результатов не дали. И тогда я приказал арестовать жену Николая Ивановича, твою мать, Валерий.
Дрожащей рукой Ефим вытер пот со лба.
– Когда сквозь оконное стекло следственного изолятора Николаю Ивановичу показали его жену, пересекающую тюремный двор в сопровождении конвоира, у него выступили слезы на глазах. Помню, он схватил меня за руку и прошептал:
– Я все подпишу. Все, что вам нужно. Только отпустите ее! Умоляю, отпустите!
Я обещал выполнить его просьбу, хотя знал, что не сделаю этого. Через несколько дней состоялся суд и Николая Ивановича приговорили к высшей мере наказания. В тот же день его расстреляли. Твоей матери дали пятнадцать лет лагерей. О ее дальнейшей судьбе я ничего не знаю.
– Она умерла недавно в лагере от воспаления легких, – сквозь зубы процедил Лера.
Хозяин дома вздрогнул всем телом и сжался в комок. Потом он вдруг стал медленно сползать со стула на пол. Встав на колени и обхватив руками голову, Ефим принялся раскачиваться из стороны в сторону, издавая при этом звуки, напоминающие нечто среднее между похрюкиванием поглощающей пищу свиньи и храпом пьяного мужика. Так продолжалось с минуту или более. Валерий уже собирался помочь Ефиму подняться с пола, когда услышал его членораздельную речь.
– Прости. Прости меня, если можешь.
Лера тяжело вздохнул.
– В другом случае, наверное бы, не смог. Но сейчас мне нужна ваша помощь.
В тот же миг лесник перестал раскачиваться, поднял голову, и глаза его блеснули радостным огоньком.
– Помощь?! Да, да. Конечно, помощь, – затараторил он, – я все. Я все сделаю. Все, что смогу. Что надо сделать? Говори скорее.
– Полина болеет. У нее рак. Метастазы. Врач сказал, что лечение бесполезно.
Валерий заметил, как постепенно стал угасать огонек в глазах собеседника.
– Метастазы, говоришь, – покачал он головой, – метастазы это хуже. Я вылечил двоих с онкологическим заболеванием, но у них рак был в начальной стадии. А здесь метастазы… Но, ничего, – оживился Ефим в следующий момент, – попробую. Непременно, попробую. Вдруг, да получится. Полинка девка молодая, крепкая. Может быть, справится.
Он вскочил на ноги и кинулся в сени, на ходу крикнув Валерию:
– Я сейчас. Я мигом. Соберу все необходимое и поедем.
Через четверть часа Валерий с Ефимом шли знакомой Лере тропинкой в сторону заброшенного скита. Впереди вышагивал Ефим, неся в руке большой кожаный саквояж, за ним, ведя под узцы кобылу, следовал Валерий. Достигнув скита, они запрягли лошадь, сели в сани, и Валерий дернул поводья.
Вечерело. На лес быстро спускались сумерки. Валерий с тревогой всматривался в темноту, боясь в любую минуту сбиться с пути.
– Не волнуйся, – успокоил его Ефим, – я эту дорогу знаю, как свои пять пальцев. Дай-ка мне вожжи.
Лера охотно поменялся местами с пожилым человеком.
– Как-будто мысли мои прочел, – подумал он о Ефиме, – странный человек. Живет один в лесу. Людей лечит. Хотя раньше в тюрьмы их сажал, да расстреливал. Интересно, как он вообще здесь оказался. Ведь он говорил, что работал в Москве, в наркомате…
– Ты, наверное, хочешь знать как я в глушь эту забрался?
Лера вздрогнул и с опаской посмотрел на лесника.
– Могу рассказать. Хотя до этого никому не рассказывал. Ты – случай особенный. Тянет меня к тебе. Как преступника на место преступления. Хочется душу открыть, в жилетку поплакаться.
Он повернулся к Лере всем телом.
– Ну, что? Рассказывать?
– Расскажите, – кивнул головой Лера и приготовился слушать.
