развернул машину.
А он остался стоять на месте, пережидая не столько боль в спине, сколько процедуру опознания и дурацкий разговор с играми в билингвистику. Неужели этот бред кончился? И этот друг Доры, наконец, уехал! Нет, шофёр точно крэйзи… Но ведь узнал его, узнал! Какой, к чёрту, узнал! Просто взял на… как это говорится, взял на понт! А он обалдел: надо же, каждый шофёр в этих степях знает его имя! Да ещё с Высоцким сравнивает…
И сам не зная зачем, беглец побрел к реке. Там, на берегу, в тот ранний час никого не было, и можно посидеть на берегу и подумать. Вода весело бежала вправо, на восток, и от солнца и воды рябило в глазах. А что, если найти лодку и плыть по реке? Нет, это невозможно, всё село будет знать, что какой-то чужой человек искал посудину, да и не видно что-то никаких лодок. Переправляться вплавь? И тут же передёрнуло: нет, вода наверняка холодная! Но если бы не спина, можно было и попробовать… А теперь что же, сидеть у речки и ждать? Чего, погоды? Вертолёта? Судя по расстоянию на карте, Анатолий очень скоро будет в Оловянной. И так же скоро здесь могут появиться ищейки. Вернуться назад? Но на машине они преодолели километров сорок, не меньше…
Так и не решив, что делать дальше, он достал из недр рюкзака пакет, из пакета кефир, из тряпичного узелка выудил те самые постряпушки, которыми все эти дни потчевала Анна Яковлевна. Впрочем, они были вполне съедобны, и в самый раз было подкрепиться. Ведь если что, кормить долго не будут. Вместе с пирожками он всё пережёвывал и пережёвывал странный, с экивоками и намёками, разговор. Может ли Анатолий его сдать? И ответ выходил: запросто!
Но зачем этому другу нужно было подвозить его, давать советы? Человек в ясном уме и твёрдой памяти ни с того ни с сего захотел помочь беглому? А может, он просто поиграл с ним, как с одуревшей от страха мышкой. Просто кошка немного поиграла с мышкой. Для иных, и он даже знает имена, это удовольствие из разряда особо острых — видеть беспомощность человека. Нет, что-то здесь не так по содержанию… Зачем шофёр дал понять, что узнал его? Но ему пришлось это сделать. Вот если бы они вместе выехали из Улятуя, то, не раскрывая карт, он довез до Оловянной, а там… Зачем так сложно? У шофёра есть телефон, он мог бы… Кстати, с кем это он разговаривал? Получал инструкции? Да зачем ему инструкции! Ничего не стоило стукнуть его той же монтировкой, а потом связать. Так почему этого не сделал?
Чёрт возьми, этот шофёр вскрыл его, как консервную банку, и теперь только и остается, что сидеть на этом берегу и тухнуть. Нет, нельзя было идти на поводу у организма, нельзя было оставаться в Улятуе ещё на одну ночь, нельзя было садиться в машину. Спокойно мог бы уйти, не стал бы этот товарищ гоняться за ним по степи и хватать за фалды… Теперь вот мучайся, строй гипотезы: почему? для чего? зачем он шофёру? Да причём тут шофёр! Сам виноват, разумеется, сам, всегда сам. Не надо было выходить к людям, не надо. Он из последних сил добирался до Улятуя, сколько же он будет идти до заправки? Но почему до заправки? Можно пойти совсем в другую сторону. В какую? А мы сейчас определимся. По карте. Кстати, зачем Анатолий её оставил?
— Так, так, так, — совсем как шофёр, водил он пальцем по зелёно-жёлтому с синими пятнами, прожилками, чёрными и красными линиями полю, вглядывался в мелкие обозначения, пытаясь определить, что дальше. И выходило, определяться надо не с маршрутом — с судьбой. Налево, вправо или прямо? Назад Идти никак нельзя… И, странное дело, и глаз, и руку отчего-то всё вело и вело к линии, обозначенной шофёрской рукой. А ведь мог выбрать другую дорогу! Мог от Единения взять вправо и выйти грунтовкой на Караксар, мог вернуться через Зарю к Улятую и по хорошей дороге в тот же день добраться до Балея, а потом идти все дальше и дальше…
Не выбрал, понимал: бегать осталось недолго. Но вот он дышит свежим воздухом, видит текущую воду, это набухающее от жара солнце, эти рыжие ближние, и голубые дальние холмы, и кажется, всё ещё можно поправить. Только надо непременно переправиться на тот берег, а там пусть будет, что будет! И, аккуратно сложив карту, сунул её в боковой карман рюкзака. Карта больше не нужна, мозг сканировал её в цвете и разнообразных подробностях, и теперь стоит только щёлкнуть пальцами, как обозначенный квадрат всплывет перед ним и развернется, как на экране. Всё! Надо искать лодку. Вот только доест и пойдёт на поиски. Но, допивая кефир, услышал позади себя надсадный кашель. И, не оборачиваясь, сразу определил: абориген, в годах, сильно курящий и пьющий.
