лишь захватили и используют. Нет у сыщика злости на таких преступников, ничего с этим он поделать не может, а нет злости, нет и сил.
«Будешь философствовать, не сумеешь собраться, пришлепнут», – урезонивал себя сыщик. И, будто подслушав его мысли, в избушку вошли двое охранников, крепкие ребята с округленными литыми фигурами, сытыми равнодушными лицами.
– Мир дому! – сказал один из них, мазнув по Гурову взглядом, и занял столик у окна.
– Настя, рабочий класс прибыл! – громко объявил второй, усаживаясь рядом с напарником. – Тащи горшки и чего-нибудь покрепче чая!
Они были похожи: оба русопятые, ладные и опасные. Один чуть повыше – Гуров без труда определил, что он в паре за старшего, и про себя окрестил его Большим, а второго – Маленьким. Сыщик попытался определить, где у них оружие, но не определил, свободные джинсовые куртки предусмотрительно расстегнуты.
Парни вели себя свободно, но не нагло, выпили по полстакана и с аппетитом хлебали из глиняных горшочков горячее. На Гурова они внимания не обращали, разговаривали негромко, ели аккуратно. Сыщик не сомневался, что перед ним профессиональные убийцы, но глядел на них без ненависти, равнодушно, как смотрят на убийц в кино.
Появился Романов, элегантный, отнюдь не современный отечественный механик, типичный аристократ, даже не сегодняшний, а сошедший с гравюры девятнадцатого века. Александр Сергеевич безлично поздоровался и занял столик у двери. Столиков в кафе было восемь, а посетители расселись треугольником: в дальнем углу Гуров, у окна «водители», у двери «механик». Сыщик сложившуюся ситуацию отметил, но убедил себя, мол, мерещится, для расправы место абсолютно неподходящее – в проходах между столиками суетится розовощекая Настя, с кухни доносятся голоса. Только сыщик успокоил себя, как прозвучал звонок, Настя засуетилась и вскоре покатила на выход заставленный блюдами столик.
«Если ее опередить, я успею выйти», – как о постороннем подумал Гуров и не двинулся с места. Настя со столиком уехала, тут же из кухни выплыла дородная женщина в жестко накрахмаленном стерильном белом колпаке. Глядя завороженно прямо перед собой, словно боясь упустить из вида что-то чрезвычайно важное, она проследовала к дверям и скрылась. В утробе кухни брякнуло, лязгнуло, и сыщик ясно увидел массивную железную дверь и засов.
«И все равно, – упрямо думал он, – стрелять не будут. – И пододвинул ногой сосновую табуретку ближе. – А в рукопашной мы разнесем теремок вдребезги. Здесь собрались люди серьезные, они не позволят необдуманных поступков. Но серьезные на втором этаже, – возразил себе сыщик, – а тут исполнители, они способны рассудить иначе. Им приказано припугнуть и выставить постороннего, который нагло забрался, куда ему не следует, и этот посторонний – мент, но – ментов тысячи, и церемониться с каждым…»
Гурову пришлось свои размышления прервать и вернуться к действительности, так как водители-охранники поднялись. Маленький двинулся к выходу, а Большой – к столу Гурова. Боковым зрением сыщик видел, что Маленький задержался около Романова, который кивнул и встал. Сыщик, не поднимая головы, следил за ногами подходившего шофера. Прежде чем напасть, человек всегда собьется с шага. Большой не сбился, спокойно сел рядом. Гуров поднял голову, взглянул с любопытством.
– Давай, приятель, собирай вещички, двигай домой, в твоем возрасте надо больше думать о здоровье.
– Да я еще молодой. – Гуров улыбнулся, мягко подобрал ноги.
– Зачем спорить-то, молодой?
Миролюбивый тон мог обмануть лишь сопляка. Шофер ударил быстро, но Гуров ожидал нападения, легко наклонился, кулак рассек пустоту, и на секунду бандит раскрылся. Гуров вытянул руку, коротко ударил противника в горло, под адамово яблоко. Большой хрюкнул, ткнулся лицом в стол, сыщик достал наручники и, пристегнув его кисть к ножке стола, вынул у него из внутреннего кармана пистолет.
Маленький происшедшего видеть не мог, так как, выпроводив механика, стоял у двери с наружной стороны. Гуров знал, что боль уже отпустила, человек уже пришел в себя, сейчас натужно сглатывает, пытается сориентироваться в обстановке.
– Ты знаешь, кто я? – Гуров допил остывший кофе.
– Мент поганый, – прошептал сипло Большой и сел прямо.
– Допустим. Тогда ты фраер сопливый. Гоги тебя выгонит, он же не велел бить меня. Как зовут?
– Ну, Степан.
– А меня – Лев Иванович. А того, кто за дверями стоит?
Гуров видел, как новый знакомый потянул наручники, стол качнулся.
– Чего молчишь, Степа? – Гуров поднялся, взял с буфетной стойки стакан с соком. – Освежись, полегчает. Так как зовут твоего приятеля?
Степан сделал натужный глоток, отставил сок, вытер слезящиеся глаза.
– Кореша Толиком звать.
– Анатолий и Степан, хорошие имена. – Гуров закурил. – Позови его.
Степан откашлялся, но Толик сам заглянул в теремок:
– Ну, чего валандаетесь? Пошли!
