можетнаписать большой роман.
Как правило, шармер исчерпывается рано, не дожив до старости.
ШАХРЕЗАДА.
Бойкая девица. Чтобы максимально отсрочить день своей казни, отвлекала жестокого повелителя все новыми сказками с продолжением. По праву должна считаться изобретательницей первого сериала.
Не знаю никого, кто одолел бы собрание её сказок хотя бы до середины. За несколькими исключениями истории эти тягостно скучны и рисуют людей или неправдоподобными негодяями, или полными олухами.
Таковы в принципе и современные телесериалы. Только создатели этих бездуховных сказочек пока что не трепещут от страха…
ШКОЛА В БЕСЛАНЕ.
Настроение у меня было хуже некуда. Наверное, как у большинства людей в мире.
Все телеграфные агентства, все телеканалы, все радиостанции беспрерывно сообщали о том, что 1 сентября чеченские террористы захватили в Беслане школу с сотнями наполнивших её детей.
Что я мог сделать? Молился, как мог.
Я знаю силу молитвы. Надеялся, что в эти часы и дни о спасении этих девочек и мальчиков молятся все: христиане, мусульмане, буддисты и даже те, кто ни во что не верит.
И все же на третьи сутки чудовищное злодеяние произошло. Горы детских трупов. А многие из тех, кто уцелел, на всю жизнь остались калеками.
Христос говорит: «Если имеете веру с горчичное зерно, сможете двигать горами». Чего же стоит наша вера, наша молитва объединённого общей бедой человечества?
Горы детских трупов…
Быть не может того, чтобы Христос нас обманывал.
Вот о чём я думал тем трагическим вечером, когда ехал со знакомым испанистом встречать в аэропорту Шереметьево какого?то священника из Барселоны. Мне было всё равно, куда ехать и кого встречать.
Было уже совсем темно, когда мы припарковались на стоянке и мой приятель отправился в здание аэропорта выискивать своего гостя.
Чувство богооставленности, сиротства пришибло меня. Я сидел в машине ни жив, ни мёртв.
…Они появились неожиданно быстро. Уложили чемодан в багажник. Священник сел на заднее сиденье. Приятель?за руль, рядом со мной. И мы поехали обратно в город.
Приятель вёл машину, что?то рассказывал обо мне вновь прибывшему. Я не оборачивался, не видел лица священника. Мне было всё равно.
— Эрмано! — неожиданно раздалось в машине, и сзади на моё плечо легла рука испанского священника. — Брат! Бог тебя любит.
Пока мы ехали, священник продолжал бубнить. Мне не нужен был перевод с испанского. До меня доносились обрывки фраз: «Миссия… Евангелизация…»
Когда мы вышли из машины и поднимались лифтом в квартиру приятеля, я увидел, что испанец — молодой человек с острой бородкой. Вроде даже симпатичный. Это только прибавило мне ярости. «Смолоду учат их в семинарах возвышенной чепухе, — подумал я. — Самодовольные болтуны…»
И только нас усадили ужинать, я попросил приятеля в точности, слово в слово, перевести священнику всё, что я скажу.
— Знаете о том, что произошло у нас в Беслане три дня назад? О горах трупов девочек и мальчиков?
Тот несколько испуганно закивал.
— Вы лично молились о спасении детей? Отвечайте честно! Молились, когда всё началось?
Священник встал со своего места, подошёл ко мне. Произнес:
— Тогда не молился… Прости меня…
— А Европа молилась? Америка молилась? Весь мир молился? — я тоже встал. Мне было не до ужина. — Вы верите в силу молитвы? Теперь, когда всё кончилось, будете ставить свечи, махать после драки кулаками…
— Прости меня, — повторил священник. В глазах стояли слезы. — Тогда какое же мы имеем право называться христианами? — спросил я, обнимая его.
ЩЕБЕТ.
Слышишь, Ника, как с наступлением сумерек снова раздаётся оглушительный щебет? Скоро он стихнет. Бежим в лоджию! Покажу тебе, откуда он слышен.
Видишь, сейчас во дворе нет ни одной птицы. А щебет нарастает. Как финал симфонии. Так бывает только осенью и зимой.
Смотри, вон по стене того дома взобралось до пятого этажа густое вьющееся растение с красными листьями — дикий виноград.
Щебет — оттуда. Там устраиваются на ночлег воробьи со всей нашей округи. Их, может быть, сотни.
Ни злые вороны, ни кошки не могут проникнуть в эту высотную гостиницу. Я сам видел, как воробьи сбили на землю нахального кота и всей стаей гнали его по двору. Вот, Ника, какие у нас отважные соседи.
Воробушки никогда не оставляют нас на зиму.
ЩЕДРОСТЬ.
За рулём своего «Запорожца» я уже который час кружил по раскалённой сковородке июльской Москвы. С утра заработал на бензин. Заправил полный бак. И снова возил пассажиров — тех, кто «голосовал», стоя у края тротуара. Тогда такси не хватало.
С моей стороны это было отчаянным решением — попытаться с помощью «частного извоза» добыть денег на лекарство для больного отца и на еду.
Я боялся не столько конкурентов — таксистов или гаишников, сколько того, чтобы мой «Запорожец» не заглох в толчее автотранспорта, в какой?нибудь пробке.
Кроме того, я стеснялся назначить цену пассажирам. «Сколько возьмёшь довезти до Теплого стана?», «До Черемушек?», «До Химок?» — спрашивали они, перед тем как сесть в машину.
«Сколько заплатите», — отвечал я, прикидывая в уме предстоящий маршрут. Каждый норовил
