стихотворении «Если». И тоненько, еле заметно подчеркнул отдельные слова в первой строфе красным карандашом.
— Теперь попробуй запомнить эти ключевые слова, — сказал мистер Эплгейт. — В такой же последовательности.
Я ужаснулся:
— Не смогу!
— Но ты же запомнил цвета радуги? И запомнил их последовательность! Потому что знаешь фразу «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». К — красный, О — оранжевый и так далее. В этом и заключается мой секрет. Надо как-то объединить все ключевые слова, — пояснил мистер Эплгейт. — Например: «Ты сможешь мудрым быть? Сам против злобы будешь воевать? Но благородства напоказ не выставлять!» Повтори это пару раз. Ну, запомнил ключевые слова? А теперь проверим, как дела с рифмами. Смелым?
— Веры.
— Страх?
— Крах!
Первая строфа запомнилась сама, точно детская считалка. Так мы с мистером Эплгейтом и заучивали это стихотворение — по строфе каждый день.
Как-то раз в кладовке не оказалось ни молока, ни яиц для оладий. Консервы открывать я не решался: если тётя Кармен не досчитается банки с эрзацем рубленой индейки или трески, шуму не оберёшься. И тут мне пришла в голову замечательная мысль.
— Мистер Эплгейт! — воскликнул я. — Совсем забыл! Ведь тут, в подвале, папа спрятал целую упаковку ветчинных палочек! Это из наших запасов, из дома! Так что по закону они мои, и я имею право открыть одну банку.
Я сделал отличный горячий бутерброд с ветчинными палочками, и гостю он очень понравился. Мистер Эплгейт сказал, что такая еда прибавляет сил, и предложил:
— А теперь давай посмотрим, что ты написал в последней контрольной. Ведь миссис Олдерби уже раздала тетради?
Мы занимались ежедневно с половины четвёртого до пяти. А осень меж тем брала своё: дни становились короче и холоднее. Тётя Кармен ни разу не заметила, что недостаёт пары кусков хлеба. А о тайнике с ветчинными палочками, который папа устроил за водяным баком, она и вовсе не знала.
Проверив мои отметки, тётя Кармен меня не похвалила и даже не улыбнулась. Лишь, поджав губы, произнесла:
— Оскар, ты стал учиться гораздо лучше. Исправил арифметику.
Я просиял, но тётя Кармен тут же подлила в мёд ложку дёгтя:
— Похоже, ты управляешься с цифрами половчее, чем твой отец. Он-то ничего не смыслит ни в цифрах, ни в финансах. Вкладывал деньги в эти идиотские поезда и потерял всё подчистую. Докатался!
— Думаю, в следующей четверти я получу ещё на балл выше, мэм, — проговорил я небрежно, как бы между прочим.
— Терпение и труд всё перетрут, Оскар! — назидательно произнесла тётя Кармен. — Надеюсь, твой отец найдёт себе на Западе настоящую работу, чтобы с него там семь потов сходило.
От папы за всё время пришло девять открыток: каждая — из нового города и даже из нового штата. Из Топеки он перебрался в Литл-Рок, оттуда — в Нью-Мексико, в Аризону и, наконец, во Фресно. Значит, он уже в Калифорнии. Рабочих мест нигде не было, и я понимал, что деньги его подходят к концу. Я горел желанием ответить папе, но куда писать, если он то и дело переезжает с места на место? Наша переписка была односторонней.
Стоило мне вспомнить о папе — вечером за ужином или на уроке в школе, — в носу у меня начинало пощипывать, а глаза наполнялись совершенно немужественными слезами. Поэтому я заставлял себя думать не о папе, а о Лос-Анджелесе, городе ангелов. Мне он представлялся городом храмов и апельсиновых рощ, грандиозным, величественным, лучше любых других чудес света. А в центре города, разумеется, стоял вокзал. И папа бежал встречать меня по анфиладе залов, выскакивал на платформу, выложенную мрамором с золотыми блёстками, и тут подходил мой поезд, и папа обнимал меня, растапливая лёд в моём сердце.
Восемнадцатого ноября весь день шёл дождь со снегом, и я опасался, что мистер Эплгейт в такую погоду не придёт. Но он пришёл. Сидеть на крыльце было уже слишком холодно. Я украдкой бросил взгляд на часы. До возвращения тёти Кармен и Уиллы-Сью ещё два часа — семнадцатый автобус приходит без девяти минут шесть, а потом они ещё несколько минут идут от остановки.
— Давайте посидим в доме, — предложил я. — Думаю, нас не застукают.
Я налил мистеру Эплгейту кружку какао, чтобы он запивал бутерброд с ветчинными палочками. Он каждый раз искренне благодарил меня за еду.
— Не знаю, что бы я делал без тебя, Оскар, — сказал он в тот день, вытирая рот рукавом. — Давно обессилел бы да умер. Сегодня вечером я работаю — колю лёд, сгребаю снег у какого-то богатея на Прибрежных холмах. Платят по доллару в час. Эти богачи, когда идут пять шагов от своей шикарной машины до крыльца, не хотят поскользнуться и упасть. Один из садовников сказал, что у хозяина может найтись для меня постоянная работа. Не в особняке, а в офисе, в центре города. Что ж, поживём — увидим.
— Какая работа? — спросил я.
Но мистер Эплгейт не знал. У него текло из носа, и он то и дело обильно сморкался в платок.
— Ботинки совсем сносились, ноги промокают, — пояснил он простуженным голосом.
Мне так хотелось дать ему хотя бы пару сухих носков, но у меня их не было. Мои собственные носки, штопанные-перештопанные тётей Кармен, взрослому человеку не годились.
— Всё-таки не понимаю, — задумчиво произнёс я. — Жили себе люди, всё у всех было хорошо. Мы с папой ели бараньи котлеты и мороженое. Фермеры пахали и сеяли, покупали трактора. Учителя — вы, например, — работали, учили детей. И вдруг — бац! И ничего нет, как не было. Папа уехал, а на ужин у нас холодная репа. Как, почему это произошло?
— Алчность, — произнёс мистер Эплгейт. — Иными словами, жадность. Жадные спекулянты с Уолл- стрит стремились нажиться. Завышали ставки, завышали, пока весь рынок акций не рухнул, как карточный домик.
Завышенные ставки, невозвращённые кредиты — и всё покатилось в тартарары.
Слово «алчность» я знал очень хорошо — его часто повторяли в воскресной школе при церкви Пресвятой Девы Марии Скорбящей. Алчность — это грех. Неужели спекулянты с Уолл-стрит сделали в октябре двадцать девятого года в точности то же самое, что персонажи из Библии — менялы в Иерусалимском храме или строители Вавилонской башни? Впрочем, это не имело значения. Главное, что нынешние дельцы — потомки библейских грешников.
Мы с мистером Эплгейтом прорешали всё задание по арифметике и обсудили, как оформлять ответы: с оформлением тоже было много хлопот.
— Опять мечтаешь о своих поездах, Оскар? — мягко заметил мистер Эплгейт, увидев, что я,
