— Видно, я туго соображаю, — сказал я. — Ничего не понял.
— Откуда мне знать, какие там кровати? — вызверился он и чуть наклонился вперед, чтобы в случае нужды достать меня прямой правой.
— Могли бы и поинтересоваться, — сказал я. — Но настаивать не буду. Проверю сам.
— Вот и проверяйте, — сказал он с обидой. — Думаете, мне трудно распознать ищейку? Играл с ними в догонялочки по всей Америке. Пропадите вы все пропадом! И к черту Кингсли! Нанял, видишь ли, ищейку — не разгуливает ли кто по его спальне в пижаме. Пусть у меня сухая нога и все такое, но что до женщин, то их у меня было…
Я успокаивающе протянул к нему руку, хоть и опасался, что он выдернет ее из плеча и закинет в озеро.
— На этот раз не угадали, — сказал я. — Я приехал вовсе не для того, чтобы заниматься вашими амурными похождениями. Миссис Кингсли я вообще ни разу не видел. А с Кингсли познакомился только сегодня утром. Какая муха вас укусила?
Он на секунду зажмурился и яростно провел тыльной стороной ладони по губам, будто хотел причинить себе боль. Затем поднес руку к глазам, крепко сжал, в кулак, раскрыл и уставился на пальцы. Пальцы слегка дрожали.
— Извините, мистер Марло, — медленно произнес он. — Вчера я здорово перебрал. Голова трещит, как у сапожника. Целый месяц торчу один, сам с собой уже разговариваю. Да и неприятности.
— Пара глотков поможет?
Его глаза впились мне в лицо и заблестели.
— А у вас есть?
Я вытащил из кармана фляжку с виски и повернул ее так, чтобы он увидел зеленую наклейку на колпачке.
— Я не заслужил. Видит Бог, не заслужил. Обождите, принесу стаканы. А может, пойдем в дом?
— Лучше здесь. Больно уж вид хорош.
Волоча ногу, Билл Чесс исчез в доме, вернулся с парой стопок и сел на камень рядом со мной. От него несло потом.
Я свернул с фляжки металлический колпачок, налил ему хорошую порцию и немного плеснул себе. Мы чокнулись и выпили. Он покатал виски во рту, и лицо его осветилось печальной улыбкой.
— Хороша штука, — сказал он. — Не знаю, что на меня нашло. Видно, от одиночества. Ни приятелей, ни друзей, ни жены. Тоска! — Он помолчал и добавил, искоса глянув на меня: — Особенно трудно без жены.
Я не сводил глаз с небольшого голубого озера. У нависающей над водой скалы плеснула в луче солнца рыба, и по воде разбежались круги. Легкий ветерок прошелся по вершинам сосен, и они зашелестели, словно волны.
— Она меня бросила, — сказал он медленно. — Месяц назад. В пятницу, двенадцатого июня. Этого дня мне никогда не забыть.
Я насторожился и налил ему еще виски. Двенадцатого июня Кристл Кингсли должна была приехать на вечеринку в город.
— Но зачем вам все это? — сказал он, хотя в его выцветших голубых глазах явно чувствовалось желание выговориться.
— Конечно, это не мое дело, — сказал я. — Но если вам станет легче…
Он резко мотнул головой:
— Бывает, два незнакомых человека встретятся на лавочке в парке и вдруг заводят беседу о Боге. Замечали? А с лучшими друзьями так не получается.
— Конечно, — сказал я.
Он выпил и уставился на озеро.
— Она у меня славная девочка, — сказал он мягко. — Иногда резка на язык, но все равно славная. Мы полюбили друг друга с первого взгляда. Познакомились в кабаке в Риверсайде. Не особо подходящее место для такой девушки, но что было, то было. И поженились. Я ее любил, понимал, что мне повезло. А вел себя, как подонок.
Я слегка шевельнулся, чтобы напомнить о себе, но не сказал ни слова: боялся сбить настроение. Виски в моей руке оставалось нетронутым. Я не прочь выпить, но не тогда, когда заменяю исповедника.
— Но в браке всегда так, — продолжал он. — В любом браке. Проходит время, и человеку, обычному грешному человеку, вроде меня, подавай чего-нибудь новенькое, свеженькое. Паскудство, конечно, но такова жизнь.
