шерсти, из-под которого виднелись лишь носок его сапога без шпор и кисть руки, держащая повод, — маленькая худая рука с большим бриллиантом на пальце. Юноша откинулся на спинку седла из фиолетового бархата, расшитого серебром. Его сопровождали две великолепные поджарые борзые, весело резвившиеся под ногами его лошади.
Едва заметив старого господина и его сына, маленький Али сделал движение, чтобы соскочить на землю и пасть ниц перед ними. Но лейтенант положил ему руку на плечо. Удивленный ребенок понял этот жест и не двинулся с места. Я неотрывно следил за властным выражением лица молодого наездника, находившегося в гуще этого причудливого кортежа, которому прислуживали воины, а седобородые старцы заменяли пажей; затем перевел взгляд на очаровательного Аумера, который сейчас показался мне шутом, печально оценил осанку лейтенанта и, посмотрев на себя глазами строгого ценителя, не мог удержаться от вопроса:
— Лейтенант, достойно ли мы представляем Францию?
Проезжая мимо, старик холодно приветствовал нас движением руки; мы ответили ему с таким видом превосходства, на который только были способны. Юноша, приблизившись к нам на расстояние двух шагов, поднял своего коня на дыбы; послушный его воле конь совершил чудесный прыжок — маневр, в совершенстве освоенный арабскими наездниками, — и, чуть не задев нас гривой, опустился на землю двумя шагами дальше, так что юный принц ловко избежал необходимости поздороваться, а его свита невозмутимо продефилировала мимо нас.
Далее колонной по два следовали музыканты: одни, отбивая воинственную дробь на инструменте, представляющем собой квадратную раму с натянутой на ней кожей; другие били деревянными палочками в литавры диаметром с небольшой барабан; третьи дули в длинные трубы вроде гобоя. Во главе группы верблюдов, несущих ататиши, шествовали два богато украшенных гиганта — крупные сухопарые животные, мускулистые, лоснящиеся от пота, почти такие же белые, как настоящие магара, шагающие «благородной поступью страуса». Их шеи украшали платки из черного атласа, на передних ногах были серебряные браслеты. Ататиш — это что-то вроде закрытой тканью корзины с плоским дном, устланной подушками и коврами, ниспадающими на дромадера. Это сооружение производит впечатление балдахина во время торжественной процессии, а не походного паланкина. Вообрази набор дорогих тканей, сочетание самых неожиданных цветов; дамаст лимонного цвета с полосами из черного атласа с золотыми арабесками на черном и серебряными цветами на лимонном фоне; целый ататиш из алого шелка, пересеченный двумя лентами оливкового цвета; оранжевый цвет соседствует с фиолетовым, розовый растворяется в голубом, нежно-голубой переходит в холодный зеленый; подушки вишневого и изумрудного цветов, шерстяные ковры более густых тонов: малиновые, пурпурные и гранатовые — все краски палитры переплетаются со свойственной жителям Востока фантазией, присущей лучшим художникам. Эти блестящие шатры образовали яркий центр каравана. Издали высокие сооружения сверкали, словно митра, над почтенными головами белых верблюдов, дополняя общее впечатление священнодействия. К сожалению, путешественниц не было видно, только пешие негры у каждого паланкина время от времени поднимали голову и переговаривались с кем-то, спрятанным за коврами.
