было прятаться самим.
Корабельный флот в море в тот год вывел старейший из адмиралов России Ханыков, принявший своё боевое крещение ещё в достопамятном Чесменском сражении. Перед отплытием Чичагов вручил ему следующую инструкцию: «…Стараться истребить шведские морские силы или овладеть ими прежде соединения их с англичанами, очистить финляндские шхеры от неприятельских судов и содействовать сухопутным войскам недопущением высадки неприятельского десанта». В довершение всего старого адмирала подчинили ещё и командующему финляндской армией графу Буксгевдену, который тут же велел Ханыкову искать и сразиться с английскими эскадрами. Адмирал был таким приказанием поражён:
— У меня девять старых кораблей да шесть дырявых фрегатов! Команда сплошь рекруты, а вся лучшая часть флота накрепко заперта в Лиссабоне! Куда я с этим барахлом против английских эскадр! Умереть мы, конечное дело, умрём, но будет ли от этого какая польза? Здесь одно из двух: либо наша непроходимая дремучесть, либо и того хуже — предательство!
В те дни Чичагов писал маркизу де Траверсе: «Ханыков, которого отправляют с жалкими остатками нашего несчастного флота с тем, чтобы он нанёс решительный удар шведскому…» Послание более чем красноречивое и говорящее о том, что морской министр был уже по существу отстранён от дел и все приказания Ханыкову отдавались, минуя его, людьми, в деле морском мало что смыслившими.
Буксгевден панически боялся высадки английского экспедиционного корпуса, который должен был помочь шведам остановить движение русских войск в Финляндии. Для того чтобы обезопасить себя от нового противника, он готов был бросить остатки Балтийского флота хоть в пекло. Однако общая политическая ситуация к этому времени серьёзно изменилась. Быстрое завоевание Финляндии свело на нет все планы Стокгольма и Лондона. И англичане почли за лучшее перебросить десантный корпус Мура в Португалию против войск Жюно.
Пока Ханыков (опять же по приказу Буксгевдена) охранял приморский фланг его армии, в Балтийское море вступила английская эскадра и соединилась со шведами. На подходе к Балтике была ещё одна.
ПОДВИГ ТЕНДЕРА «ОПЫТ»
В начале июня 1808 года произошло первое боевое столкновение между бывшими союзниками, и героем его выпала честь стать лейтенанту Гаврииле Невельскому.
Произошло это при следующих обстоятельствах. Из взятого нашими войсками Свеаборга в разведку были направлены корвет «Шарлотта» с тендером «Опыт». Неподалёку от Гангута они обнаружили английские корабли. После этого «Шарлотта» осталась сторожить противника, а «Опыт» поспешил в Свеаборг, чтобы сообщить о появлении британского флота у наших берегов. Передав сообщение, командир тендера лейтенант Невельской получил приказание вновь выйти в море, чтобы вернуть в базу дозорный корвет, ибо нахождение последнего вблизи значительных сил противника становилось небезопасным. Командир «Шарлотты» к этому времени убедился в том и сам, а потому корвет, не дожидаясь приказа сверху, успел укрыться от неприятеля в Балтийском Порту (ныне город Палдиски в Эстонии). Не найдя «Шарлотты», Невельской из-за сильной пасмурности внезапно оказался нос к носу с английским фрегатом «Сальстет».
