держала в зубах непонятный предмет и рычала, когда Аня попыталась его отобрать. При ближайшем рассмотрении сквозь клыки предмет смутно напоминал очертаниями мужскую сумочку.
– Это была особь мужского пола, – провела расследование Туся, подманив ротвейлера звоном посуды. – И это все, что от него осталось. Собачка, ты наелась на год вперед. – Сумка в зубах ротвейлера зазвенела переливчатой мелодией.
– Вот, – прислушалась Алиса, – точно такую же мелодию я слышала вчера на нашем крыльце. Тогда мне показалось, что у меня звенит в ушах. Сегодня эта музыка больше похожа на звонок мобильного телефона.
– Это борсетка! – Аня оторвала взгляд от клыков. – Неужели Одинцова?!
– Вот не поверю, что это Венькина сумка, – с сомнением сказала Туся. – Может, Багрова?
– Багров ничего не терял, – покачала головой Алиса, – кроме совести. Это мог сделать Одинцов, когда вчера заходил за Аней.
– Он что, припадочный, сумки бросать в чужих домах? – поинтересовалась Туся.
– Он хороший, – обиделась Аня, – он ее забыл, когда ждал меня на крыльце.
– Хорошенькое дело, – покачала головой Алиса, – и что нам теперь с ней делать?
– Как что? – возмутилась Аня. – Вернуть владельцу!
– Может, он возьмет ее вместе с ротвейлером? – выразила надежду Туся. – Отнимать страшно. Собаке эта сумка стала очень дорога. Они с ней, судя по ее рычанию, практически сроднились. Ко всему прочему, ей нравится, когда мобильник трезвонит в ее пасти. Мне кажется, – Туся напряглась, – это ее возбуждает.
– Нужно отобрать у нее борсетку, – сказала Алиса, – там наверняка документы.
– Действительно, – обрадовалась Аня, – там паспорт Одинцова!
– Правильно мыслишь, – похвалила ее подруга, – там паспорт, по которому можно узнать о его семейном положении.
– И если там сберкнижка, – добавила Туся, – то можно узнать и о его финансовом положении.
– Я не собираюсь рыться в его документах, – возразила Аня, – это, по меньшей мере, неприлично!
– А ты и не ройся, – согласилась Туся, – мы с Алисой сами посмотрим. Да, Алиса?
– Да, – озадаченно подтвердила та, – только сначала нужно отобрать у собаки паспорт. Если потребовать у нее один лишь документ, то как вы думаете, она согласится его отдать? А сумку пусть оставляет себе.
– Конечно, – протянула радостно Аня, – сейчас она полезет лапой в сумку, найдет паспорт и протянет его тебе.
– И сберегательную книжку пусть не забудет, – подсказала Туся. – Ну что вы на меня так смотрите?! А вдруг он никакой не миллионер? Вон у Шереметьева тоже часы дорогущие на руке были, а он оказался простым студентом. Как и Говоров, – она глубоко вздохнула, – только тот еще и без часов.
– Нужно ей подсунуть в морду еще один паспорт, дать сличить два документа, чтобы она не ошиблась, – сообразила Алиса и приказала Ане: – Сходи наверх и принеси свой.
– Так у меня его украли вместе с твоей сумкой!
– Ты его не брала, он вложен вместо закладки в твой роман.
– Да ты что?! – обрадовалась Аня и побежала наверх.
Паспорт действительно оказался в книге. Но он не помог, собака не воспринимала чужие документы и возвращать сумку не собиралась. Вместо этого она разлеглась на полу и принялась ее смачно жевать.
– У него там внутри колбаса? – принюхалась Туся, чем подала хорошую мысль.
Собаку решили отвлечь при помощи сервелата. От этого запаха кружилась голова не только у домашних питомцев, но и у всех девиц, сидевших на диете. Ротвейлерша на диете не сидела, но на колбасу бросилась, как на манну небесную. Правой частью пасти она жевала колбасу, а в левой на длинном клыке старательно удерживала борсетку, норовившую быть проглоченной вместе с колбасой. Аня, глядя на хитрое животное, обдумывала слова, которые ей придется говорить в свое оправдание, возвращая пожеванные, пахнущие сервелатом документы. Как объяснить, что она не раскрывала ни паспорт, ни другие документы, хотя ей очень это хотелось сделать? Одинцов не поверит. Тогда уж лучше посмотреть на четырнадцатую страничку, только на нее, и все.
– Собачка, собачка, – произнесла она жалостливо, – отдай, пожалуйста, чужие документы.
Ротвейлерша наклонила голову и навострила уши.
– Отдай, стерва, документы мужика! – заорала неожиданно разозленная Алиса.
Собака очень удивилась и выплюнула борсетку. Аня тоже первый раз видела, как Алиса ругается в Копейке, где она собиралась предстать в образе благовоспитанной девицы. Любопытство иногда толкает девушек на странные поступки. Но ничего странного в том, что она изучит паспорт Одинцова, Алиса не находила. Она достала документы, положила их на стол и принялась внимательно изучать. Аня, стараясь сдержать данное себе слово и не заглядывать никуда, кроме той страницы, где ставилась печать о регистрации брака, отошла и принялась нарезать сервелат довольной собаке. Та, сожрав полбатона, решила, что провела очень выгодную сделку, и кинулась во двор искать еще одну борсетку.
– Пусто! – громогласно сообщила Алиса, разглядывая паспорт. – Он не женат и не был разведен. Во всяком случае, официально его отношения ни с кем не зарегистрированы.
