подчеркивал свое беспокойство за семью, как бы уклоняясь от сотруд-
[87]
ничества, а потом стал на все соглашаться. Возможно, соглашался потому, что струсил и хотел скорее расстаться с нами?
Следовало посмотреть, как поведет себя Конопатский в дальнейшем. И прежде всего учесть его дельную просьбу, найти надежного связного, который не привлек бы внимания немцев и их холуев.
И снова пришел на помощь Илья Васильевич Пришкель.
— Портниха есть в Микашевичах, Леокадия Демчук, — сказал он. — Ее окрест знают. Часто на дом работать зовут то туда, то сюда. Опять же и родни у нее — пруд пруди, хоть в Милевичах, хоть в Залютичах. Вот разве Леокадию возьмете?..
Мы расспросили о Леокадии Демчук знакомых жителей. Отзывы были благоприятные.
Наши люди повидались с портнихой, потолковали с ней, подтвердили, что человек она честный, прямой.
Леокадия Демчук, встретившись с Кузьменко, была взволнована, даже всплакнула:
— Господи! Да кто же не хочет, чтобы этих гадов фашистских скорее прикончили? Кто вам помогать откажется?
Вскоре она стала нашей связной с Конопатским. И надо сказать, отличной связной!
Конопатский тоже не подвел. Выполняя наши советы, он стал следить за железнодорожными перевозками через Микашевичи, и вскоре радиоузел Скрипника смог послать в Центр первое донесение о движении эшелонов противника по линии Пинск — Житковичи.
Сведения Конопатского помогали разобраться, какие поезда прошли через Лунинец, а какие через Ганцевичи. Для Центра это могло иметь важное значение.
* * *
В сообщении группы Горева об обысках и арестах в Житковичах указывалось, что начальник немецкой полиции Герман проявил весьма большую активность. Сам принимал участие в обысках, помогал при аресте бывшего председателя Житковичского райисполкома Бортеля.
Бортель, по сведениям подпольщиков, попал в окружение, недавно возвратился к семье и некоторое время жил спокойно, не подвергаясь преследованиям.
Однако после появления в городе листовок, после то-
[88]
го, как сын Горева Игорь наклеил на стену жандармерии экземпляр «Правды», всполошившиеся гитлеровцы в числе прочих подозреваемых схватили и Бортеля, хотя он никакого отношения к листовкам не имел.
Бортеля расстреляли.
Судя по этим сведениям, в Житковичах развертывались события, о которых нужно было знать подробней. Но в то время информацию о Житковичах мы получали только через Горева. Нуждались и в проверке его данных, и в получении информации через другие каналы.
Нам вообще не мешало иметь надежного человека для посещения Житковичей тогда, когда это было нужно. Тем более что в будущем мы намеревались прощупать начальника тамошней полиции Германа.
Использовать для посещения города связных с житковичским подпольем мы считали ненужной и опасной роскошью. Связные занимались своим делом, и трогать их не следовало.
Вдобавок связные относились к числу местных жителей, а мы хотели бы послать в Житковичи партизана, который при случае мог проконтролировать связных.
Но где взять такого партизана?
Взрослый мужчина для подобной работы не годился. Он сразу бы привлек внимание полиции и гитлеровцев.
Послать женщину? Что ж — в отряде Линькова находились преданные партизанки. Однако среди них не было жительниц нашего партизанского района.
Кого подобрать?
Выход подсказал Павел Кирбай.
— Мальчонку пошлите, — сказал он. — С мальчонки — какой спрос?
— Нет у нас в отряде мальчонок. Да и необычно как-то...
— Чего ж необычного? Вон, Игорь Горев листовки клеит не хуже взрослого. Ребята — они ушлые. А оккупантов ненавидят — иным взрослым поучиться. Сердчишки-то чистые болят!
— Ты прав... Но нет подходящего мальчонки.
— Отчего нет? Есть. Хотите — приведу.
— Что за мальчонка? Откуда?
— Коля Лавнюкович из Залютичей. С матерью живет. Отец на фронте.
— А сколько ему лет?
— Не то четырнадцать, не то пятнадцать.
[89]
— Не мало ли?
— В самый раз! — убежденно сказал Кирбай. — Вы его испробуйте — сами увидите — ушлый пацан. Вдобавок Герман его по Залютичам знает. Если заметит — непременно подзовет, спросит, как в деревне живут. Точно говорю.
— А не знаешь, нет у Лавнюковичей знакомых в городе?
— Как не быть! В Житковичах, почитай, с десяток залютичских семей обосновалось. Коляка всех знает.
— Это уже лучше...
Короче говоря, мы приняли совет Кирбая. Он привел Колю Лавнюковича — юркого мальчика с острыми глазенками и льняными, давно не стриженными волосами. Пришел Коля босиком, хотя по утрам уже холодало, в коротких, потрепанных штанах, но в пальтишке.
По-мальчишески бычась, стесняясь, ковырял пальцами одной ноги другую, отвечал басовито, односложно:
— А чего ж тут?.. Ну и съезжу... Знамо... Могу...
Попросили Колю появиться в городе, зайти в гости к знакомым, купить на базаре соли, вообще побольше походить по Житковичам и, если случится, попасться на глаза Герману.
— А если он подзовет?
— Подзовет — подойди.
— Спрашивать будет небось.
— Возможно, будет расспрашивать. Говори чего-нибудь.
— Он небось про партизан спросит.
— Скажи, болтают что-то про партизан, но ты их не видел. Понимаешь?
— Чего не понять?.. И все? Ничего боле не надо?
— Больше ничего, Коля. Что бы Герман ни говорил, что бы ни предлагал, тверди, что никого не видел и не знаешь. Но запоминай, что он толковать будет.
— Уж запомню.
Коля выжидающе глянул на Павла Кирбая, присутствовавшего при беседе.
— Лишнего не болтай, — строго сказал Павел. — Делай только то, что товарищ командир велел. Понял?
— Понял, — сказал Коля. — Когда ехать-то?
— Большое дело сделаешь, Коля... Только будь осторожен. А ехать тебе завтра...
[90]
Назавтра Коля уехал в Житковичи на снаряженной нами подводе. Пропадал два дня. На третий — явился.