Из воспоминаний отставного генерал-майора Баранова, бывшего в этом бою на «Опыте» гардемарином: «Утром 11 июня, выйдя из Свеаборга при тихом переменном ветре, ясном небе и пасмурности по горизонту, мы увидели через несколько часов трёхмачтовое судно близ того места, где должны были найти корвет „Шарлотт“. Пасмурность лишила нас возможности отличить неприятельский фрегат большого ранга от своего корвета, бывшего прежде французским приватиром и купленного нами за его отличные качества… Припоминая опытность капитана и верность его морского взгляда, не смею утверждать, вполне ли умышленно мы приближались к ждавшему нас противнику; но когда нельзя было сомневаться, что это не корвет „Шарлотт“, а сильный неприятельский фрегат, то, сделав опознавательный сигнал и не получив на него ответа, мы по приказанию командира, положив сигнальные флаги и книги в ящики, наполненные песком, бросили их за борт и приготовились к бою. Спустя несколько времени неприятельский фрегат, сблизясь с нами, сделал пушечный выстрел и поднял английский флаг. Мы же медлили поднятием своего флага, и эти минуты были самыми тягостными! Фрегат повторил ещё холостой выстрел и вслед за тем послал нам выстрел с ядром. На это приветствие командир приказал тотчас ответить тем же и поднять наш флаг. С тендера раздался выстрел 12-фунтовой коронады, на ноке гафеля развился русский военный флаг, томительное ожидание кончилось! Всё ожило, всё встрепенулось; каждый старался употребить все свои силы и способности на поражение неприятеля, хотя бой был далеко не равен…»
Даже с первого взгляда было ясно, что расклад сил далеко не в пользу маленького «Опыта». Против сорока четырёх тяжёлых орудий «Сальстета» у Невельского было всего полтора десятка мелких пушек. Против четырёхсот матросов «Сальстета» на «Опыте» не было и пятидесяти. У Невельского даже не было подчинённых офицеров. Вместо них двое мальчишек-гардемаринов, бывших в плавании практикантами.
С фрегата сигналом потребовали немедленной сдачи. Уверенные в удачном захвате посыльного судна, англичане сгрудились на палубе. Размахивая руками, они торопили:
— Давай, давай, Ванюш-ша! Езжай к нам, будешь кушать вкусный потаж, будешь пить горячий грог!
— Нам и без вашего грога неплохо живётся! — огрызались наши, порты орудийные открывая. — Сейчас будет вам и грог, и какава с чаем!
Лейтенант Невельской выбрал бой.
— Жизни свои мы сохраним вряд ли, зато честь — наверняка! — сказал он мальчишкам- гардемаринам. — Готовы ли вы к славной смерти?
— Мы-то готовы! — отвечали те. — Только маменек жалко, больно уж по нас убиваться будут!
Над посыльным судёнышком дерзко взлетел ввысь красный стеньговый флаг. Маленький тендер бросал вызов своему грозному противнику. Даже без зрительной трубы было видно, как врассыпную бросились к орудиям английские матросы. Палуба «Сальстета» в мгновение опустела.
Первым открыл огонь «Сальстет». Минуту спустя ответил и «Опыт». Неравный поединок начался. Малый ветер не уносил дыма, и вскоре противники уже только по вспышкам выстрелов определяли местонахождение противника.
Из воспоминаний участника боя Баранова: «Будучи гардемарином на тендере и в самом начале первой моей компании, я солгал бы, если бы стал рассказывать о всех направлениях и переменах курса; знаю только, что мы изменяли его нередко. Ветер был тих и переменялся очень часто. Догнал ли нас фрегат, или мы подошли к нему, также не могу сказать утвердительно; но твёрдо помню, что мы сблизились, — и фрегатские ядра стали перелетать чрез наш тендер, повреждая его рангоут. Впоследствии и наши ядра стали долетать до фрегата. Мы не скупились на выстрелы, и бой сделался жарким! Но ветер стих; тендер имел большие повреждения в корпусе и вооружении, и потому командир приказал прекратить стрельбы и выкинуть вёсла. Как теперь вижу артиллерийского бомбардира, просившего позволения наложить фитиль на коронаду, говоря, что она уже наведена на фрегат; позволение дано, выстрел раздался; но в то же мгновение неприятельское ядро раздробило ногу храброму артиллеристу гораздо выше колена. Упав, он на руках и остальной ноге дополз до фор-люка, спустился на кубрик и, не доверяя операции лекарскому ученику, неопытному мальчику, сам отрезал висевшую на жилах свою раздробленную ногу…
Действие вёслами во время штиля и маловетрия дало тендеру ход до 4 1/2 узлов. Фрегат, лежащий с нами борт о борт, стал отставать и очутившись у нас за кормой, приводил лагом, палил залпами и, наконец, ядра его не стали долетать до нас. Нарген был близок. Мы спешили на Ревельский рейд, а впоследствии — даже к ближайшему берегу. Уже мечтали мы, с каким восторгом будем рассказывать о нашем деле товарищам, а те из нас, которые были свободны от дела, собравшись у гака- борта, прокричали с командою троекратное „ура!“, махнувши шляпами отставшему от нас неприятельскому фрегату. Но радость наша была слишком преждевременна! Впереди тендера появилась чёрная туча,
