— Крепко мешки набили-то. И много в этом годе настригли? С той стороны едете? — показал себе за спину. — А с какой кошары? Там до вас никто не приблудился? Точно, никого не было? Ехай! Да ехайте, разит от вас, черти! Неделю, что ль, не просыхали?
А спавшему в кузове человеку привиделся чудный сон. Он видел тесную комнату в суде и себя, прикованного к руке конвоира. Так обычно они ждали отправки из суда в изолятор. Вот подняли с лавки, но сигнала на выход всё не было и не было. Не все коридоры зачистили? Так он и стоял, держа в скованной руке маленький портфельчик, а в другой сиротский пакет. Там почему-то были бутылки с водой. Обычно в процессе он выпивал всю воду, что брал с собой из камеры. Бывало, они с Антоном целый день ничего не ели, но воду пили обязательно. А сегодня пакет отчего-то тянет руку, и хочется бросить его в урну. Но для этого надо просить стражника подвинуться, без его разрешения он не может сделать и шагу…
Но вот страж наклоняется к нему и тихо говорит: «Пошли! И быстро, быстро! Вы только ничему не удивляйтесь!» Он хочет посмотреть парню в глаза, но тот всё отворачивает лицо, и всё тащит его за собой. И кажется, его конвоирует вовсе не судебный пристав… но кто тогда? Сначала они поднимаются с третьего этажа на четвёртый, потом спускаются вниз к чёрному ходу, на улице их ждет белый автобус с зелёной полосой. Но когда до машины осталось преодолеть две ступеньки, его снова повернули и потащили назад. И снова надо было подниматься на четвёртый, потом спускаться на третий, потом снова наверх и снова вниз. Сколько его будут таскать по лестницам, по пустым коридорам, его почти два последних года водили так, сколько можно? Но вот открылась дверь на улицу, но вместо белого автобуса там стоял чёрный «линкольн». И в машине только шофёр, и никаких конвоиров. И замечательно, он вполне обойдётся и без охраны.
— Ну, что, поехали? — спросил у него человек в чёрной лаковой кепочке и с белым шарфом на шее.
— Да, да, отвезите меня, пожалуйста, домой, — глядя в окно, поторапливал он.
— Домой? Нет, домой пока нельзя. А покатать могу.
— Не надо меня катать! Не хотите везти, так и скажите. Я пешком дойду.
— Пешком нельзя! — клацнуло устройство — это шофёр заблокировал дверь, и теперь ему не выбраться. Зачем он так? И тут машина сходу набрала скорость и как болид понеслась куда-то на бешеной скорости, и сколько он ни пытался, но так и не мог рассмотреть, по каким улицам они едут. Да и не улицы это были — огромные площади, и никакой не город, никакая не Москва, а пустое загородное шоссе. И тут машина вдруг останавливается, шофёр сдёргивает с себя кепку и волосы рассыпаются по плечам: женщина! Зачем женщина? А шофёрша с улыбкой поворачивается к нему, и он видит — это Дора! Только почему у неё не чёрные, а красные волосы?
— Ну, что, в Шилку или в Первомайский? — нетерпеливо спрашивает Дора.
— Здравствуйте… А вы что же… — начал он. «Откуда она знает, что ему надо в Первомайский?» А женщина, положив руки на руль, пристально рассматривает его, рассматривает так, будто видит впервые. Не хочет узнавать? Хорошо, если не хочет, то и он не будет, и пожалуйста.
— У меня деньги есть, я заплачу, — засуетился он.
— Заплатишь, заплатишь… Только рюкзак надо в багажник положить.
— Рюкзак? — Он только сейчас увидел на коленях туристский рюкзак. Откуда он взялся? — Нет, не надо в багажник, я его на руках подержу.
— А что он у тебя такой пахучий? Бензином так и несет!
— Извините, бутылка с керосином для костра опрокинулась…
— Турист, что ли? — всё рассматривала его Дора-неДора.
— Да вот отстал от группы, в селе задержался, переправился через речку, искал стоянку, а лагерь уже снялся, — легко соврал он.
— А откуда сам? Не из Москвы ли?
— Нет, нет! Не из Москвы! Из Новосибирска. — Она что, забыла, он ведь об этом уже говорил.
— Аааа, — протянула Дора и, уставившись на дорогу, тронула машину с места. Ну, слава богу! Он уже думал, что машина так и застрянет в этой глуши…
— А тебе куда в Первомайском? — не унималась женщина.