– Да, да, – подтвердила Туся, – штампа нет. Но бывают и гражданские браки. Мы с Венечкой решили сначала пожить вместе, не расписываясь.
– Одинцов ни с кем не живет, – предположила Алиса, – иначе Чебушевская мне бы призналась. Но проследить тем не менее следует. Сейчас пойдем ему возвращать борсетку и проследим.
– Его нет, – пожала плечами Аня, – он днем на работе. Идти нужно вечером.
– Вот и отлично, пройдемся вечерком. Заодно погуляем. Что тут у него еще?
Аня в резкой форме воспротивилась тому, чтобы подруги занялись разглядыванием банковских карт, визиток, блокнотов и прочих бумаг. Туся сразу согласилась на этом закруглиться, интересующей ее сберегательной книжки в сумке не оказалось. Только они уложили документы на место, как зазвонил мобильник Одинцова.
– Да, – ответила Алиса, – дурдом на проводе!
– Странно, – сказали на том конце и извинились.
– Ты чего? – возмутилась Аня. – А если это его деловые партнеры, что они о нем подумают?!
– Это правоохранительные органы, которые занимаются тем, что ищут борсетку Дмитрия Одинцова с украденным мобильным телефоном. – Словно в подтверждение ее слов телефон зазвонил снова. – Дурдом всегда рад вашему звонку! У нас для вас всегда открыты двери!
– Точно? – переспросили на том конце провода.
– Ну, что я говорила, – она отключила мобильник. – Менты названивают, у них всегда было плохо с чувством юмора.
– Я бы так не сказала, – Аня вспомнила вчерашнее дорожное происшествие с «Окой».
Калерия Леонидовна Чебушевская была молодящейся дамой пенсионного возраста, но государство отказывалось ее кормить, обеспечивая социальным пособием, так как госпожа Чебушевская за всю свою сознательную жизнь отработала один год. Было время, когда ее попытались осудить за тунеядство, но девятнадцатилетняя Калерия ловко выскочила замуж, а замужних дам за тунеядство не судили. Супруг, довольно известный в своих кругах врач- психиатр, махнул на жену рукой и позволил ей более сорока лет отсидеть на его могучей шее. Все эти годы безделья Калерия Леонидовна занималась тем, что работала исключительно на свой имидж: она одной из первых женщин Союза надела мини-юбку, сделала пластическую операцию и аборт – детей она не любила. Но ей всегда нравились мальчики, а в последнее время после смерти супруга она так нуждалась в комплиментах и внимании. Ей казалось, что юные ловеласы так искренне говорили о ее второй молодости и духовной красоте, что она им безоговорочно верила и активно участвовала в их судьбе. Рома Шереметьев привлекал Калерию Леонидовну не только приятной внешностью, получаемым высшим образованием, состоянием деда, но и тихим, вкрадчивым голосом. Он напоминал ей первую любовь, которая оставила в ее судьбе легкое прикосновение неземного блаженства. Правда, этого капитана дальнего плавания она любила недолго, да и супруг оказался чересчур ревнивым.
Рома Шереметьев догадывался об истинном положении дел, долго топтаться у дверей не стал и решительно открыл дверь. Разноцветная масса шифона и шелка всколыхнулась на диване и поплыла к нему.
– Роман, – театрально заламывая руки, воскликнула Калерия Леонидовна, – это вы?!
– Я, и у меня к вам просьба, – начал Роман, проходя вместе с ней в комнату. – Не одолжите ли пару новых журнальчиков по современному дизайну. Прошу только у вас, Калерия Леонидовна, вы у нас одна такая продвинутая в этом вопросе.
– Двинутая? – не поняла та, приподнимая бровь и что-то вспоминая.
– Продвинутая, в смысле – отлично владеющая ситуацией, – поправился Роман.
– Ах, молодой человек, спасибо. А то я все думаю о своем. Двинутая. Да, – она с энтузиазмом схватила его за руку, – что я вам сейчас скажу! Это не я двинутая!
– Я совсем не это хотел сказать, – проблеял Ромка, подозревая, что пожилая дама не понимает молодежный сленг.
– Это он двинутый! – Она потащила его к окну и уткнула носом в занавеску, собираясь доверить страшную тайну. – Я стояла здесь! Вот на этом месте. А он шел там, – ее рука, описав дичайший с точки зрения циркуля круг, указала на улицу. – Он шел в рубашке и босиком! Он начал писать эпопею, наверняка о трудовом подвиге российских миллионеров, а здесь есть от чего сойти с ума. Уж поверьте мне, с одним из них я прожила долгую и несчастливую жизнь.
– Конечно, конечно, – сразу согласился Шереметьев, думая, что Чебушевская имеет в виду великого русского писателя Толстого, произведениями которого бредила во сне и наяву. – Шел и шел, чего тут такого странного? Он любил ходить босиком. Прошел, и все.
– Нет не все, – возразила Чебушевская, – он помахал мне рукой!
– Что вы говорите, – изумился Ромка, уверенный в том, что на этот раз старушка точно сбрендила. – Вам так повезло, Лев Николаевич помахал вам рукой, ну, надо же, завидую.
– Какой Лев Николаевич, – Калерия Леонидовна отстранилась от окна и недоуменно посмотрела на гостя. – Я говорю про Дмитрия Одинцова, молодой человек!
– Вы говорите про Одинцова?! – спохватился тот. – Тогда давайте говорить сначала.
Лучшего собеседника, понимающего ее с полуслова, Калерии Леонидовне было не найти.
Через два часа довольный Шереметьев, вооруженный стопкой журналов, стучался в дом Шаховых. Там уже слышалась возня и девичий смех. Он расправил
