мной в Самарканд, Бухару и Хиву.
Наконец–то и он увидел Азию. Её базары, минареты мечетей, пустыни, Аму–Дарью.
Следующей осенью один дагестанец – бывший мой пациент, в благодарность организовал нам отдых под Дербентом на самом берегу Каспийского моря.
О заграничных путешествиях, о путешествиях с отцом Александром написано в моих книгах, в воспоминаниях о батюшке. Поймёшь ли, до чего горько сознавать, что я – человек на пять лет старше его, до сих пор жив, счастлив с тобой и Мариной. А его нет.
То, о чём ты прочтёшь дальше, возможно, вызовет у тебя шок.
В ту осень, когда мы вернулись из поездки по Узбекистану, и я опять впрягся в свой каждодневный труд, однажды утром раздался телефонный звонок. Все знакомые давно знали, что меня нельзя по утрам отрывать от работы. С досадой поднял трубку.
— Здравствуйте. Вы меня, конечно, не помните. Меня зовут Жанна. Хотелось бы увидеться, кое о чём поболтать.
— Простите. На болтовню нет времени, – я подумал, что звонит очередная пациентка. – Что у вас болит? В чём проблема?
— Неужели не помните? Давно, сколько–то лет назад вы вместе с моим мужем платили взносы в Союзе писателей. Я тоже была там с сыном. Вспомнили?
Тотчас вспомнил! Благополучную, величественную красавицу, похожую на бронзовую богиню…
— Жанна, так в чём ваша проблема? Заходите во второй половине дня, расскажете.
— Нет–нет. Домой я не приду. Давайте встретимся на нейтральной почве. Сегодня вечером в семь часов, Например, у памятника Пушкину.
Я был заинтригован.
С тех пор, как стали выходить мои книги стихов, как я получил известность в качестве целителя, многие особы женского пола пытались завести со мною знакомство. Но не такие красавицы.
…Она опоздала минут на сорок. Ещё издали узнал я Жанну, идущую навстречу в бежевом плаще с поднятым воротником.
— Не сердитесь, что опоздала. Сын в армии, в Таманской дивизии. Ездила к нему. Это далеко.
— Жанна, за углом у кинотеатра «Россия» стоит мой «запорожец». Давайте куда–нибудь прокатимся?
В машине она села не со мной, а забралась на заднее сиденье.
— Куда поедем? – спросил я.
— Никуда. Здесь поговорим.
Оказалось, какая–то из её подруг вылечилась у меня от гипертонии, рассказала ей, в какой холостяцкой неприбранности я живу. Ни одной из моих книг Жанна в руках не держала. Ещё со времени нашей случайной встречи помнила обо мне, о том, как они пошли тогда в ресторан, а я, сиротливо одинокий, к выходу…
— Неужели произвёл такое впечатление?
— Да. И брюки были обтрёпаны.
— Ну, хорошо. Расскажите лучше о себе.
— Володя, разошлась с мужем. Тем самым писателем… Вышла за него восемнадцатилетней девчонкой, приехавшей в Москву с мамой из Винницы. Мама вскоре умерла, совсем молодой, как и моя бабушка. От инфаркта, – Жанна заплакала. – Осталась одна, выскочила замуж. Как же! Писатель, машина, дача! А он оказался пьянью, все время дрался, измучил ревностью, запирал. Теперь, когда сын вырос, устала терпеть. Развелась. А жизнь прошла… Нет, не утешайте. Отвезите, пожалуйста, домой. В Ховрино, возле станции… Как–нибудь буду в другом состоянии, встретимся, может, сходим в театр. Всё время помнила о вас. Кроме вас у меня никого нет. Извините за истерику.
Мы встретились через неделю. Сводил её в театр на Таганке, на спектакль «Гамлет».
А на следующий день поехал в Новую деревню, в церковь. Исповедоваться своему духовному отцу.
— Крещёная? Ну–ка, привозите её сюда, на свет Божий! Нехорошо человеку быть одному. Ни вам, ни ей, – сказал мой батюшка.
Вскоре он обвенчал нас. Подарил на память две золочёные венчальные свечи. Которые Марина не выбросила. До сих пор стоят в вазе на память о Жанне…
Утром, накануне 1 февраля я проснулся от быстрого топотка босых ножек, радостного вопля:
— Папа! Вставай скорее! Вырос!
Поднялся. Прошёл к оранжерейке. Включил свет.
Как ты ухитрилась разглядеть в темноте пробившийся из земли росточек? Взошло единственное из пяти посеянных семян.
…Бледно–зелёный стебелёк. Коротенький. С двумя зачатками листьев. Что из него вырастет? Расцветёт ли?
— Папочка Володичка, можно полить? Очень хочется!
— Подожди. Видишь, земля ещё сырая? Ты же вчера перед сном поливала. Давай вечером, когда придёшь из детского сада?
— Ну ладно, давай.
Вы с мамой ушли. А я опять один на один со своей рукописью. Знаешь, Ника, не буду я здесь рассказывать о том, как в разгар «перестройки», в сентябре 1990 года был зверски убит отец Александр. Об этом прочтёшь в моих воспоминаниях. Во множестве книг и статей других авторов.
И о том, как Жанна внезапно, словно подстреленная птица, упал у подъезда, умерла от наследственной беды – инфаркта, тоже не буду. Тем более, достаточно подробно написал об этом в романе «Скрижали». Прожили вместе только несколько лет.
Странно, что Господь оставил меня живым после таких потрясений. Отделался только сильнейшими сосудистыми стрессами – лопнули капилляры в глазах, погибла часть сетчатки. Опорная «здоровая» нога стала плохо повиноваться.
Мне было не жалко себя, снова оставшегося в одиночестве. Мучало и мучает до сих пор чувство вины за то, что не заслонил батюшку от убийцы. Что не оказался рядом с Жанной, когда ей стало плохо.
К тому времени семилетняя работа над книгой «Здесь и теперь» была закончена. Кроме того, были написаны повести «Что с тобой случилось, мальчик?» и «Все детали этого путешествия». Смешно сказать, редакторы журналов и издательств жадно прочитывали эти рукописи, утаскивали их домой на прочтение свои близким, друзьям и знакомым так надолго, что я никак не мог забрать назад свои считанные экземпляры. Но печатать отказывались.
«Не беллетристика, не философия, не фантастика. Непонятно, под каким грифом выпускать ваши книги? К какому жанру принадлежат? – говорили они. – У нас теперь рыночная экономика. Непонятно, как это предлагать книжным ярмаркам, магазинам». Они не понимали, в жизни нет никаких жанров! Что доказали своим творчеством мои великие учителя – Чаплин, Феллини, Маяковский. Единственное произведение, которое должно было выйти в свет, – это мои воспоминания об отце Александре, которые я написал по горячим следам после его гибели, боясь позабыть малейшую черту любимого человека. Изо всех сил постарался оставить его в живых.
Августовским утром 1991 года поехал на «запорожце» в некое находящееся на Пушкинской площади издательство «АО Вита– Центр», чтобы подписать приготовленный к печати текст. Я опасался, как оказалось, не без оснований, что редакторша уберёт некоторые неповторимые детали. Уже тогда начались попытки создать из отца Александра образец хрестоматийного среднестатистического святого. Уже тогда многие, спекулируя его именем, знакомством с ним, делали карьеру…
Поглощённый горестными мыслями, я забыл обо всём на свете. В то время вообще был, как неживой. Единственное, что оставалось в жизни – крестильный крестик на груди, подаренный батюшкой.