Он взглянул на меня, и я подтвердил, что такие мысли мне знакомы.
Он залпом осушил вторую порцию, и я отдал ему фляжку. Вверх по сосне скакала сойка. Без остановки, не раскрывая крыльев, она перепрыгивала с ветки на ветку.
— Так вот, — продолжал Билл Чесс. — Все, кто живет здесь в горах, явно полоумные, да и я уже не лучше. Мне бы жить и жить: за дом не плачу, пенсия хорошая, половину скопленных денег вложил в военные займы, женат на женщине — любо-дорого посмотреть. Но я уже стал психом, и сам не заметил. Польстился на… — Он махнул рукой в сторону большого коттеджа, который в лучах заходящего солнца был красным, как бычья кровь. — Прямо здесь, чуть ли не под окнами. И польстился-то на расфуфыренную шлюху, которая нужна мне, как прошлогодний снег. Придурок!
Он выпил третью стопку ж поставил фляжку на камень. Потом выудил из кармана рубашки сигарету, чиркнул спичкой о ноготь большого пальца и начал быстро и глубоко затягиваться. Я старался не дышать, словно взломщик за портьерами.
— Черт! — сказал он наконец. — Если уж бес в ребро, то хоть уйди подальше от дома или, на крайний случай, найди себе какую-нибудь кралю, не похожую на жену. Так нет. Эта стерва тоже светлая, того же роста, даже глаза у них почти одинаковые. А в остальном — земля и небо. Нет, хорошенькая, ничего не скажешь, но не лучше Мьюриел, а по мне, так вообще дерьмо. Жгу я, значит, в то утро мусор у них во дворе и ни к кому не лезу. А она выходит из черного хода в прозрачном халатике, аж соски видать, и лениво так говорит: «Не желаете ли выпить, Билл? Грех вкалывать в такое утро». А кто выпить откажется? Захожу, значит, на кухню, вьшиваю, потом еще и еще, и вот я уже в спальне, а глаза у нее прямо-таки…
Он замолчал и мазнул по мне тяжелым взглядом.
— Вы вот спросили, удобные ли там кровати, и я завелся. Конечно, вы ничего такого в виду не имели. Но у меня-то воспоминания. Да, кровать, куда я попал, была удобная…
Его последние слова повисли в воздухе. Наступило молчание. Он наклонился, взял с камня фляжку и уставился на нее. В его душе происходила борьба. Виски, как всегда, победило. Он яростно хлебнул прямо из горлышка и крепко закрутил крышку, будто это что-то означало. Потом схватил камешек и швырнул в воду.
— Возвращаюсь назад через плотину, — снова начал он, уже тяжело ворочая языком, — и аж свечусь. Все, мол, сойдет с рук. Ну и дураки же мы бываем! Ничего не сошло. Ни капельки. Мьюриел даже не повысила голоса, но сказала мне такое, что я про себя и знать не знал. Вот тебе и сошло.
— Она вас, значит, бросила? — спросил я, когда он замолчал.
— В тот же вечер. Меня и дома-то не было. В душу лезла такая гнусь, что без бутылки и не перенести. Взял я, значит, свой «форд», рванул на северную сторону озера и нарезался с парой таких же забулдыг до соплей. Правда, все равно не полегчало. Возвращаюсь в четыре утра, а Мьюриел и след простыл. Собралась и уехала. Пусто, только записка на комоде, да кольдкрем на подушке.
Он вытащил из старого обтрепанного бумажника замусоленный клочок бумаги и протянул мне. На линованной странице из тетрадки было написано карандашом: «Прости, Билл, но лучше умереть, чем жить с тобой дальше. Мьюриел».
Я вернул бумажку.
— А как с той, со второй? — спросил я, показав глазами на противоположную сторону.
Билл Чесс поднял плоский камешек и попытался пустить блин по воде, но ничего не получилось.
— А никак, — сказал, он. — Тоже собралась и укатила. Тогда же ночью. Больше я ее не видел. И не хочу. А от Мьюриел за весь месяц ни слова. Даже не знаю, что с ней. Наверно, нашла себе парня. Может,
