шкипера увлечение чудное — любил он решать задачки арифметические, да наблюдать, как судовой штурман прокладку на карте вычисляет. Вечно он около штурманов крутился: и то ему покажи, и это интересно. Дружки слизовские, шкиперы кораблей соседних, и те на него порой обижались. Все люди, как люди, есть случай — сразу в кабак, а этот вечно сидит цифирьки выписывает, противно!
А как-то и вовсе заявился Слизов к капитану своему, бухнулся в ноги да давай просить:
— Пустите, отец родной, учиться меня в роту штурманскую!
У капитана аж челюсть отвисла:
— Экий дурень ты, Слизов, и на кой ляд тебе та рота! Кто счас? Шкипер персона уважаемая! А кто после роты той выйдешь? Учеником штурманским на побегушках! Тебе уж четвертый десяток, семья. Пора головой своею сурьезно думать!
Но Слизов от своего не отступал и в роту штурманов был все же определен. Бедствовал, конечно, последнюю полушку слал семье, сам же месяцами жил лишь на хлебе да воде. Соученики многие ему в сыновья годились, смеялись над дядькой-перестарком. Но ничто не могло поколебать слизовского упорства. С чисто крестьянской жадностью накинулся на учебу. Себя ж утешал так:
— Великий Михаила Ломоносов и грамоте к двадцати годам выучился, а каких высот в науках достиг!
Немудрено, что штурманскую роту Слизов окончил первым по списку. За успехи в науках навигацких дали ему, минуя ступень ученическую, сразу чин подштурмана, да должность навигаторскую на фрегате. Дело пришлось Слизову по душе. Любил он высоты светил брать, счисление вести, ход корабельный мерить. Местом своим дорожил и гордился.
— На нас, навигаторах, весь флот держится! — говаривал дружкам за столом питейным — Кто знает нынче капитанов короля португальского, что округ Африки в Индии плавали? Никто! А имя Васки да Гамы — великого навигатора известно каждому просвещенному мореплавателю!
— Ну, ты даешь, Иваныч, — искренне восхищались товарищем шкиперы да боцманы. — Головастый ты у нас, прям как немец!
Жена ж знатока штурманских наук Ирина Николаевна восхищения дружков не разделяла.
— У всех мужики как мужики. Все что-нибудь со службы домой тащут, кто рыбку, кто окорочок, кто холстинку залатанную. Мой же одна прореха! Все по грамотеям бегает да книжки напролет читает! И пошто я такая несчастная! — жаловалась она своим подругам-товаркам
— И то, Николавна, — сочувствовали ей те. — Не повезло тебе, сердешной, в жизни, еще ты со своим дурнем намаешься!
Проплавал Слизов одну кампанию, затем вторую. Приметило его начальство, стало от иных отличать, в пример ставить. Хорошие штурманы во все времена в цене немалой! Получил Слизов и повышение — стал старшим штурманом на корабле линейном. Стал и деньги неплохие получать, квартиру приличную снял. Жена его о былых разговорах с подружками позабыла.
— Я теперь супружница штюрманская, а потому дама солидная и почтенная! — гордо объявляла она при случае.
— Возгордилась! — шептались промеж себя бабы. — Барыней стала! Вот ведь что значит мужика башковитого охомутать! Живи и радуйся!
Казалось бы, уж теперь-то надо было Слизову наконец успокоиться. Всё в его жизни устроилось вполне. Надо лишь отплавать пять-шесть кампаний, а затем куда-нибудь под Казань на должность фортмейстерскую, лесами корабельными заведовать. Место сытное и доходное. Предел мечтаний каждого флотского штурмана. Но и теперь сын конюха не угомонился! Завел он дружбу с профессором Кургановым, что в Морском корпусе науки точные читал, и стал к нему при каждом удобном случае наведываться, уроки брать. Смеялся Курганов:
— Экий ты, Петр Иваныч, настырный, будто в академики метишь!
Смущался тогда Слизов, треуголку в руках сжимая: — Хочу лишь от учености вашей малую долю перенять, чтобы дело свое познать до тонкостей предельных. А мечту имею найти способ, чтоб, в море плавая, долготу определять!
Тут уж и Курганов посерьезнел, вздохнул тягостно:
— Сие есть задача неразрешимая. Ни англичанин Невтон, ни наш академик Эйлер решенья ее не осилили. Куда уж нам тщиться! Ладно, доставай учебник, будем делать урок!
