работы и сотрудничества между исполнительным аппаратом Тербовена и военным командованием. На долю Прука выпало установление связи с оберштурмбанфюрером Штальэкером. Они договорились строго разграничить сферы деятельности. Всеми военными вопросами должен был заниматься абвер, всеми гражданскими — гестапо.
Размещение в Норвегии органов нацистской партии привело, как и предвидели руководители абвера, к целому ряду осложнений. Вот .что рассказывает в этой связи сам Прук:
«Однажды вечером вместе с несколькими офицерами из моего управления я сидел в ресторане отеля «Бристоль». Я обратил внимание на столик, неподалеку от нашего, где сидела весьма сомнительная компания безусых юнцов и совсем молоденьких девиц. Они явно не гармонировали со строгой обстановкой «Бристоля».
С удивлением я обнаружил, что эти наглые и шумливые юнцы говорят по–немецки.
— Вы, видимо, не знаете, что это за люди? — спросил меня один из офицеров, капитан контрразведки, заметив мой озадаченный взгляд.
— Нет, — ответил я.
— Это арьергард СД — провокаторы и потаскушки. Они повсюду следуют за СД и всегда готовы выполнить свое особое задание».
Через несколько дней после прибытия Тербовена в Осло он пожелал лично встретиться с Пруком. С согласия Фалькенхорста доктор Штальэкер представил Прука Тербовену в его кабинете в здании стортинга. К удивлению Прука, Тербовен попросил Штальэкера оставить их наедине, и у них состоялась почти полуторачасовая беседа.
Тербовен вначале попросил рассказать ему о предыстории оккупации Норвегии. Затем он заинтересовался настроениями, царящими среди норвежцев. Прук отвечал откровенно. Норвежцы чувствовали себя лучше при вермахте, чем при гражданской власти. Об этом свидетельствуют первые донесения о настроениях в народе. Норвежцы — свободолюбивый народ. Это доказано историей. Прук хотел бы предупредить против всякого вмешательства во внутренние политические дела Норвегии.
На совет не вмешиваться в норвежские дела Тербовен ответил, что другие офицеры, также хорошо знающие Норвегию, придерживаются иного мнения. Затем разговор перешел на Квислинга.
Говоря о сторонниках «иного мнения», рейхскомиссар, видимо, имел в виду военно–морского атташе Рихарда Шрейбера. Прук так прямо и спросил у него. Тербовен кивнул, соглашаясь, и в свою очередь спросил Прука, знает ли он имперского уполномоченного Шейдта, личного представителя Розенберга в Норвегии.
— Пока что удалось избежать встречи с ним, — ответил Прук.
После такого искреннего ответа Тербовен стал более откровенен и дал понять Пруку, что он не в восторге, как он выразился, от этой пары. Потом Тербовен попросил Прука высказаться о политической атмосфере в стране.
— Расскажите мне об этом подробнее. Ведь вы уже здесь давно.
— Мне кажется, — начал Прук, — что если немецкое командование придает значение установлению хороших отношений с норвежцами, то лучше всего было бы отказаться от Квислинга как от главы правительства. Это вызовет у большей части норвежцев самый решительный протест и даже может иметь роковые последствия для военной обстановки. Я располагаю многочисленными данными на этот счет. Их собрал мой сотрудник, некто майор Бенеке. Он много лет провел в стране и имеет широкие и надежные связи.
Тербовен спокойно слушал его, не перебивая. Изредка задаваемые вопросы свидетельствовали о том, что он готов поддержать ход мыслей разведчика. И когда Прук кончил, рейхскомиссар сказал:
— В противоположность капитану 3 ранга Шрейберу я согласен, что было бы наиболее целесообразно изолировать Квислинга и поставить во главе «Нашунал самлинг» другого лидера. Я буду этому содействовать. Но я не думаю, что фюрер нас поддержит. Имейте в виду, фюрер дал ему обещание. Да и отказаться от «Нашунал самлинг» мы не можем ни при каких обстоятельствах: ведь это прорастающее семя национал–социализма в Норвегии.
