а не как затравленный зверь, перестанет нервничать, совершать кретинские ошибки и подвергаться подобным выволочкам! Вот тогда он и покажет, на что способен! Титаническим трудом докажет, кто он такой, из рук его прямо-таки потекут гениальные чертежи… У всех этих глупцов челюсти отвиснут! А он будет блаженствовать в атмосфере восхищения, признания, уважения!..
— Ну и как? — с интересом осведомился Януш.
— Ничего, — небрежно проронил Лесь. — Заказчик придет послезавтра. Я его убедил.
Он сел за стол, закурил и, как всегда, задумался. Великолепный план убийства постепенно обозначился…
После работы обмозгованный уже до черточки убийственный план толкнул Леся в Центральный универмаг и поставил в очередь за мороженым Калипсо. По удивительному стечению обстоятельств мороженое Калипсо оказалось в продаже. Прикинув что и как, будущий преступник нашел, что Калипсо удобнее, чем Бамбино, в коем мешала палочка.
На всякий случай Лесь закупил восемь порций. Правда, он не был уверен, согласится ли кадровичка потребить такое количество мороженого, однако принял во внимание возможные потери части сырья при переработке в смертоносный препарат. Покупку уложил в портфель, а для себя приобрел одну порцию Бамбино.
Углубленный в преступные размышления, в нервах съел обед с нетерпением ожидая начала активных действий. Предварительную подготовку хотелось проскочить поскорей. Дождаться не мог, когда он, всесильный хозяин убийственной субстанции, получит власть над кадровичкой и спасительную свободу на всю оставшуюся жизнь!
После обеда его всполошило требование жены отправиться в город за покупками. На робкое упоминание о плохом самочувствии жена, недовольная странной рассеянностью супруга, ответила ледяным взглядом и приказом одеть ребенка. И в нормальных условиях такое задание превышало все возможности Леся, а на сей раз просто-таки было не под силу. Ведь он одевал дитя убийцы!..
Недосмотры в виде странного фасона брючек, надетых задом наперед, и диспропорцию огромного — в сравнении с количеством петель — количества пуговок жена убийцы привела в порядок собственноручно.
В очереди за сыром Лесь претерпел поистине адовы муки. В Детском мире отстрадал геенну огненную, с ненавистью сверля глазами занудно вежливую продавщицу, до бесконечности извлекающую откуда-то все новые и новые свитерочки. На прилавке с овощами и фруктами испытал великое отвращение к болгарским абрикосам. А чуть не доходя до магазина с деликатесами, повернул, было, на другую сторону улицы, чему решительно воспротивилась жена.
— Посмотрим, нет ли ветчины, — заявила она ободряюще, направляясь к сему мерзкому заведению.
Леся просто-таки передернуло.
— Да откуда возьмется ветчина! — завопил он. — Нету никакой ветчины, нечего и заходить!
Жена проявила завидную целеустремленность.
— Нет, есть чего заходить. Целый век уже в глаза не видела ветчины, а сейчас, может, и есть! Не могу же я бесконечно кормить ребенка яйцами.
— Вот именно надо яйцами, это очень полезно. В такую жарищу ветчина протухла. Впрочем, ее и так нету.
— Ну вот и зайдем, посмотрим.
Лесь схватил жену за руку.
— Касенька, дорогая, не ходи туда, не беспокойся, не стоит. Смысла нет, какая там ветчина, кто теперь ест ветчину…
— Да отпусти же меня, ты что, очумел?! Не тащи меня, что это на тебя нашло?! А может, как раз и есть… Отпусти немедленно!
— Дорогая, сокровище мое, ну зачем тебе…
Обозленная Касенька энергичным движением вырвалась от мужа и вошла в магазин. Ветчина была. Прекрасная, баночная, нежирная ветчина пирамидами красовалась на прилавке, а вокруг суетилась возбужденная толпа плотоядных фанатиков. Лесь обреченно застонал.
— Возьмем такси, — мрачно потребовал он, выйдя из магазина с ветчиной.
