нетрудно.
Он поднялся в отвратительном настроении, выпил чашку кофе; сидя в кухне, философствовал, что одиночество имеет не только положительные стороны, к каким-либо конкретным выводам не пришел, так как ожил телефон, и с одиночеством было покончено. Первым позвонил Орлов.
– Как себя чувствуешь? – не здороваясь, спросил он. – Я не твоим душевным состоянием интересуюсь. Ноги, руки, голова?
– Великолепно.
– Плохо. Придется врать. Ты болен, неожиданно поднялась температура. Ты в отпуске, больничный не нужен. В Управлении без моего разрешения не появляться. Генералу я доложу, хотя он, конечно, уже в курсе, – Орлов говорил быстро, в конце выдохнул и спросил: – Лебедев?
– Он.
– Сопляк ты, хоть и подполковник.
– Петр Николаевич, тебя убийца, разгуливающий по городу с пистолетом в кармане, не интересует? – ласково спросил Гуров.
– Лева, не паясничай! – Орлов сердито засопел. – У нас в Тимирязевском три трупа. Не до твоих фантазий, сиди тихо, отдыхай, – и положил трубку.
«Точно, не до меня», – понял Гуров, больше ни о чем подумать не успел, как телефон вновь зазвонил.
– Лев Иванович, майор Крячко беспокоит, как здоровье?
– Отлично, Станислав. Ты по Тимирязевскому задействован?
– Неизвестно еще.
– Выяснится, позвони. Ты мне срочно нужен.
– Смеешься?
– Кажется, нет. Звони. Подожди, – спохватился Гуров. – Сейчас в дежурную часть прибудет экипаж патрульной машины вытрезвителя. Потолкуй с каждым в отдельности, включая водителя. Тряси до тех пор, пока из них правда не посыплется. Меня не могли бросить в переулке, а они доложили дежурному, что подобрали меня в Мерзляковском. Врут. Добудь правду, Станислав. Она не для моей реабилитации нужна, для дела.
– Сделаем. Не скучай.
Только Гуров положил трубку, телефон взорвался междугородным звонком.
– Подполковник? – раздался востоpженный голос Ольги, которая была для Гурова и дочерью, и другом, а официально по табели родственных отношений являлась свояченицей, а если проще, младшей сестрой жены. – Докладывают административно высланные, у них полный порядок. Какова оперативная обстановка в Москве?
Гуров начал доклад, про себя думая, что, видимо, научился врать профессионально, так как сочинял легко, непринужденно, и голос у него был веселый и естественный.
Когда Иван вывел засыпающего на ходу Гурова из ресторана и усадил в такси, водитель сказал:
– Не повезу.
– Держи, – Иван протянул десять рублей. – На Пресню, сдачу оставь себе.
Иван обшарил все карманы Гурова, но, кроме пятнадцати рублей и носового платка, ничего не нашел. Жаль, конечно, очень рассчитывал он забрать у сыскаря служебное удостоверение, но тот будто учуял недоброе, документов с собой никаких не взял. Ксиву и пушку прихватил бы, тогда ему смерть, рассуждал недовольно Иван. Но на нет и суда нет, так тоже неплохо получилось.
Где находится вытрезвитель, Иван выяснил утром; остановив машину неподалеку, он выволок тяжелое тело, затащил во двор, бросил метрах в тридцати- сорока от дверей вытрезвителя, опрыскал Гурова водкой, отошел в сторону и стал ждать.
«Рафик» подъехал довольно скоро, милиционеры вылезли на улицу, потоптались у тела, Иван услышал невнятный говор, смех, шутки и, убедившись, что шустрого подполковника уволокли по месту назначения, поехал к Лебедеву.
Юрий Петрович встретил содельника спокойно, выслушав, лишь кивнул, жестом пригласил к столу, на котором стояли бутылки.
– Давай кончать, – сказал Иван. – Мне эта история надоела. Езжай, бери деньги. Я тебя здесь обожду. Утром я из Москвы уеду. Ясно, что, когда Гуров очухается, ему не до меня будет, но что бы с ним начальники ни делали, под замок его не запрут, он озверелый будет, мне это ни к чему.
Лебедев бросил на стол сберкнижку.
– Утром сберкасса откроется, можешь получить. Хочешь уезжать, вольному воля, но я бы тебе советовал остаться.
Иван пролистнул сберкнижку, кивнул.
– Все правильно. Это за прошлое, а за нынешнее?
– Ты себя оберегал больше, чем меня, Ваня, – ответил Лебедев. – Дело не в деньгах, я справедливость люблю…
– Ты? Справедливость? – При всем своем цинизме Иван опешил. – Замочить я тебя не могу, но вот морду набить, сука старая… – и двинулся на хозяина.
Юрий Петрович не шелохнулся. Иван, который был готов привести свою угрозу в исполнение немедленно, приостановился.
– Тебе, дурак, что, деньги больше никогда в жизни не понадобятся? – Юрий Петрович плеснул в бокал коньяка. – Недоработали мы с тобой, на мне грех, недодумал. Трудно было его по затылку кирпичом шарахнуть? Пьяного. Ограбили пьяного, почерк не профессиональный, и списали бы товарища.
– Черта лысого! – Иван тоже выпил, но немного – понимал, что сейчас необходимо иметь трезвую голову. – Ты большой финансист и махинатор, но с МУРом не знаком. Сыскари бы вмиг унюхали, что чернуху подсовывают. И закрутились бы колеса. Чем занимался последнее время подполковник, кому мешал? На тебя бы вмиг выскочили. Нет, мы верно сработали. Пьянка хоть и не уголовщина, но сегодня для партийного криминала хуже некуда. Друзья ему поверят, так, полагаешь, у него врагов нет?
