Хозяин, его русская жена и дочь уже ждали с завтраком.
Ещё в прошлый свой приезд, когда по заданию «Литературной газеты» я был на работе в кабинете второго лица в республике, меня поразила непохожесть этого человека на Большого Начальника. Он держался неофициозно, сразу ухватил суть проблемы, в которой я хотел разобраться. Кто–то сообщил ему тогда, что я вылечил в городе нескольких больных.
Выглядел он плохо. Застрявший камень истерзал его.
Я готов был приняться за дело сразу после завтрака.
— Сколько времени займёт лечение?
— День. От силы два, – ответил я.
— Сегодня суббота, завтра воскресенье. Вы не против, если уедем на дачу?
— Всё равно.
Отъехав сравнительно недалеко от Ашхабада, мы оказались в изумительно красивом ущелье, в местечке, называемом Фирюза, близ самой границы с Ираном. Здесь было не по–ноябрьски тепло. Солнце освещало вершины окрестных гор, леса на их склонах, знаменитое семиствольное дерево–гигант, называемое «семь братьев». Под ним фотографировались экскурсанты. Повсюду доцветали кусты роз.
«Батюшку бы сюда… – подумал я, когда, въехав в открытые часовым ворота, «Волга» остановилась возле дачи. – Отдохнул бы, насладился кристально чистым воздухом».
К нам подошёл садовник с секатором в руке, поздоровался по–туркменски. Внутри дачи в одной из комнат у большого бильярда играл сам с собой в «пирамидку» какой–то хмурый человек.
— Познакомьтесь. Мой друг. Министр нефтяной промышленности.
— Играете в бильярд? – с надеждой спросил он.
— Давно я не брал в руки кия, – солидно ответил я и сообразил, что в самом деле давно, с тех пор как обыграл–таки Бондарчука.
Но сначала мы с предсовмином занялись делом.
Он стоял передо мной в спальне, и я водил у его тела левой, более чувствительной ладонью, искал место, где находился камень. Действительно, его заклинило на выходе из правой почки. Убедившись в этом, стал сильными, вибрирующими движениями своих кистей, розовыми лучами, исходящими из пальцев, долбить по нему, разбивать… Беззвучно молил Бога, чтобы, если это Ему угодно, помог исцелить этого человека.
Потом я повернул пациента спиной к себе. Проделывал ту же самую процедуру, учащая ритм. Пот катился по моему лбу, выскакивало из груди сердце.
— Немного закружилась голова, – промолвил больной. – Шатает.
Я прекратил сеанс. Велел ему выпить стакан воды. Полежать. А когда пройдёт головокружение, заняться каким–нибудь физическим трудом, попрыгать.
…Забавно было наблюдать, как мой подопечный неуклюже, но старательно скачет через найденные в чулане прыгалки своей дочери. Потом он позвал меня за собой наружу, в сад. Отпустил садовника домой. Сам принялся подрезать секатором кусты роз, готовить их к зиме.
— Молились, когда лечили меня? Верите в Бога?
— Да.
— На вас глядя, этого не подумаешь… Дикость.
— Если камень выйдет, а он должен выйти к утру, это будет по воле Божьей… Слышали о Христе? Он говорил своим апостолам: «Будете делать больше, чем я»…
— А вы апостол?
— Нет, конечно, – ответил я и вспомнил, что когда отец Александр крестил меня, он очень серьёзно произнес: «Отныне вы, Владимир, священник и царь!» Даже страшно стало, что я забыл об этих словах.
— Вам хорошо, вы, наверное, счастливы, – предсовмина вдруг перешёл на шёпот. – Не думайте, эта дача не моя – государственная, правительственная. Дом в городе – тоже. Машина – тоже. Был инженером– геологом. Наш первый секретарь ЦК держит меня за горло, пытается приобщить к свои грязным делам. Выслуживается перед Брежневым. Недавно заманивал в сауну с бабами. Как вы думаете, чем это кончится?
— По–моему, так происходит повсюду. Плохо кончится.
— Я вас замучил своими проблемами. Если хотите, поиграйте до обеда в бильярд, – он нагнулся, подобрал беспомощно барахтающуюся на взрыхлённой вокруг куста земле черепаху, отнёс её в ещё зелёную траву возле журчащего арыка. Вернувшись, тихо добавил. – Там, в комнатах, ни о чём таком нельзя разговаривать. Всё прослушивается.
Раздробившийся камень вышел только на второй день.
Следующим утром толстый и лысый водитель, которого звали Дурдынепес, повёз меня на «газике» в заповедник. Проехав несколько сот километров вдоль границы с Ираном, остановились у какого–то сарая. Возле него в гордом одиночестве стоял верблюд, печально смотрел на близкие предгорья.
— Саид! – позвал Дурдынепес.
Из сарая выбежал пожилой человек в тюбетейке и распахнутом стёганом халате, пригласил нас внутрь, усадил на ковёр, поднёс по пиалушке с чалом – верблюжьим кефиром. А сам отправился куда–то наружу жарить на мангале баранину.
— Неудобно, – сказал я. – Свалились ему на голову. Может быть, обойдёмся чалом и поедем?
— Какой–такой «неудобно»? У него две тысячи овец.
— Сколько?!
— Две тысячи. Считается, колхозные. На самом деле его. Считается, путевой рабочий, отвечает за этот участок шоссе.
— Где же овцы?
— В колхозе. Сын его секретарь райкома.
…В заповедник, одолев крутую горную дорогу, мы прибыли под вечер. Пошёл холодный дождь. Дурдынепес сдал меня с рук на руки егерю и уехал обратно в Ашхабад.
Так я остался один в горах, неведомо где. Улёгся на кошму в сторожке, прикрылся овчиной и уснул.
Неделю прожил я в заповеднике. Если не было дождя, работал над рукописью за столиком возле вольера, за которым грациозно расхаживали две лани, подлечиваемые егерем после того, как их ранили браконьеры. Приустав, разгибал затёкшую спину, бродил среди зарослей. Однажды вспугнул фазана, шумно вылетевшего из–под куста.
— Удавчики на деревьях, – предупредил егерь. – Могут упасть на шею, задушить. Осторожно!
После этого замечания я ограничил круг своих прогулок. Тем более, окрест были скалы, всё время приходилось куда–то карабкаться, оскальзываясь на камнях.
Когда снова начинало моросить, устраивался в сторожке, зажигал керосиновую лампу. Научился у отца Александра, не теряя времени, работать в любых условиях. Как он, когда ехал в электричке, держал на коленях папку, склонялся над лежащим на ней листом бумаги.
Молитва «На начало всякого дела» удивительным образом помогала (и помогает теперь!) при всех затруднениях в моей работе.
Я написал необычно много, и надеялся, что батюшка будет доволен.
В положенный срок за мной приехал всё тот же «газик». Водитель был другой, русский.
Вечером, при подъезде к Ашхабаду, нас обступил снегопад.
— Вот это да! – поразился шофёр. – В ноябре у нас такого ещё не бывало!
Густой снег валил на ещё зелёные деревья, налипал на фонарные столбы.
— Куда вы меня везёте?
— В гостиницу ЦК.
«Ёлки–палки! – подумал я – Здесь со мной возятся, как с писаной торбой. Завтра улечу, и начнётся настоящая жизнь. Собственно, какая из этих жизней настоящая?»
Едва войдя в номер гостиницы, сразу же ринулся в ванную. И услышал телефонный звонок. Шёл первый час ночи.
— Слушаю.