— Такая хорошая погода! Зачем такси? Пусть ребенок подышит воздухом.
Лесь начал тихо сатанеть на собственное дитя.
— Я тороплюсь, — нервно забормотал он. — То есть нет, плохо себя чувствую.
Жена внимательно и подозрительно посмотрела на него.
— Как это плохо? Что с тобой?
— Да так, вообще… Зубы разболелись.
— Ну, зубами ты не ходишь. Хорошо, что напомнил, зайдем в аптеку, заодно купим тебе верамон.
Леся заколотило от переживаний.
Дома, в передней, в портфеле лежал яд, стафилококки в нем, верно, расплодились, кто знает, может, повсюду расползлись, а он здесь, обреченный на каторжные муки, должен обалдело шляться по каким-то магазинам и прочим… Лукреция Борджиа… Интересно, а Лукреция Борджиа тоже ходила по магазинам?..
Пробило семь часов, большинство торговых точек закрылось, и невыносимые мучения прекратились. Лесь смог, наконец, вернуться домой.
Вне себя от беспокойства он тотчас же бросился к портфелю с мороженым, но вовремя вспомнил о секретности операции. Посему, сломя голову, полетел в противоположном направлении, где оказалась редко им посещаемая кухня, однако в голове свербило, что портфель надо спрятать поосновательней, и он снова кинулся в переднюю. И тут сообразил: яд-то он трогал голыми руками и теперь этими же руками брать еду… и метнулся в ванную. Скачки с препятствиями по апартаментам вызвали оживленный интерес жены, которая принялась присматриваться к нему все более подозрительно-и недоверчиво.
После нескончаемых веков медленных пыток — ужин, вытирание посуды, купание ребенка, созерцание телевизора — обожаемые родичи отправились, наконец, спать, и до чертиков дошедший Лесь остался один.
Стиснув зубы, упрямо выбивающие дробь, стараясь не дышать, он взял из прихожей портфель с мороженым, на цыпочках проскользнул в кухню, поставил портфель на стул, открыл и жадно заглянул внутрь. Там белел молочный суп, в котором торчали помятые обертки от мороженого Калипсо.
Потрясенный Лесь долго и пристально рассматривал молочное месиво. Наконец, деловито оживился и утешился: в этом густом калипсовом супе стафилококки, надо полагать, расплодились великолепно. Теперь следует их снова заморозить в соответствующей форме и отрава готова!
Он достал из буфета блюдо и осторожно разложил восемь оберток. Должным образом согнул, затем вытащил салатницу и вылил в нее содержимое портфеля. Из салатницы извлек несколько служебных и личных документов, как то: профбилет, заявление об отпуске и календарь Главной технической организации; чуть-чуть смахнул кремовую жижу, не давая себе труда обработать их получше, и положил обратно в портфель. Затем приступил к самому важному: взял ложку и с бьющимся сердцем начал деловито переливать суп в упаковки.
Упаковки, естественно, прилегали плохо. Налитое сверху вытекало снизу. Положив немало усилий на это занятие и убедившись в их безнадежности, Лесь прекратил сизифов труд, подумал, осторожно положил ложку, на цыпочках отправился в комнату и принес скотч и лезвие. Залепил скотчем упаковки с одной стороны и снова принялся за свое небывало мучительное и сложное дело.
Через два часа ему удалось наполнить и положить в морозилку шесть упаковок. Пот ручьями стекал со лба, руки дрожали, а в сердце расцветало горячее сочувствие ко всем убийцам вообще. Ему и на ум не приходило, что преступление настолько тягомотное дело.
Донельзя утомленный, он вылил остатки супа из салатницы в раковину, выбросил оставшиеся две упаковки и взялся уничтожать прочие следы своей преступной деятельности. Более всего пострадал стул, на коем покоился портфель с мороженым — часть молочного супа протекла. Еще четверть часа каторжной работы — и он упал на отчищенный стул, отер пот со лба.
Только теперь мозги его принялись малость шевелиться. Жуткое, нудное, напряженное занятие