Случилось это в августе 1936 года. Я тогда работал начальником отдела в наркомате внутренних дел. За год до этого умерла моя жена. Детей у нас не было, и я жил один в двухкомнатной квартире. Обычно с работы домой я возвращался поздно, после девяти, а иногда и заполночь. Но в тот день я пришел домой в районе четырех часов. На душе было скверно. Накануне арестовали Йосю Лифшица, одного из ведущих сотрудников наркомфина, моего старого приятеля. Зайдя в дом, я прошел в зал, сел за письменный стол и обхватил голову руками.
– Что происходит? – задал я себе в сотый раз мучивший меня вопрос, – почему мы сдаем свои позиции? Почему позволяем снимать с руководящих постов и казнить наших лучших товарищей? Сейчас среди высших руководителей осталось всего два еврея: Каганович и Мехлис. К тому же Лазарь ведет себя в последнее время довольно странно. Своих чурается, помогать отказывается. Синагоги закрывает.
Неужели, все было напрасно? Подпольная работа при царском режиме, тюрьмы, ссылки? Неужели были напрасными революция, гражданская война? Неужели этот рябой грузин, известный своим антисемитизмом, подомнет под себя всю власть в стране? Да, пожалуй, к этому все идет. Политбюро и ЦК партии мы ему уже уступили. Наркомат обороны просрали. Один НКВД держится, да и там положение шаткое.
Мои мысли прервал скрип диванных пружин. Я повернул голову и замер от удивления. На моем диване восседал пожилой человек лет шестидесяти пяти, одетый в клетчатый костюм яркой расцветки. Голову его покрывал берет, а в руках он держал трость, которой забавлялся, вращая между пальцами. Своим видом пожилой человек напоминал отставного провинциального актера развлекательного жанра. Он смотрел мне прямо в глаза и приветливо улыбался.
В течение нескольких секунд я не мог выговорить ни слова.
– Вы… вы как здесь оказались? – наконец, выдавил я из себя.
– Дверь была открыта, я и вошел, – ответил незваный гость с прежней улыбкой. Его слова показались мне подозрительными: каждый раз, заходя в квартиру, я, прежде всего, закрывал дверь на два замка. Стараясь не привлекать внимание гостя, я осторожно выдвинул верхний ящик стола и просунул туда руку. Нащупав рукоятку именного револьвера, я резко вскочил с места и направил дуло на незнакомца.
– Встать! Руки вверх! – рявкнул я.
– И не подумаю, – ухмыльнулся пожилой человек.
– Предупреждаю, буду стрелять! – прорычал я, снимая оружие с предохранителя.
– Попробуйте, – прозвучал ответ.
Я нажал на курок. Послышался щелчок, но выстрела не последовало. Я вновь надавил на курок. Результат оказался тем же.
– Положите револьвер на место, – пожилой человек вытянул трость и указал ее концом на ящик стола, – сядьте и успокойтесь. Я не собираюсь вас грабить, убивать или арестовывать.
Я сконфуженно потупился, спрятал оружие и опустился на стул.
– Кто вы и зачем ко мне пришли? – буркнул я сердито.
– Прежде всего, разрешите представиться. Зовут меня Иваном Ивановичем, – пожилой человек церемонно склонил голову, – что касается вашего вопроса, то я отвечу на него. Но не сразу. Прежде, мне хотелось бы самому кое о чем спросить вас.
– Спрашивайте, – согласился я, расчитывая за разговором выяснить намерения гостя.
– Ицхак Лазаревич, – пожилой человек неожиданно обратился ко мне по имени, – как вы относитесь к Сталину и его режиму?
После такого вопроса я сразу понял, что перед мной провокатор.
– Я уважаю товарища Сталина и искренне благодарен ему за… – начал я, но Иван Иванович перебил меня.
– Хватит, хватит… я вас понял, – кивнул он головой и тут же задал новый вопрос, – ну, а каково ваше отношение к Гитлеру и его режиму?
Я тут же вспомнил политзанятия в нашем наркомате и затараторил без запинки.
– Человеконенавистнический, фашистский режим Адольфа Гитлера попирает законные права пролетариата и всего немецкого…
– Позвольте, позвольте! – вновь остановил меня Иван Иванович, – Гитлер – один из основателей и