В последних словах Тербовена выразилось главное в политической линии немцев летом и осенью 1940 года. Нет сомнений, однако, что высказываниям Прука он придавал большое значение, тем более что они подчеркивали общее мнение сотрудников германской миссии о Квислинге.
«Карл Юхан» в опасности
По старому военному правилу главнокомандующий и его начальник штаба не должны одновременно выезжать на новый командный пункт. Это делается для того, чтобы в случае опасности они не могли оба выйти из игры. Генерал Фалькенхорст должен был выехать в Осло уже в первой половине дня 9 апреля. Но случилось так, что крейсер «Блюхер» был потоплен. Высадка десантов с воздуха шла не так, как намечалось в плане, поэтому отъезд Фалькенхорста пришлось отложить на целые сутки.
К вечеру 10 апреля обстановка еще более осложнилась. В штабе беспокоились, что организовать руководство операциями из Осло не удастся, и Фалькенхорст решил выехать один, без штаба. Он вылетел на север вместе с генерал–адмиралом Бёмом, командующим немецкой эскадрой в Норвегии.
Вместе с «Блюхером» погибли основные директивы и важнейшие оперативные документы. Технические средства связи также оказались на дне Осло–фиорда. Сама столица Норвегии была отрезана от внутренних районов страны. Осуществить в этих условиях централизованное управление войсками вторжения из Осло не было никакой возможности.
Полковник Бушенхаген вместе со штабом остался в Гамбурге. Пришлось прибегнуть к импровизации. По телефону Бушенхаген связался со .ставкой в Берлине и получил от генерал–полковника Кейтеля разрешение остаться в Гамбурге вместе со всеми сотрудниками штаба. В городе имелась отличная система связи, позволявшая поддерживать относительно постоянный контакт с действующими войсками.
Потеряв в течение первых суток вторжения много военных кораблей и транспортов, немцы решили реорганизовать всю систему транспортировки войск. Чтобы свести до минимума людские потери, пришлось снимать людей с судов, перевозить их по железной дороге к пунктам сбора в Дании (Фредриксхавен и Скаен), а оттуда перебрасывать их в Южную Норвегию и Эстланнет [40]на небольших быстроходных судах, имевших достаточную скорость, чтобы не стать добычей вражеских подводных лодок. Так возникло регулярное «маятниковое» сообщение между Данией и Норвегией, дополняемое напряженной работой военно–транспортной авиации.
Эта реорганизация затронула и повседневную жизнь в Гамбурге. Все гражданское движение по городской железной дороге было прекращено, чтобы обеспечить непрерывную доставку войск к вокзалам и аэродрому Фюльсбюттель. Теперь командование воочию убедилось, насколько необходимой была Дания как перевалочный пункт.
12 апреля стало известно, что руководство операциями перемещается в Осло. В связи с этим полковник Бушенхаген приказал подполковнику Габленцу подготовить к следующему утру транспортный самолет с необходимым истребительным прикрытием.
Ранним утром 13 апреля весь штаб собрался на аэродроме Фюльсбюттель в трех километрах от Гамбурга. На бетонированную дорожку вырулил Ю–90, крупнейший в ту пору немецкий транспортный самолет, поднимавший 36 пассажиров.
Вначале машина должна была совершить пробный взлет. Взревели моторы. Самолет поднялся и через несколько секунд на глазах у ошеломленного начальника штаба врезался в землю. Не оставалось ничего иного, как подготовить новый Ю–90. Через час на площадке уже стоял новый гигант. Но в самый последний момент пилот заявил Бушенхагену, что пеленговый прибор сдан на проверку, а без него полет немыслим.
Бушенхаген не на шутку рассердился и поспешил к центральному зданию аэропорта. Ему навстречу вышел подполковник Габленц. Он тоже был вне себя.
Через час был подготовлен знаменитый «Гинденбург» [41]. Офицеры группы 21, морской офицер связи, командор Кранке, офицер разведки капитан Эгельгаф поднялись на борт. Было ровно 9 часов утра. Самолет вырулил на взлетную полосу. В этот момент сидящие в самолете заметили, что бетонная полоса под самолетом стала
