Послышались шаги. Я закрыл свой шкафчик и затаил дыхание. Похоже, сюда идут трое. Поначалу они искали молча: только шаркали взад-вперёд по вагону, топтались на месте и хлопали всякими дверцами.
Наконец незнакомый голос — густой баритон — произнёс что-то невнятное, а потом громко и чётко прибавил:
— Гарри, тебе померещилось. Может, на пенсию пора?
— Как перед Богом! — заговорил проводник. — Клянусь! Всем самым-самым! Вот тут и сидели! Я их ясно видел. Мальчишка-заморыш, вороватый такой. И девчонка. С косичками, в туфлях с ремешком.
— Гарри, их тут нет. Никого тут нет. Да и в поезд этот никто сесть не мог. Двери ведь были опечатаны. До самой последней минуты.
— У тебя галлюцинации, Гарри, — услышал я ещё один незнакомый голос. — Спать надо пораньше ложиться и не обжираться перед сном. Признавайся, сколько вчера сосисок в тесте умял?
— Да бросьте вы! — В голосе Гарри послышались жалобные нотки. Спорить он больше не стал, и вскоре я понял, что проводники уходят. Гарри напоследок поклялся проверить каждый закуток в «этом чёртовом поезде».
Мы пролежали в наших укрытиях целую вечность. Потом мне пришло в голову, что Гарри вполне может вернуться один и произвести в вагоне-ресторане более тщательный осмотр. Я выбрался из своего шкафчика и постучал в соседний, желая поделиться со спутницей своими опасениями.
— Гарри наверняка сюда вернётся, — торопливо объяснил я. — Проверит купе во всех спальных вагонах и вернётся. Он же хочет доказать остальным проводникам, что у него крыша не съехала. Он сунет нос во все дыры, как собака-ищейка. Предлагаю перейти в четвёртый вагон, в пульман имени Линкольна. Переждём там, пока Гарри не успокоится.
Девчонка молчала. И дверцу не открывала. Наконец произнесла:
— А всё-таки как ты попал в этот поезд? И откуда ты всё тут знаешь?
Глава 14
— Вылезай, — велел я, убедившись, что Гарри и не думает возвращаться. — Покажу тебе, какие тут пульманы. В вагоне Линкольна за туалетом есть багажное отделение, маленькое, вроде кладовки. Спрячемся, если что. — На её вопрос я пока решил не отвечать.
Звали девочку Клер Бистер. Выяснилось, что ей десять с половиной лет и она живёт в Нью-Йорке, на углу Парк-авеню и Семнадцатой улицы. Кончики её русых косичек украшали голубые банты. Она была худенькая, вроде меня. Глаза зелёные, смышлёные, лицо упрямое.
— А тебя как зовут? — спросила Клер, залезая на мягкую верхнюю полку в пульмановском вагоне.
— Оскар Огилви. Мне одиннадцать лет. Живу в Иллинойсе. Город называется Кейро.
— Оскар Огилви! Ты спас мне жизнь! — провозгласила она. — Поймай они нас, наверняка остановили бы поезд и вызвали моего отца, а он бы вызвал полицию. И вообще, когда отец сердится, тушите свет. Я для тебя что хочешь сделаю! Всё, что смогу.
А потом неожиданно, без предварительных объяснений, она призналась, что сбежала из дому.
— Почему? — изумился я. — Родители обижали?
— Моё терпение кончилось, — ответила Клер. — Они записали меня на бальные танцы. А я ненавижу бальные танцы. Ещё мне покупают кукол. И платья с рюшечками и кружавчиками. И мама вечно мечтает, как в один прекрасный день выведет меня в свет. А я не хочу! И день будет непрекрасный! И вообще!..
— Погоди. Куда выведет? Откуда?
Клер окинула меня долгим, оценивающим взглядом.
— Это такая церемония в светском обществе. Когда девушке исполняется восемнадцать лет, она обязана надевать длинное белое платье, дурацкие перчатки до локтя и встречаться только с правильными мальчиками. На кого родители укажут. А с неправильными — ни-ни! Так и получается, что богатые детки женятся только друг на дружке, рожают новых богатых деток, и так до бесконечности. Это отвратительно. Я так не хочу. И в пансион учиться не поеду! Короче — всё. Терпение кончилось.