– Хорошо, – согласился Лебедев. – Зачем тебе уезжать? Несколько дней он будет по коврам ходить, отписываться.
– А потом? Он же сразу кинется меня искать.
– Ну, найдет, – кивнул Лебедев. – Посмотришь в его проницательные глаза и спокойненько скажешь, как он в ресторане неожиданно выпил изрядно, ты помог ему сесть в такси.
– И он поверит?
– Конечно, нет, – Лебедев ласково улыбнулся. – Мне хочется на товарища после вот этой истории взглянуть. А вдруг его так начальники тряхнут, что он помягчает? Человек, Ваня, по своей природе – загадка, всякое может случиться. И ты тут очень пригодишься.
Юрий Петрович взял лежавшую на серванте книгу, вынул из нее сберкнижку.
– Тут пять тысяч, получи, разделим поровну, поживем – увидим.
Иван задумался, сел в низкое кресло и, нарушая собственный запрет, выпил. «Спокоен старый и умен, тут слов нет, партнер сильный, одно плохо – не боится меня», – рассуждал Иван. Все козыри у него на руках, а так вести игру не годится – наверняка проиграешься.
Он привык, чтобы его боялись. Еще лет двадцать назад, когда Иван Лемешев служил в дальних жарких краях охранником у хозяина, который, считай, целую страну в руках держал, и тогда его, человека с виду неприметного, все боялись. В загородной резиденции имелся тир, где Иван тренировался; не многие видели, но все окружающие знали, как он стреляет. Хозяин повелел – и двух неугодных нашли с простреленными головами. С тех пор пуля в черепе стала фирменной печатью Ивана Лемешева, так на товарах пишут: «мэйд ин…» Жилось Ивану безбедно, прокуратура и розыск не беспокоили, все знали, но старались Ивана не замечать. Когда же во время своих визитов в резиденцию продавшиеся чины сталкивались с ним, Ивану доставляло удовольствие распахнуть дверцу машины, заглянуть гостю в лицо и, низко кланяясь, улыбнуться.
Жизнь была красива, но, конечно, не такая, как в старые добрые времена, о которых Иван только слышал. В те годы человек с пистолетом ел из одной миски с богом, но Иван те времена не застал, сравнивать не мог, власть, которой обладал, его устраивала. Хозяин его ценил не только за невозмутимую дисциплинированность в работе и искусную стрельбу: Иван не понимал местного языка, был молчалив и одинок, и эти качества хозяина тоже очень устраивали. Но однажды в загородной резиденции появилась новая молодая женщина, которая приобрела над хозяином власть, и вскоре Иван был вынужден со своего поста уйти. За что «новая» его невзлюбила, Иван не ведал, противиться не посмел, так как порядок знал, да и на всю челядь «короля» патронов не хватит.
Он поселился под Москвой, устроился на работу, но связь с прежним окружением не порвал, и его время от времени приглашали для улаживания деликатных вопросов.
Иван Лемешев привык, что его боятся; Лебедев поначалу тоже испугался, но теперь забрал власть, смотрел в глаза спокойно и даже пренебрежительно.
– Ты не заснул? – грубо прервал его размышления Лебедев.
– Устал, – неожиданно для себя признался Иван. – И мент твой мне надоел. Может, пошлем его к чертовой матери, ничего он нам не сделает. Я уеду, ты останешься, поживем тихо, осмотримся; суд на юге закончится, и все утихнет.
Предложение, конечно, было соблазнительное, но принять его Лебедев не мог. Он Гурова боялся; пока ситуация с подполковником окончательно не разрешится, отпускать Ивана не следует.
– Ну а если он что-нибудь на нас раскопает и республиканской прокуратуре новый материал подбросит? Наших друзей прижмут покрепче, и они заговорят в полный голос? Тогда как с нами будет?
– Не заговорят, – уверенно ответил Иван. – У тебя касса, а меня назвать все равно что застрелиться.
Верно, логично рассуждал Иван, Юрий Петрович готов был согласиться, одно покоя не дает. Ситуация настолько проста и очевидна, что Гуров ее просчитал давным-давно. Тогда почему он не успокаивается и прет как танк? Подполковник не дурак, одними эмоциями руководствоваться он не станет, что-то он знает Лебедеву неизвестное. Кроме того, очень уж хотелось сыщика захватить и перевербовать. В ресторане Лебедев увидел в глазах сыщика уверенность и непримиримость, но они ярко вспыхнули и погасли. А в принципе Гуров производил впечатление человека надорвавшегося, потерянного. Возможно, этот яркий всплеск как девятый вал? Поднялась буря до своего предела и на спад пошла? Сейчас он в изоляторе «протрезвеет», а начальство его идеализм окончательно похоронит. Подловить его на слабости и подкупить… Что угодно, но двойную игру Гуров вести не будет, если возьмет и скажет «да», можно не сомневаться.
– Ты сам-то не двинулся с ума ненароком? – усмехнулся Иван. – Глаза закатил, улыбочка, как у идиота.
– Поздно, спать пора, – Лебедев посмотрел на часы. – Решишь остаться – две с половиной мне завтра занесешь. Уедешь – я тебе эту мелочь даpю, только больше ко мне не обращайся.
– Как бы ни решил, позвоню, – Иван пошел к двери, рассмеялся. – А товарища подполковника мы с тобой неплохо упаковали, будет что на старости лет вспомнить…
Гуров, надев адидасовский костюм, который ему подарила жена, устроил совершенно бессмысленную генеральную уборку. Сегодня в него