— Эээ, всё не выпей! Дай опохмелиться, — прохрипел голос. И тут же из-за спины, подволакивая ногу, вышел мужичок с ноготок, с раскосыми глазами на странно белом лице.
— Это кефир… Собственно уже ничего и не осталось. Есть вода, не хотите?
— И ладно, и нехай вода. Я вчера спирта саданул — разбавлю! — согласился мужичок. И взял дрожащими рукам бутылку.
— Скажите, здесь можно переправиться? Мне на ту сторону надо…
— И мне надо. Он вишь, с того берега счас лодчонка отчалит. Не ты, правей, правей гляди… Она зараз пристанет и нас перевезет… А ты кто?
— Да вроде человек! — уже и сам засомневался беглец.
— Ты это… не дразнись! Я, паря, спрашиваю, откель ты тут? — допытывал незнакомца дотошный абориген.
И тот с полным правом ответил: «Из Улятуя!»
— Ааа… — протянул мужичок. — О, вишь, отчалила лодчонка-то!
И действительно, на противоположном берегу взвыл мотор, потом что-то тёмное понеслось снарядом по воде, и скоро уткнулось в песчаный берег. До неё было метров пятьдесят, и беглец, сам удивившись свой резвости, бросился к лодке, волоча за собой рюкзак. А вдруг лодочник высадит пассажиров и понесётся назад, откуда ему знать, что он собрался переправляться.
— Да не спеши, он ждать будет. Тебя одного повезет, чё ли? — кричал ему в спину мужичок. Нет, нет, он должен немедленно переправиться, должен преодолеть этот водный рубеж. Там, за этой жёлто-серой полоской воды, судя по карте, другой административный район, и он, переехав на тот берег, точно оторвётся от проклятого места и, может быть, выйдет из круга. Лодочник, молоденький парнишка, ещё помогал двум грузным женщинам выбираться из лодки, когда он, запыхавшись, крепко ухватился за борт речной посудины.
— Погодьте, вы куда? — остановил его парнишка.
— На тот берег! Надо, спешу, очень надо, — быстро и просительно бормотал беглец. Он что, не хочет плыть назад?
— Так платить надо, — предупредил лодочник.
— Сколько? Сколько? — нетерпеливо спросил он.
— Ну, сколько не жалко, — сел к мотору парнишка. — А голубенькую дадите? — рассматривал он пассажира.
— Голубенькую? Пятьдесят? — догадался тот.
— Ага! А если один хочете, то платите сто рублев.
— Давай, давай, заплачу! — перевалился он через бортик. И не успел он плюхнуться на банку, как парень дёрнул тросик, и лодка, сделав круг, понеслась по воде метеором.
— Эээ! А меня! — бегал по берегу мужичок. «Извини! Ты-то уж как-нибудь доберёшься!»
— Хороший мотор! — прокричал он рулевому.
— Новый! — радостно оскалился парень.
И через пару минут лодка врезалась в берег. Всё! Речка отрезала и Улятуй, и Оловянную, и Красноозёрск. И, вытащив деньги, благодарно протянул одну купюру парню. Тот хотел запротестовать, мол, крупная деньга, но когда пассажир развёл руками: мельче нет, смирился и тут же стал отсчитывать сдачу из мятых десятирублёвок. Считал долго, что-то шепча про себя, и набрал целый ворох бумажек.
— Назад-то, дяденька, когда? Если меня на берегу не будет, то вон, видите дом, антенна самая высокая, самая высокая из всех, видите? Я там буду, — радостно твердил лодочник.
— А как твоё село называется? — Хотелось убедиться: то ли село, что обозначено на карте.
— Боржигантай и называется, — удивился лодочник, как это взрослый не знает названия.
— А ты что же, оставляешь лодку на берегу?
— Не, я тут сижу. А когда надо до дому, мотор снимаю. Если надо, я и ночью перевезу. Во, глядите, дед Сабашкин пилит, — показал парнишка рукой на реку. Там, вдалеке, плыла лодка, в ней кто-то быстро