Прошло еще немного времени, и не стало Петру Слизову равных в штурманском деле на всем флоте. Теперь капитаны перед очередной кампанией за Слизова чуть не в драку, какими только посулами ни прельщали. И было из-за чего! С таким штурманом любой капитан был как за каменной стеной. Теперь Слизова даже флагманы по имени-отчеству величали за ученость его и мастерство. Так и служил штурман Слизов до самой Турецкой войны 1768 года. Когда ж стал собирать адмирал Спиридов эскадру в пределы Средиземные, вспомнил он и о Слизове. Должность Петру Ивановичу определили большую — старшим штурманом всей эскадры.
Едва прибыл Слизов на флагманский «Евстафий», тут же прибил в своей выгородке над гамаком картинку малую. На той картинке персона какая-то в шляпах с перьями. Спрашивали Петра Ивановича:
— Кто таков мужик на картинке?
— Сей портрет персоны кавалера Васки да Гамы, первейшего из штюрманов мира! — был ответ Слизова.
Затем был сложнейший поход в Средиземное море. Свой «Евстафий» Слизов привел к месту эскадры на острове Менорка первым. После был Хисский бой. Когда ж свалился «Евстафий» на абордаж с турецким флагманом, Слизов храбро дрался на палубе, когда ж от взрыва крюйт-камеры «Евстафий» взлетел на воздух. Слизов был отброшен далеко в море. Долгое время плавал он, оглушенный. Держался за обломок мачты, да еще поддерживал обессилевшего капитана Круза. Так их вдвоем и вытащили.
За заслуги в Чесме, по ходатайству Спиридова, был дан Слизову мичманский чин и пожаловано личное дворянство. Затем были походы и сражения иные. Закончилась экспедиция, и вернулся в Кронштадт флот. Началась обыденная служба. Скоро, очень скоро почувствовал Слизов, как обходят его чинами и должностями, как смеются в спину сопливые мальчишки, но родовитые и со связями. Впрочем, по этому поводу Петр Иванович особо не печалился. Дело свое он знал, и делать его привык на совесть. От особ интригующих держаться старался подальше.
— И чего нервы друг дружке трепать? — удивлялся искренне. — Море большое — всем места хватит!
Дружбу водил Слизов с приятелями — старыми шкиперами да боцманами. Накоротке знался с адмиралом Крузом, с которым породнила его чесменская купель. Частым гостем в слизовском доме бывал и молодой капитан 1-го ранга Муловский. С Муловским Слизов отплавал две кампании на фрегате. Первую — капитаном, вторую — старшим из лейтенантов. И хотя годился Гриша Муловский Слизову по годам в сыновья, отношения меж ними были самые сердечные. Что сблизило этих, казалось бы, совершенно разных людей: блестящего молодого офицера и старого трудягу моряка, кто знает? Может быть, общая любовь к морю, да еще неистребимая тяга к знаниям?
— Иш, халдрон-то наш все с книжками бегает, мол, я не я, а как был сиволапым, так им и останется. Одно слово: х-а-л-д-р-р-о-н!
Халдронами в те годы презрительно называли корабельных штурманов, тех, что не допускались в кают-компанию и, завидев офицера, должны были вставать перед ним во фронт.
Шли годы, и наконец наступил день, когда сын конюха стал капитаном 1 -го ранга. Но дома Слизову так и не сиделось. Почти каждый год просился он перегонять новостроенные корабли из Архангельска вокруг Скандинавии в Кронштадт, а когда подустал от бесконечных штормов, полюбил всей душой шхеры финляндские, куда и старался в плавание напрашиваться. Тут уж и видавшие виды моряки удивляться стали.
— И что ты сыскал там, Иваныч, — говаривал при встрече адмирал Круз. — Ведь хуже места для мореплавателя поди в целом свете не сыщешь! А ты ж туда как на ярмарку ездишь!
— Да потому и катаюсь, что мне по худородству моему самое там и место! — отвечал ему седовласый капитан 1-го ранга. — Политесы там без надобности, начальство тож далече. Зато уж плавание шхерное, ровно, что война. Все время настороже быть надобно, чуть рот раззявил, и уже на камешке сидишь! А я ж в этих шхерах, что волк в лесу, любую тропинку знаю!
