— Оскар, ты можешь встать с кровати?
— Наверно, смогу. — Всё тело ныло, но я медленно выпростался из-под одеяла. Всё-таки аспирин — штука хорошая. — Вот, встал, — сказал я. — Дальше что?
— Возьми это письмо. Сможешь спуститься по чёрной лестнице? Потом обойдёшь дом и войдёшь в парадный подъезд. Сможешь?
— Хорошо, Клер. Попробую.
— Отлично! Внизу сидят полицейские, но на шестилетнего малыша они не обратят внимания. Они тебя даже не заметят. Пройдёшь до конца вестибюля — там сбоку комната, в ней стоит корзина для почты. Положишь туда письмо. — Клер посмотрела на часы. — Управдом обычно сам разносит почту. Три раза в день. В следующий раз он должен подняться сюда очень скоро. Так что бросай письмо в корзину и побыстрее уходи. Оскар, главное — не привлекать внимания. Вот тебе двадцать центов. Когда выйдешь из дома, сверни налево и пройди немного по улице. Увидишь вывеску «У Шрафта». Войди внутрь.
— А что там?
— Кафе, — ответила Клер. — Туда моя бабушка и её подружки ходят обедать. Там подают сэндвичи с куриным салатом. И самое вкусное мороженое во всём Нью-Йорке. Возьми себе шоколадно-молочный коктейль. Пей медленно-медленно. Тяни время. Потом — не раньше чем через полчаса — возвращайся. Опять-таки очень медленно. Обойди квартал, убедись, что за тобой не следят полицейские. Надеюсь, к тому времени они из вестибюля тоже уйдут. У швейцара — его зовут Бруно — будет для тебя ответ от моих родителей. Забираешь, выходишь на улицу, опять проверяешь, нет ли слежки, а потом поднимаешься сюда по чёрной лестнице.
— А можно я сначала прочитаю, что ты им пишешь? — спросил я.
— Конечно!
На конверте значилось: «Для мистера и миссис Бистер».
Письмо Клер написала красной ручкой на личной, с её вензелем, почтовой бумаге — плотной, с тиснением. Все буквы печатные, прямые, точно по струнке вытянулись.
Дорогие папа и мама!
Меня не похитили. Я в Нью-Йорке, недалеко от дома.
Я вернусь целая и невредимая, если вы подпишете нижеследующий договор и велите всем полицейским покинуть дом. Со мной всё в порядке. Прошу вас отдать швейцару подписанный договор прямо сейчас. Его заберет мой посыльный. Если в доме не будет полиции и за моим посыльным не будут следить, я скоро появлюсь сама.
Я согласен/на и торжественно клянусь во имя Господа нашего, что наша дочь Клер:
1) Не будет отослана в пансион и по достижении восемнадцати лет не будет выведена в свет на балу;
2) Не будет получать в подарок кукол и одежду с рюшками и оборками и посещать уроки бальных танцев;
3) Получит в подарок электропоезд, который выберет сама, а также макет железной дороги.
Эвелин Комсток Бистер __
Роберт Уитни Бистер ____
Дата ___________
Засвидетельствовано ____
Все стороны должны понимать, что любое нарушение договора повлечёт за собой исчезновение Клер С. Бистер — она покинет дом точно так же, как сделала это на Рождество 1926 года.
Клер подыскала для меня старые вещи своего брата, потому что одежда, купленная в Калифорнии, теперь висела на мне, шестилетке, мешком. Быстро переодевшись, я стал, конечно, выглядеть поприличнее. Я проковылял в коридор и начал спускаться по лестнице. Ноги в коленях то не сгибались вовсе, то подкашивались, словно кто-то пинал меня, придавая ускорение.
В вестибюле топтались трое полицейских. Клер оказалась права: ребёнок был для них не важнее мухи. Я опустил письмо в большую плетёную корзину, стоявшую посреди отдельного помещения, которое было отведено в этом шикарном здании специально для почты.
Тут вообще хватало шику: даже в вестибюле вкусно пахло маслом и лилиями.
Беззаботно, чуть ли не насвистывая, я прошёл мимо Бруно, который обсуждал с полицейскими шансы бейсбольных команд в предстоящем сезоне. В мою сторону никто даже не взглянул. Выйдя на улицу, я свернул налево и, миновав пару зданий, увидел большую красно-белую вывеску: «У Шрафта». Я никогда прежде не бывал в ресторанах и ничего сам не заказывал — даже в одиннадцатилетнем возрасте. А сейчас-то мне всего шесть! Меня небось и на порог не пустят… Пустили. Я вскарабкался на высокий табурет возле прилавка. Совсем как у мистера Киношуры, где мы с папой обычно пили шипучку. Только здесь мои ноги не достают до перекладины, а болтаются, как у самого настоящего малыша. Набравшись смелости, я заказал коктейль.
— И как такого маленького одного отпускают? — Официантка вздохнула.
А вдруг она вызовет полицию? Вдруг меня сейчас куда-нибудь увезут? Я даже вспотел от страха.
— За мной скоро мама придёт, — пояснил я. — Она пока в магазине, а потом меня заберёт.
Официантка поставила мой напиток на фирменный картонный квадратик.
— Пей маленькими глотками, — прощебетала она, затыкая мне за ворот крахмальную салфетку. — Не торопись.
— Мэм, скажите, пожалуйста, который час, — вежливо попросил я.
— Сейчас мы с тобой посмотрим! — Официантка сняла с руки часы и приготовилась объяснять. — Вот это длинная стрелка, а это короткая. Ты понимаешь, для чего они нужны?
— Простите, мэм?
— А ты цифры-то знаешь, малыш? — спросила она с улыбкой. — Считать умеешь?
— Я умею делить в столбик и знаю дроби, — ответил я.
— Но тебе же лет пять, не больше! — изумилась официантка.
«Оскар, главное — не привлекать внимания», — прозвучал в голове наказ Клер.
Я выложил на прилавок свои двадцать центов, надеясь отвлечь внимание официантки. Она принесла сдачу.
— Вот, смотри: раз, два, три, четыре, пять центов, — весело проговорила она.
— Сдачи не надо, мэм, — пробормотал я.
И напрасно. Официантка оторопела. И начала украдкой поглядывать на дверь в ожидании мамы этого странного ребёнка.
К счастью, где-то неподалёку церковный колокол отбил половину часа. Снаружи, по Парк-авеню, пронеслись две полицейские машины. Гудение сирен потонуло в общем шуме машин. Официантка отвлеклась, а я, опасаясь лишних вопросов, выскользнул за дверь.
Медленно, прогулочным шагом, я прошёлся мимо дома Клер. Ни одного полицейского. Так, проверим, что на другой стороне улицы. А в телефонных будках? А в припаркованных у тротуара машинах?
