, лицо матери, внезапно исказившееся от счастливых рыданий, голос пастора, едва различимо бормочущего слова благословения, заученные ритуальные перемещения восьми розовых цветов-подружек невесты и восьми черных воронов- распорядителей — все эти образы, звуки и ощущения, такие знакомые сами по себе, но такие странные и бессмысленные теперь, в своем непосредственном отношении к нему, перемешались у него в голове, словно все это происходило не наяву, а во сне.
«Боже, — пронзило точно молнией его мозг, и он конвульсивно схватился за карман — на месте ли кольцо?»
Через мгновение рядом с ним оказалась Мэй, и от нее исходило такое сияние, что оно растопило словно окоченевшего Арчера, и, выпрямившись, он с улыбкой взглянул ей в глаза.
Возлюбленные чада мои, мы собрались здесь вместе… — начал пастор.
Кольцо уже скользнуло ей на палец, епископ произнес благословение, подружки готовы были занять свое место в процессии, орган готов вот-вот разорвать тишину звуками марша Мендельсона, без которого никогда еще в Нью-Йорке не начинала свой путь ни одна пара новобрачных…
— Вашу руку… наконец, ПОДАЙТЕ ЕЙ РУКУ! — нервно шипел юный шафер; и Арчер снова очнулся от мыслей, которые унесли его далеко-далеко. Что заставило его перенестись туда? Может быть, внезапно мелькнувший в толпе людей темный локон под шляпой — но через секунду оказалось, что он принадлежит незнакомой даме с длинным носом, настолько — до смешного — непохожей на ту, чей образ она у него вызвала, что он спросил себя, не начались ли у него галлюцинации.
…И вот они с женой, спустившись, медленно плывут по нефу, словно по мелкой зыби волн мендельсоновского марша, и в широко распахнутых дверях церкви их приветствует ясный весенний день, и в конце парусинового тоннеля нетерпеливо цокают копытами гнедые миссис Уэлланд с крупными белыми розетками на лбу.
Лакей с еще более крупной розеткой в петлице укутал Мэй белой пелериной, и Арчер, вскочив в карету, сел рядом с ней. Она повернулась к нему с торжествующей улыбкой, и их руки под ее вуалью соединились.
— Ласточка моя, — сказал Арчер…
…Внезапно снова черная бездна разверзлась перед ним, и он почувствовал, как летит вниз, все дальше и дальше… Меж тем голос его продолжал журчать весело и спокойно:
— Ты знаешь, я думал, что потерял кольцо; свадьба будет не свадьбой, если черт не сыграет с женихом такой шутки. Но и долго же ты заставила себя ждать! Какие только страхи не мерещились мне за это время!
Она несказанно изумила его, бросившись вдруг ему на шею на виду у всей Пятой авеню:
— Но ведь теперь, Ньюланд, когда мы вместе, нам ничего не страшно!
День был расписан по минутам, и после свадебного завтрака молодожены едва успели переодеться в дорожное платье, сойти с широкой лестницы дома старой Кэтрин между подружками невесты и всхлипывающими родителями и сесть в карету под традиционным дождем из риса и легких атласных домашних туфелек, после чего осталось полчаса, чтобы доехать до вокзала, купить свежие еженедельники с видом завзятых путешественников и занять свое купе, куда горничная Мэй заранее отвезла ее темно-серый в голубизну дорожный плащ и выписанный из Лондона новый дорожный несессер.
Старые тетушки дю Лак из Райнбека предоставили свой дом в распоряжение новобрачных, соблазнившись возможностью провести неделю в Нью-Йорке у миссис Арчер, а Арчер был рад возможности избежать традиционного «свадебного номера» в отеле Филадельфии или Балтимора и с готовностью принял предложение родственниц.
Мэй, в восторге от предстоящего путешествия за город, по-детски радовалась тщетным попыткам восьми подружек разгадать тайну их убежища. Это было так «по-английски» — снять загородный дом, и придавало последний изысканный штрих этой, по общему мнению, самой великолепной свадьбе года — но никто, кроме родителей жениха и невесты, не знал, где этот загородный дом находится, а те в ответ на расспросы поджимали губы и с таинственным видом отвечали:
«Ах… они ничего нам не сказали…» — что, строго говоря, соответствовало истине, поскольку нужды в их рассказах об этом не было.
Как только молодые расположились в купе и поезд, минуя бесконечные деревянные предместья, вырвался на простор бледного весеннего пейзажа, беседа их, чего не ожидал Арчер, стала гораздо непринужденнее. Мэй, внешностью и манерами еще вчерашняя девочка, с нетерпением ожидала момента, чтобы обменяться с ним мнениями о свадьбе, и стала болтать так свободно, будто была подружкой невесты, судачащей об оной с распорядителем. Сначала Арчер решил, что это маска, скрывающая внутреннее волнение; но ее ясные глаза выражали только спокойное неведение. Она впервые осталась наедине с мужем — но муж был просто прекрасным другом, таким же, как и накануне. Не было человека, который бы
