— Не решил он! Не забывай, у тебя сын в загранку ходит.
— Да теперь-то не прежние времена…
— Не прежние! Вернулись времена, вернулись, разве не заметил? Скоро, говорят, политруки, или как там, на флоте — помполиты на судах будут, сплошь члены партии, сам знаешь, какой. Визу Юрке могут закрыть в два счёта, а с работой, сам знаешь, сейчас туго. Ты думай все-таки!
— Я подумаю. И без твоего совета и шагу не сделаю. Ты мне адвоката хорошего не порекомендуешь? Есть тут приличные?
— А у тебя что, деньги лишние завелись, или дело горящее?
— Дело, Кирилл, дело…
— Ну, тогда держи, есть у меня одна визиточка, — порылся в карманах Кирилл Михайлович и вытащил карточку. — Человек солидный, серьёзный, а потому занятой. Ну, Алексей Иванович, не прощаюсь! Жду, приходи пораньше, Ирина моя рада будет. На дачу ко мне съездим, заночуем там, покажу, какой у меня женьшень растёт! За баней целых два рядка, и такой ядрёный! Ну, всё! Побежал я, а то на встречу опоздаю. Да и материал надо сдать!
— Ты в штате работаешь?
— Стрингером пришлось на старости лет заделаться. И, скажу тебе, испытываю большой душевный подъем… А что за дело у тебя, что-то серьёзное?
— Серьёзней некуда, Кирилл, — заверил Пустошин. И вдруг ни с того ни сего снова рассмеялся.
— А ну тебя к чёрту! — открыл дверцу машины журналист, но, обернувшись к незнакомцу, наставительно проговорил:
— Вы понаблюдайте за старшим товарищем и, если что, сообщите сыну: чудит, мол, папаша!
— Хорошо, хорошо, — пообещал человек за газеткой.
Алексей Иванович вслед за приятелем выбрался из машины, но, распрощавшись с ним, нагнулся и тихо спросил: «Вернуть?» Беглец покачал головой: не надо! Он и сам не знал, что надо, а что нет. Он додумает потом, не сейчас. Сейчас башка раскалывается…
А Пустошин, усевшись за руль, добродушно хмыкал.
— Ну, старый! Совсем нюх потерял. Такая сенсация за спиной сидела, а он, как глухарь, токует о своём, ничего не замечает. А вы на его слова не обращайте внимания!
— Ну, почему же! Имеет полное право, — поспешил заверить беглец. Ему ли обижаться? Он и сам скор на определения, ещё как скор…
— А вы говорите, не узнают, мол, вас… А всё почему? Да собой все заняты! Эх, Кирилл Михайлович, Кирилл Михайлович, уем я тебя по полной программе и очень скоро. А может, и правда, съездим к сэру консулу? До гостиницы «Версаль» рукой подать…
— Игра не стоит не только свеч, но и бензина…
— Да почему же? Не всё ли равно — генеральное или почётное?
— Ваш товарищ как раз и отметил эту разницу.
— А! Ну, эту разницу и я понимаю, — усмехнулся Пустошин. — Значит, подождём до вторника? — и, помолчав, вдруг развернувшись, предложил: — Слушайте! А давайте сгоняем на Санаторную! В самом деле, что мы теряем? Ничего не теряем, — вроде как сам себя убеждал Пустошин.
— Можно и съездить, — нехотя отозвался беглец. Ему было всё равно, куда ехать, только бы покинуть этот город. Вспыхнувшая в нём готовность сдаться исчезла, истаяла, испарилась. Осталась только больная, ничего не соображающая голова. Вот в голове прояснится, тогда он и решит, что дальше… Собственно, идея с иностранным консульством была задумана в каком-то помрачении. Всё кончилось бы у будки охраны, Но даже, если бы он каким-то образом попал на территорию иностранного государства… В дипломатической работе свои ограничения. По правилам, они сами должны сообщить властям страны пребывания о появлении нежелательного лица, а то консульских могли бы запросто обвинить в злоупотреблении дипломатическим иммунитетом…
Это когда-то таких, как он, относили к категории лучших из лучших, и разрешение на въезд в Штаты эти лучшие получали в самый короткий срок. Но сейчас он был персоной нон грата в самом категоричном смысле этого понятия. И госдепартамент может сколько угодно принимать резолюций, делать любые заявления по его поводу, все эти инвективы в адрес нынешней власти — только фигуры речи, не более того. Не будут из-за тебя американцы портить отношения с этим режимом. Не пойдут они на такой демарш! Сочувствие государства гражданину другой страны имеет свои пределы. И человек должен чётко осознавать эти пределы. И потом у правителей разных стран своя солидарность, и они хорошо понимают трудности друг друга. У каждого имеются и свои критики, свои несогласные, и по пустякам они не будут ссориться друг с другом. И дело какого-то там заключённого не стоит никаких политических разменов. Надо же, он что-то ещё соображает! Тогда какого чёрта тебя понесло на эту Пушкинскую! И если бы не пикет… Выходит, эти молодые шовинисты избавили его от конфуза, а дипломатов, от лишних хлопот. Забавно!
