какого?то помещения. — Осторожно! Не поскользнись.
С первого взгляда нетрудно было догадаться, что передо мной цех сыроварни. Мужчины в белых халатах и белых колпаках, обутые в резиновые сапоги, стоя на мокром кафельном полу у длинных столов со сверкающими чанами, куда по прозрачным трубопроводам подавалось молоко, с помощью загадочных полуавтоматов изготовляли различные сыры.
— Антонио! — позвал Донато.
Все сыровары обернулись к нам. Лица их озарились, как бывает, когда видишь любимого человека или ребёнка.
— Чао, дон Донато! — воскликнули они и снова принялись за работу.
Один из них- худющий парень, на ходу вытирая руки о длинный фартук, подошёл к нам.
Донато представил ему меня, и тот так изумился, словно я прибыл с Луны, крикнул на весь цех:
— Скритторе да Моска! Писатель из Москвы!
Сыроделы, похожие на хирургов вo время операции, поприветствовали меня.
— У него колит, — сказал Донато. — . Лечат — не могут вылечить. Можешь ты вылечить?
Колит обычно довольно легко излечивается, и я ответил:
— Попробую.
— Когда? — спросил Донато.
— Хоть сегодня. Пусть придёт часам к четырём.
Покинув сыродельню, мы зашли в соседнее помещение, оказавшееся магазином, где под выпуклыми стёклами прилавка красовалось множество сортов свежайшего сыра — моцарелла, горгонзола, пармиджано. В соседнем отсеке почему?то клубились толстые, как питоны колбасы.
Мы накупили всего понемногу. С тяжёлым пакетом вышли под ослепительное солнце. И поехали заправиться бензином, а после — домой.
— Донато, — снова пристал я к нему, — ты куда?то уезжаешь?
— На три дня.
— Не хочу оставаться без тебя. Возьми с собой.
— Куда? — улыбнулся Донато.
— Куда угодно.
— Не проблема. Только, боюсь, тебе будет скучно. Ну, хорошо. Вечером поедем в Монополи. Там будет конференция респонсабиле — ответственных общин всей нашей области Пулия.
Когда мы выходили из машины во дворе храма, я вспомнил о вчерашнем семействе дачников, спросил:
— Ну, как вчерашние грешники?
— Мамма миа! — воскликнул Донато. — Все они мучались, из ложного смирения придумывали себе грехи. Возьми пакет, поднимайся к себе.
А мне нужно в храм. Через полчаса будем дегустировать сыры и пить кофе, хорошо?
— Донато, я у тебя, как у Христа за пазухой. Конечно, хорошо.
Я успел принять душ, переодеться во все чистое.
Названия эпизодов прошлого, записанных на карте реки времени, столбиком подвигались все выше к Истоку, а я до сих пор не нашёл ни одного счастливого дня.
«Может быть там, в этом городке со странным названием Монополи, дело пойдёт лучше — без особой надежды подумал я. И тут же вспомнил о самом несчастливом дне своей жизни.
Вдали от Москвы мне принесли телефонограмму о том, что накануне погиб Александр Мень.
Словно ударил разряд молнии, задрожали ноги, помутнело в глазах. Позже врачи назвали это сильнейшим сосудистым стрессом. Сокрушались, что я тогда на заплакал, не дал выхода потрясению. Кажется, не заплакал.
Не плачу и сейчас.
…До сознания дошёл отдалённый звук колокольчика, крик мальчишек во дворе. Их орды все так же азартно гоняли футбольный мяч. Донато с колокольчиком в руке вошёл в комнату, прислушался и решительно направился к окну.
— Не надо! Уже не мешают. Привык.
— Скажу по секрету, я тоже привык. У него сделалась такая мальчишеская улыбка, что сердце заныло при нелепой мысли, что я ненароком могу пережить его, такого бодрого, крепкого.
Мы пили кофе, лакомились сырами, а дикая мысль не отпускала. После гибели отца Александра провидение неожиданно послало мне этого католического священника, который никогда не докучал наставлениями, фактически подарил Италию. В первый же приезд организовал для нас с женой поездку в Неаполь, Венецию и ещё во множество мест, где мы были радушно принимаемы его друзьями.
Его храм походил на корабль, неизменным курсом плывущий сквозь
время. Живя в Москве, я знал, что в нём происходит в данный час, в данную
минуту, чем занят капитан этого корабля. И как же я бывал счастлив каким?нибудь декабрьским днём, когда телефон вдруг взрывался трелью международного звонка и знакомый голос весело вопрошал – «Как ты там? Как все твои? А у нас тут десять градусов тепла! Все ходят без пальто. Ничего! Скоро Рождество! Увидимся в новом году! Чао!»
— Сегодня обедаешь у Рафаэля, — сказал Донато, принимаясь убирать со стола. — Помнишь медика Рафаэля?
— Ещё бы! Когда во второй приезд я тут простудился на море, он каждый день приезжал делать мне уколы в задницу! Постой. Сам все уберу. Что касается обеда- если можно, перенесём на другой день. Не каждый раз объедаться.
— Хорошо. Я ему позвоню. Не забудь — в четыре придёт Антонио. Смогу посмотреть как ты лечишь?
— Конечно. А ты не забудь, что я напросился с тобой в этот самый Монополи.
— Рад, что ты будешь со мной! — он похлопал меня по плечу и побежал вниз, в храм. Издали был слышен бодрый перестук его шагов по ступеням лестницы. А меня, когда я управился на кухне, начал смаривать сон.
Нехорошо спать в полуденные часы. Каждому знаком этот сон не вовремя, когда все работают, чем?то заняты. Тайный стыд от того, что твой день преломлён мучительным полусном, метанием головы на горячей подушке, все- равно не даёт роздыха. Такому времяпровождению нет оправдания, если ты не болен.
Особенно не давало покоя то, что дело моё стоит.
Как назло, не столько приснился, сколько вспомнился день, когда я чуть не погиб.
…Восьмидесятые годы. В Москве плохо с бензином. Если на какой?нибудь заправке он появляется, выстраиваются длинные, иногда многочасовые очереди автомобилей.
У меня самая скромная из машин — «Запорожец». С вечера позвонил знакомый водитель, сообщил, что завтра к рассвету на автозаправку в проулке возле Химок должны завезти ограниченное количество бензина.
Майским утром еду с почти пустым бензобаком и тремя пустыми двадцатилитровыми аллюминиевыми канистрами. Нахожу искомую автозаправку.
Полностью заправляю бак «Запорожца». Багажник у моей машины впереди. Там, где находится аккумулятор. Счастливый своей удачей, умащиваю две отяжелевшие от горючего канистры в багажник. Третью устанавливаю за спинкой своего водительского сиденья.
Выруливаю пустынным проулком к трассе. Город ещё досыпает. Почки тополей брызнули первой листвой. На газонах ярко лоснится молодая трава.
Еду мимо автобусной остановки, где уже скопилось несколько ранних пассажиров. Один из них — старик, чем?то похожий на Василия Теркина, которого я встречу у Елисеевского магазина много позже, тычет палкой в мою сторону, что?то кричит.
И я вижу — впереди из?под крышки моего багажника, курясь, поднимаются струйки белого дыма.
Останавливаюсь. Откидываю крышку. Одна из канистр с бензином съехала на аккумулятор, на его клеммы, замкнула на себе электричество и уже плавится!
Отключаю ток в машине. Оттаскиваю канистру. И слышу над собой голос водителя подъехавшего