— Пансион? — Я повторил новое для себя слово. — Это вроде военного училища?
— Угу. Такое же мерзкое заведение. Надо носить уродскую клетчатую форму, которую придумали сто лет назад, и учиться круглые сутки. А в перерывах — только хоккей на траве. Ни в футбол, ни в бейсбол не позволяют играть.
— Но зачем? Зачем твои родители хотят тебя туда упечь?
— У предков на меня времени нет, — ответила Клер. — То они в гости, то к ним гости. Дела ещё всякие. Папа у меня адвокат. А мама — светская львица. Они считают, что мне будет лучше в Нью-Джерси, в пансионе мисс Прайор для благородных девиц. Чёрта едва!
— Наверно, твои родители скажут, что я — как раз неправильный мальчик, — сообразил я.
— Поэтому, Оскар, ты мне так нравишься! — сказала Клер, глядя мне в глаза и без тени сомнения в голосе.
Я стоял около её полки, держась за поручень. И пытался представить мир Клер. Но для бедного паренька из городка Кейро её мир — всё равно что Голливуд. Так же недосягаем. На Луну слетать и то ближе.
— Клер, а как ты попала в этот поезд? — спросил я, помолчав.
— Ты не поверишь… — проговорила Клер.
— Поверю, — пообещал я. — Во что угодно поверю. Я ведь тоже тут. И мне тоже никто не верит. И ты не поверишь.
Клер вздохнула, всем своим видом демонстрируя, что она ни за что не отвечает. Мол, сам виноват.
— Моё терпение кончилось на Рождество. — Клер в сердцах пнула лежавшее в ногах одеяло. — В каникулы родителям всегда передо мной стыдно. И чтобы загладить вину, они отвели меня и моего брата в «Шварц» на ПА.
— Куда? Какое ПА?
— ПА это Пятая авеню. А «Шварц» — магазин игрушек. Самый большой в мире. Шесть этажей игрушек, сверху донизу. Я попросила игрушечный поезд, как у Максвелла, моего брата. Но мама с папой расшумелись: «Нет! Ни в коем случае! Ни за что! Поезда — для мальчиков, а не для девочек». Короче, купили мне не поезд, а очередную куклу. Я им сто раз говорила, что терпеть не могу кукол, особенно в норковых шубах. Я пообещала, что выброшу куклу в окно, прямо на головы прохожих и машины на Парк- авеню. И вот утром, на Рождество, я спустилась в гостиную рано-рано, когда все ещё спали. Под ёлкой стоял поезд для Максвелла, уже собранный. Такой красивый! Папа хорошо знаком с мистером Кауином, владельцем компании «Лайонел». Поэтому все поезда Максвеллу достаются ещё прежде, чем их начнут продавать в магазинах. Вот, значит, стоит под ёлкой этот серебристый, похожий на стрелу красавец-поезд, а рядом моя кукла — в кружевах и шелках. Тьфу!
— И что было дальше?
— Я заплакала. Поняла, что всё без толку. Говори, не говори, они меня просто не слышат. Придумали себе Клер, которая обожает куколок, а потом вырастет и выйдет замуж за сынка одного из папиных приятелей по клубу. Я лежала на ковре, глотала слёзы, а потом нажала кнопку и запустила новый поезд. Он ехал, точно летел, причём бесшумно — намного тише, чем другие поезда моего братца. И я представила, что ни на какие бальные танцы мне ходить не надо и никаких кукол у меня нет, что сейчас сяду в этот поезд… В этот момент в гостиную спустилась мама и сказала: «Клер, милочка, это поезд твоего брата. Поиграй лучше со своей чудной куклой!» И тогда я… я просто прыгнула в поезд. И очутилась здесь.
— Испугалась? — спросил я. — Ну, когда прыгала, ты чего-то испугалась?
Клер нахмурилась. И, помолчав, ответила:
— Вроде нет. Чего мне бояться? Тем более дома. Папа с мамой никакие не чудовища. А Максвелл, конечно, олух, но тоже не страшный. Нет, я не испугалась, Оскар. Просто я мечтала… И мечта сбылась.
