Но моего итальянского не хватило, чтобы понять.
Сизый френик
В шестнадцать лет тайно от матери он написал в ООН, что видел море только в кино. Сообщил, что живет в Коми, на окраине города Воркуты, в семье ссыльных. Отец умер, а у матери нет средств, чтобы отправить сына в Крым или на Кавказ. Ибо он пишет стихи и задумал поэму о море.
Всю осень и зиму каждый день бегал в почтовое отделение, ожидая ответа. И денежного перевода.
Заработал хронический насморк.
К началу теплых майских дней не выдержал— безбилетником приехал в Москву, как в перевалочный пункт на пути к Черному морю.
Невзрачный, в обвислом ниже колен свитерке, однажды вечером он возник в литературном объединении молодых поэтов и, когда все читали по кругу стихи, решил ознакомить москвичей с собственным поэтическим творчеством.
Неистребимая еврейская интонация, сопля на конце хрящеватого носа— это была готовая мишень для насмешек.
Вытягивая из ворота свитерка цыплячью шею, он обращался с вопросами к Сталину: «Как дела там? Как могучий невидимка атом?»
Стихи были длинные. Его с трудом остановили.
Он не обиделся. Безошибочным нюхом выбрал из всей компании десятиклассника Игоря. Застенчиво сообщил, что несколько дней ничего не ел. Скороговоркой пробормотал строки Хлебникова: «Мне мало надо, лишь ломоть хлеба, да кружку молока. Да это небо, да эти облака».
— Как тебя зовут? — спросил Игорь. — Откуда ты взялся?
— Юлик.
Игорь привел его домой к родителям, накормил ужином, во время которого Юлик, шмыгая носом, рассказал о своей горестной жизни в Воркуте.
— Где вы ночуете? — спросила мать Игоря.
— «Я в мае снимаю квартиру у мая, у гостеприимной травы…» — с готовностью начал завывать гость.
— Понятно, — перебил отец Игоря. — Сегодня останешься ночевать у нас. А завтра… Хочешь пожить под Москвой в поселке Мичуринец? Кормить щенков и собак моего сослуживца, который должен уехать в санаторий, и ему не на кого оставить свой питомник.
— А что я имею против? — сияя, переспросил Юлик. — Старуха- мама была бы вам очень благодарна.
…Так он поселился на воняющей псиной даче. Уезжая, хозяин, разводивший щенков на продажу, оставил ему денег для прокорма овчарок, сенбернаров и пуделей, пообещал еще приплатить по возвращении.
Целыми днями Юлик честно обслуживал прожорливых породистых кобелей, сучек и их многочисленное потомство, по очереди выгуливал своих подопечных в окрестном лесочке. С рюкзаком, в сопровождении овчарки Дайны регулярно посещал магазинчику станции, покупал мясные обрезки и кости, овсянку, молоко. Оказалось, там, где кормятся одиннадцать собак со щенками, нетрудно прокормиться и самому.
По вечерам на щелястой даче становилось прохладно. Он топил печку, сидел перед ней в кресле– качалке. Воображал себя кем?то вроде английского лорда, продолжал грезить морем, но почему?то сочинял, как ему казалось, великосветские стихи: «Дама юноше сказала: Милый мальчик–Купидон, покатай меня на лодке, а потом пойдем в салон…»
Юлик, несколько озверевший от своих собак и одиночества, был счастлив, когда, сдав последний выпускной экзамен и получив аттестат зрелости, к нему приехал Игорь. — Аттестат? Надо отметить! Будем читать стихи и пить пиво! — Какое пиво? У тебя есть деньги?
— У меня мало. Я думал, ты имеешь…
Вместе приятели наскребли рублями и мелочью аж на два литра кружечного пива.
За пивом в павильончик у станции Юлик послал овчарку Дайну. Снял с алюминиевого бидона полукруглую ручку, надел ее на шею собаке. Бросил на дно бидона записку, адресованную продавщице Клаве, и деньги. Прицепил бидон снизу.
— Беги! Одна нога здесь, другая там! — напутствовал он верную псину.
И Дайна, видимо, привыкшая к бидону, затрусила в верном направлении.
Дайна вернулась минут через двадцать. Голова бедняги была низко опущена из?за тяжести бидона, в котором колыхалось два литра пива.
Приятели со стаканами жигулевского сидели у стола на терраске.
— «Баллада о прекрасной даме»! — объявил Юлик и решительно шмыгнул носом: — «Благословен тот день, тот час, благословен тот полдень жаркий, тот миг, когда впервые вас увидел я в старинном парке»…
Игорь был ошарашен. Его поразил столь резкий поворот воркутинского мариниста к любовной тематике; с другой стороны, возникло завистливое подозрение: а, может, он действительно повстречал Прекрасную даму?
— Зрелые женщины в моем вкусе! — заявил Юлик. — Я это понял только теперь. Хочу иметь дело со зрелыми женщинами.
У Игоря отлегло от сердца. Видимо, дел с подобными особами Юлик пока что не имел.
— А как же море? — спросил Игорь. — Знаешь, родители в честь того, что я кончил школу, отпускают меня самостоятельно на две недели к тетке в Ялту.
— А я? — Юлик вдруг заплакал. Рядом сидел человек, который вот–вот увидит море… — Сделай мне счастье! Надо тебе две недели одному скучать у тетки? Поедем вместе! Если поедем вместе на одну неделю, твоих денег нам хватит!
Вечером приятели отбыли с Киевского вокзала. Поезд прогрохотал мимо поселка Мичуринец, где остались запертые на даче собаки, снабженные на несколько дней мисками корма….Когда юные поэты прибыли в Ялту, они первым делом пришли не к тетке, а на пляж.
— Ты сделал для меня то, чего не смогла сделать ООН! — произнес Юлик и стал судорожно раздеваться.
— Умеешь плавать? — спросил Игорь.
Юлик не ответил. Он был так счастлив, так тряслись от спешки его руки, сдирающие свитер.
Игорь последовал его примеру. Впервые он ощутил неземную радость от того, что доставил счастье не себе, а другому человеку.
Море неожиданно оказалось холодным. Игорь поплыл вперед и, когда оглянулся, увидел жалкую фигурку, бултыхающуюся в прибрежных волнах.
— Оно соленое! — крикнул издали Юлик. — Честное слово, соленое!
Потом он ходил вдоль кромки прибоя в своих длинных семейных трусах, выхватывал из воды мокрую гальку. — Драгоценность! Честное слово, драгоценность!
Галька обсыхала на глазах, превращалась в заурядный камень. Но Юлик все бегал к рюкзаку, прятал свои находки.
Затем он вытащил из кармашка того же рюкзака блокнот, авторучку, уселся по–турецки и принялся писать.
— Как ты думаешь, Стамбул напротив нас? — вскоре спросил он Игоря.
— Стамбул находится в проливе Босфор! Слушай, пора заявиться к тетке. Я хочу есть!
— Я тоже! — немедленно отозвался Юлик.
Его одежда настолько пропахла псиной, что бродячие собаки, к неудовольствию Игоря, потянулись за ними со всех закоулков Ялты.