— Если не трудно, высадите меня где-нибудь в центре… Где-то там, у церкви, — проговорил он и замер: зачем он сказал про церковь, не надо было этого делать.
— Да какая там церковь! — раздался из-за спины знакомый голос: Анна Яковлевна? Тётушка была так похожа на Анну Яковлевну, только помоложе, почти как Дора. Чёрт возьми, она ведь знает, что ему надо ехать на станцию, а не в Первомайский… Сейчас начнёт расспрашивать, почему да зачем…
— А ты чего же это, верующий? — удивилась условная Анна Яковлевна. — И откуда на дороге взялся?
— Мама, он турист, заблудился, ищет свою группу.
— Нет, пускай сам скажет, какой такой турист?
— Вы, как всегда, в своём репертуаре! Что вы всё допрашиваете?
— А ты тоже кого ни попадя садишь… А на дороге люди разные, шарахнет вот такой чем-нибудь по голове, потом допрашивай, не допрашивай, — ворчала женщина за спиной. И он сжался весь: вот сейчас, сейчас кто-то из этих женщин узнает его и тогда… Но Анна Яковлевна на заднем сидении вдруг успокоилась, затихла и, укрывшись зелёной шалью, и больше не проронила ни слова.
— Заснула, — вглядываясь в зеркальце, тихо проговорила женщина за рулём. — Если вам, как туристу, нужен ночлег… могу комнату предложить.
— В самом деле? Это было бы хорошо, — на всякий случай обрадовался он. Вот доедем и там разберёмся, что к чему. Только бы понять: Дора или не Дора… Да мало ли похожих женщин? Внешность, на его вкус, вызывающая, но крепкие загорелые руки, но румянец, но грудь, но запах! Запах был необычным. Пачули? — попробовал определить он, но тут пришлось отвлечься.
Женщина положила крепкую руку ему на колени, и он застыл, не зная, как реагировать. Но когда пальцы с длинными ногтями передвинулась дальше, пришлось прижать эти пальчики своей рукой и выдавить: «Потом!» Нехорошо, они ведь не одни в машине. Женщина усмехнулась и руку убрала: «Потом, так потом!» А он тотчас пожалел, что был так категоричен, по телу что-то там разлилось, в висках заломило…
— Ты в наших местах в первый раз? У нас здесь хорошо, воздух, вода минеральная, малина, смородина. — И для убедительности показала на корзины с красными ягодами на заднем сидении. Корзин было много, они стояли друг на друге и за ними не было видно женщину в зелёной шали. Возить корзины на «линкольне»? А почему нет?
— У меня и дом, чтоб ты знал, большой, места хватит. Хочешь отдохнуть? — щебетала и щебетала Дора-неДора, а он всё кивал головой: да, да. Но когда на подъезде к Первомайскому пост, он увидел людей с автоматами, просить женщину остановить машину было поздно. Только она и сама, сбавив скорость, забеспокоилась:
— Надо же, сколько милиции нагнали. Наверное, ищут кого-то. Ты приготовь, приготовь документ!
— У меня нет паспорта, у коллеги остались, — теребил он лямки рюкзака. — Я ведь рассказывал, лагерь без меня снялся…
— Ну, ты даёшь! — протянула женщина и как-то сразу переменилась в лице. Испугалась? Но ей-то чего бояться? Он так совсем не боится, этим людям с автоматами он всё объяснит, они поймут… Если успеет, если успеет… Но вот человек в камуфляже подал знак рукой в перчатке: стоять! И не успела машина остановиться, как в окно заглянуло лицо в серой маске, в прорези были видны большие карие, будто женские глаза.
— Что случилось? Авария? — заискивающе спросила женщина. — Вот, пожалуйста, пожалуйста! — протянула она документы автоматчику. И тот, согнувшись, внимательно окинул взглядом внутренности машины, задержал взгляд на рюкзаке пассажира. А тот весь покрылся испариной: только бы парень не заметил его страха. И, вжавшись кресло, ожидал той минуты, когда спецназовец подаст знак и машину окружат, и заставят выйти, и, толкая в спину автоматом, поведут к автобусу с синими занавесками…
— А что случилось? Это мама, это муж мой, мы домой едем.
«Что она несёт? — замер он. — Сейчас её мать возьмёт и скажет: „Какой муж, какой муж! Подобрали какого-то неизвестного мужика на дороге…“» Но женщина на заднем сидении ничего такого не сказала, а