– Погодь! – громко сказал Гуров. – Шагай сюда, Толик, разговор имеется.
Толик был прост и незатейлив, как огурец, подошел, сверкая улыбкой, и спросил:
– Сговорились? Я же тебе толковал, Степа, что товарищ умный. – Он смотрел на содельника и не обратил внимания, что Гуров, подвигая ему табуретку, поднялся и взял столовый нож. – Ты чего, Степ, забурел?
Гуров ударил ручкой ножа чуть пониже третьей пуговицы, точно в солнечное сплетение. Толик чуть не выплюнул язык, глаза застекленели, он схватился за живот, упал на стол. Гуров отобрал у него пистолет, пригрозил Степану:
– Будь хорошим. – Отстегнул браслет наручников от стола, защелкнул его на запястье Толика. – Теперь спокойно поговорим, ребята.
Скованные наручниками, Степан с Анатолием сидели смирно, держали руки на коленях и со стороны производили приятное впечатление.
Обслужив в номерах высокопоставленных клиентов, вернулась в кафе розовощекая Настенька, пронесла свою крахмальную корону шеф, на столик с новоявленными друзьями не взглянула, давно научившись отличать хозяев от их слуг. Шефу предстояло приготовить обед, а продовольственный кризис хотя еще резиденции не захватил, но кладовки уже выдувал, приходилось изворачиваться. Гуров заказал коньяк и кофе, сам не пил, сидел расслабившись, скрывая дрожь и тошноту, естественную реакцию организма на перенапряжение. Сколько ни тренируешься, а супермена из него не получается. Сыщик вздохнул, заметил, как кривится от боли Толик, дышит осторожно, а Степан глотает коньяк и вздрагивает.
– Ты лед из морозилки выковырни и к брюху приложи, – посоветовал Гуров, и не потому, что парня пожалел, а так, для завязки разговора.
– Сегодня, Лев Иванович, прикуп твой, – сипло сказал Степан. – Так ведь замочить ты нас все равно не можешь, а завтра тоже наступит. Раз ты Гоги знаешь, то должен понять, он не простит.
– Ясно дело, не простит, – согласился Гуров и пристально посмотрел в глаза Степану.
– Пушки отдай, сука. – Мысли Толика были короче, слог лаконичней.
– Обязательно, – кивнул Гуров.
– Ну и как полагаешь дальше? – спросил Степан.
– Не знаю, давай решать.
– Пушки отдай, и мы тебя отпустим, – вмешался Толик.
– Совсем плохой. – Гуров смотрел укоризненно. – Степан, скажи…
– Ты на сдаче, банкуй, – ответил Степан и отвернулся.
– Слушай, мент, а Эфенди, случаем, не ты пришил? Так слышал я о тебе…
Закончить Толик не сумел, Степан ударил его по лбу. У нормального человека произошло бы сотрясение мозга. Толик лишь зубами лязгнул, голова у него была сильным местом. Он взглянул на старшого с обидой, буркнул:
– А я ничего. – И подлил в стакан коньяку.
– Он как? – Гуров кивнул на Толика, шлепнул пальцем по губам.
– Могила, – ответил Степан.
– Смотри, ты сам сказал, что Гоги не простит. – Гуров увидел, как метнулся взгляд Степана, понял, что смысл сказанного дошел по назначению, и продолжал: – Я, Степан, человек мирный, интеллигентный, приехал отдохнуть, если Георгий Акимович Мельник пожелают, обсудить некоторые вопросы. А ты сразу драться, нехорошо. Теперь мы оба в глупом положении. Извечный русский вопрос: что делать?
– Ты с Гоги знаком?
– Заочно.
– Значит, бумажки о нем читал, – понял Степан. – Так ты его не знаешь.
– Степан, давай столом мента придушим, – снова возник Толик, – ключ и пушки отнимем.
Степан провел ладонью по лицу приятеля, подвинул ему стакан:
– Закройся, без тебя тошно.
– Слушай, Степан, внимательно, постарайся понять. – Гуров выдержал небольшую паузу. – Я вас сейчас отпущу, если вы начнете безобразничать, пристрелю. Пистолеты с вашими пальчиками вот тут, – Гуров похлопал себя по карману, – так что у меня – самозащита, у вас – крематорий. Понятно? Георгию Акимовичу Мельнику я ничего не скажу, вы будете ему служить, словно ничего не произошло. Ему – служить, а мне немного прислуживать. Обыкновенный шантаж в нашей с вами жизни дело обычное. Есть контрпредложения? Вопросы? Нет. Тогда с богом.
Гуров бросил на стол ключ от наручников.
– Браслеты с ключиком оставьте на столе, прикройте салфеткой и топайте.
Сыщик отошел к буфетной стойке. Степан не раздумывал, сейчас главное освободиться, а дальше жизнь покажет, мент еще горько пожалеет. В машине имелись пушки не хуже, главное – не дать менту выйти с территории.
Степан бросил наручники на стол, прикрыл салфеткой. Гуров пил сок из запотевшего стакана, с улыбкой наблюдая за боевиками, которые, потирая ушибленные места и натертые кисти рук, решали, что теперь делать.
– Двинули, что ли? – буркнул Толик.
Степан был умнее, решил сделать вид, что смирился.
– Лев Иванович, как мне с Гоги говорить? Он велел вас отсюда выселить.