— А вы меня сегодня удивили! — рассмеялся вдруг Пустошин. — Слушайте, от кого, от кого, но от вас такого не ожидал. Зачем вы на рожон полезли? Ну, думаю, сейчас кинется, выхватит автомат — и веером, веером!
— Это что, так со стороны выглядело? — удивился беглец.
— Именно так и выглядело. У вас был такой вид… Я когда служил, а это конец шестидесятых, послали нас искать беглого солдата, из соседней части бежал. Не успел тот солдатик далеко уйти, окружили его, а он подпустил ловцов поближе, вырвал у зазевавшегося автомат и застрелился! Я долго тогда сам не свой был, всё не мог понять, что его заставило, ведь молодой парень, жить бы и жить… Вот и вы напугали: «Немедленно пропустите меня!» Что это вы так?
И он пожал плечами: бог его знает? Он, собственно, плохо помнит подробности той сцены, а то, что помнит, не расскажешь. Вот-вот, про то, как заподозрил Алексея Ивановича в провокаторстве. И как не сорвалось с языка? А всё от страха за свою драгоценную жизнь…
А Пустошин уже другим тоном принялся утешать:
— Вы что же, сильно расстроились? Да бросьте! Давайте-ка, и правда, съездим к этому мотелю, а? Может, в неформальной обстановке с ними легче контактировать?
О чём это Алексей Иванович? Неужели он не понимает, что никаких неформальных контактов с дипломатами не получится! Только отговаривать не было сил, пусть сам в этом убедится. Но не успел Пустошин тронуть машину с места, как его затребовали по телефону, и в машине был хорошо слышен Юрин громкий голос.
— Папа, а вы где? Мы же договаривались… Я сейчас на Тигровой, а тебя нет! Пап, ну что там с вашими делами?
— А пока никак, — ответил Пустошин, и поспешил выбраться из машины.
— Имей в виду! Дома ждут, обед готовят… А что, Анатолий не уехал? Папа, извини, но давай отвезём твоего товарища на дачу, если по-другому нельзя. И честно скажи, его можно оставить там одного? Он пьющий, или как?.. Ну, что ты молчишь? Отвезём на дачу и…
— Юра, не надо решать за меня, хорошо?
— Но и ты меня не пугай! Я что-то не пойму… Вы где сейчас?..
— Стоим на Лазо, но…
— Вот и стойте. Я сейчас подъеду!
Присутствие сына было совсем некстати. Алексей Иванович хотел, было, перезвонить, отговорить: не надо, не приезжай, не до тебя… Но пока он раздумывал, рядом притормозило такси, и оттуда выскочил Юра. Забравшись в машину — она тотчас просела под его весом — он сходу весёлым голосом стал расспрашивать отца: «Ну, как тебе Алкин автомат?» — «Да ничего, но ещё не по руке», — сердито отвечал Алексей Иванович.
— А как ваши секретные дела? Что-то не получилось?
— Понимаешь, Юра, какая штука, нам до вторника надо ждать. Не помешаем?
— Пап, не начинай! Надо — ждите! Но дела делами, а пора обедать, а, мужики? Давайте, поедем к нам. Вы как, не против? — обернулся он к гостю.
Воспитанный парень. И ждёт, что приезжий товарищ будет не менее воспитанным и откажется от приглашения. Откажется, откажется, пусть не сомневается.
— Спасибо за приглашение, но, к сожалению…