Великолепие роскошных тканей и красок кончилось; появились вьючные верблюды, несущие палатки, домашнюю утварь каждой семьи, в сопровождении женщин, детей, нескольких пеших слуг и самых бедных членов племени. Пузатые сундуки, телли с желтыми и коричневыми полосами, блюда для кускуса, медные тазы, оружие — самая разнообразная поклажа, позвякивающая в такт движению; с боков верблюдов болтались черные бурдюки вперемежку с десятками связанных за лапки кур, которые били крыльями с отчаянным кудахтаньем, а поверх всего — палатка, свернутая вокруг опорных стоек, как парус на рее, и еще жердь, удерживаемая растяжками в вертикальном положении, будто оснащенная мачта, — таков однообразный груз, отягчавший горбатые спины верблюдов. Сотни полторы или две их везли имущество и «шерстяные дома» маленького, кочующего по пустыне городка. За поклажей, уже над хвостами верблюдов, сидели мальчики, издававшие пронзительные крики, когда животные мешали в спешке друг другу; крошечные совершенно голые дети лежали в покачивающихся, словно люльки, кухонных блюдах, подвешенных к грузу. Только гарем перевозился в закрытых носилках, остальные женщины с открытыми лицами шли пешком, на ходу навивая пряжу на веретено, закрепленное на поясе. Девочки тащили за руку или несли за спиной в покрывале самых маленьких и наименее расторопных детей. Изнуренные старухи плелись, опершись на длинные палки, а старцы ехали на низкорослых осликах, волоча ноги по земле. Негры несли на своих эбеновых руках симпатичных младенцев в красных фесках, вели в поводу кобыл, покрытых от груди до хвоста джелали с цветными узорами, за ними семенили жеребята. Некоторые тащили за рога, словно на жертвоприношение, свирепых баранов — зрелище столь же красивое, как на античных барельефах. Среди толпы сновали всадники, издали отдавая приказы пастухам, гнавшим позади стадо верблюдов и овец. Рычащая и лающая свора неотступно преследовала отстающих животных. Наше приближение еще усилило ярость собак и ужас, которым были охвачены овцы. Мы перешли на рысь и скоро разъехались с арьергардом каравана.
Еще целый час слышались звуки волынок и виднелись клубы пыли, которые ветер уносил в направлении восточных гор.
— Признайтесь, — сказал я лейтенанту, — что этот способ переселения имеет преимущество перед принятым у нас.
И я напомнил давно забытый им ритуал смены места жительства, принятый у приобщенного к ценностям культуры и духовного богатства народа.
Я не знаю другого арабского городка, который столь же счастливо и правильно вписывался бы в панораму горизонта, как Таджемут, когда приближаешься к нему со стороны Лагуата. Он стоит на небольшом каменистом плато, чуть возвышающемся над равниной и имеющем форму вытянутого треугольника, основание которого очерчивается зеленой защитной полосой фруктовых деревьев и пальм, а вершина — угловатыми выступами разрушенного памятника.
Крепостная стена, вплотную прижимаясь к строениям, спускается по крутому склону холма и у его подножия примыкает своей квадратной башней к внешней ограде садов. Одинаковые башни, словно маленькие форты, наподобие пирамид с бойницами, располагаются через равные интервалы. Изящный силуэт зубчатых стен четко вырисовывается на фоне резко очерченных гор. В цветовой гамме преобладают густые серые тона, чуть позолоченные ярким утренним солнцем. Причудливое переплетение света и тени выявило детали внутреннего устройства городка и придало ему вид серо-голубой шахматной доски неправильной формы. Две небольшие мечети — красная и белая — справа, на вершине холма, лишь подчеркивали двумя ослепительными мазками строгую однотонность картины.
В полулье от города мы отправили вперед Аумера с письмом к каиду и поручили ему проследить, чтобы диффа была очень скромной, ведь мы имели дело с бедным народом. Лейтенант подошел к Али и предупредил его:
— Где бы мы ни были, помни, кто твой господин. Никому не обнимай колени. Надеюсь, ты меня понял?
Маленький Али поднес правую руку к груди и ответил:
— Да, сидна.
Это очень редко употребляемая формула уважения, с которой обращаются лишь к сильным мира сего.
Чтобы войти в город с восточной стороны, нам пришлось объехать сады. По мере приближения облик Таджемута менялся: горы на заднем плане заметно понижались; то восточное полотно, которым мы любовались издали, распадалось само собой на составные части, и, наконец, перед нами не осталось ничего, кроме самого города, разрушенного осадой, выжженного, лишенного воды, заброшенного, поглощенного безмолвием пустыни. Было девять часов; солнце стояло уже высоко и нещадно палило. Мы проехали через кладбище, за которым виднелись квадратные ворота, обычные в стране арабов, устроенные в башне, соединяющей укрепления со стенами садов.
Араб со свирепым лицом, в запыленной обуви, с длинным ружьем за спиной шел с нами по дороге, ощетинившейся надгробными камнями, толкая перед собой хромого осла, везущего два пустых бурдюка. Чуть правее, ближе к вершине холма, пересеченного длинными грядами красноватых скал, видны были две клячи с опущенными головами, на тонких, словно палки, ногах. Больше ни живой души за стенами. Полное
