что ничем уже проехать было нельзя и проверить выполнение директивы невозможно, и тем самым спасли её от разрушения. А уже в наше время дорогу заново расчистили, церковь отреставрировали, и теперь она снова действующая.
— Я ж говорю, сплошные колдобины, — подтвердил Ваня.
— А монастыря там никогда раньше не было, — продолжала объяснять Тамара, в которой проснулся сейчас журналист. – Его лет пять как начали строить. Одно время было даже модно среди нашей городской элиты навещать этот строящийся монастырь, оказывать помощь и возить подарки, кто?то им подсказал, что это дело богоугодное, а уж монашки, мол, за них за всех и за процветание их бизнеса день и ночь молиться будут. Я об этом монастыре сюжет для своей передачи делала.
— Значит, монастырь все?таки женский? – переспросила Лана.
— Ну, конечно, женский! Неужели она в мужской бы поехала? – хмыкнул Ваня.
— Хорошо. И что она там делала, в этом монастыре?
— Ничего, – сказал Ваня. – Подарки отдала, и все, поехали назад.
— А ты матушку видел? В смысле настоятельницу.
— Ну так, мельком, когда коробки заносил.
— Старенькая?
— Да нет, примерно, как мама, может, даже моложе.
— А монахинь много там?
— Я одну только видел. По–моему, там жить ещё негде, церковь только строится, а кельи в таком домике, как сарайчик, дверей пять или шесть в ряд, они там по двое живут, вот считайте – человек десять, может.
— Ванечка, а когда вы возвращались, что мама говорила?
— Ничего. Мы, пока туда ехали, наговорились, а обратно она молчала почти всю дорогу. Единственное… мне показалось, что она эту настоятельницу откуда?то знает.
— Вот как?… – удивился Лёня и посмотрел вопросительно на В. В.
Тот пожал плечами.
— Первый раз слышу.
— Спокойно, — сказала Лана. – Давайте разберёмся. Допустим, Руся действительно знает откуда?то настоятельницу этого монастыря. Мало ли! Она, когда в газете работала, кого только не знала! Ну, и что из этого? Из этого же не следует, что она сама подалась в монастырь, правда?
— Но навестить, раз уж она оказалась снова в тех местах, могла, — вставила Тамара. – Кстати, у вас есть православный календарь? Надо посмотреть, не было ли в субботу какого?нибудь церковного праздника.
— Рождество Пресвятой Богородицы, — отозвалась с лестницы Аннушка.
— Точно?
— А то! – сказала Аннушка, выйдя из своего укрытия. – Я сама в тот день в церковь ходила, молилась, шоб Васильевна поскорее вернулась.
— Ну, хорошо, навестить, подарки отвезти, это она могла, это очень в её духе, — согласилась Мила. – Она такая, что из дому половину вынесет и отдаст первому встречному. Но остаться там! Это вряд ли… С чего бы!
— Нет, конечно, — сказал Ваня. – Мама не настолько верующий человек, чтобы… Она могла пойти в церковь, свечки поставить, когда чья?то годовщина смерти, или там перед Пасхой, перед Рождеством. Но она даже молиться как следует не умеет. Мы с ней несколько раз разговаривали на тему Бога, у неё немного… неправильное отношение к этому вопросу.
— Не то, что у тебя, да? — заметила Мила.
— Тёти! Только меня, пожалуйста не трогайте, ладно?
— Ладно, ладно, – отступилась Мила. – Мы тебя не трогаем, ты у нас вообще…
— Послушайте! – воскликнула Лана. – А вы помните Лиду?
— Какую ещё Лиду?
— Соседку её бывшую, по старой квартире!
Действительно, когда Мирослава ещё жила в К., была у неё такая соседка по лестничной клетке, дверь в дверь. Жила вдвоём с дочкой, а муж их оставил. Руся с ней не то, чтобы дружила, а очень её, по своему обыкновению, опекала. Та была и моложе и несчастнее, и все к ней бегала – то за солью, то за советом. Была она из станицы, из простой семьи, девчонкой приехала в город, выучилась водить троллейбус и работала, неплохо по тем временам зарабатывала, а жила в общежитии троллейбусного парка. И вдруг случилось такое несчастье, что она задавила насмерть человека, пожилую женщину. Маршрут её шёл мимо колхозного рынка, где вечно сновали прямо перед носом тётки и бабки с кошёлками, вот и эта вынырнула неизвестно откуда и прямо под колеса. Был суд и, если бы не молодой симпатичный следователь, сидеть бы этой Лиде, но он смог так повернуть дело, что дали условно. Лида, однако, была этому совсем не рада, она так сильно переживала случившееся, так винила сама себя, что даже хотела умереть, а уж сесть в тюрьму считала для себя неизбежным. Когда же все благополучно для неё завершилось, она впала в ещё большую депрессию, так что чуть было не попала в известное медицинское учреждение, и если бы не тот самый следователь… Он, оказывается, Лиду смог оценить и даже полюбить и вскоре на ней женился. Родилась девочка, Вера. Но жизнь у них как?то не заладилась и следователь вскоре ушёл к другой, оставив Лиде полученную в результате размена однокомнатную квартиру. Так она стала Русиной соседкой, очень к ней привязалась и, когда на неё в очередной раз накатывало смурное состояние, шла к ней и изливала душу на кухне, положив руки на стол и глядя неподвижным взглядом в окно.
Вдруг эта Лида стала заговаривать о том, чтобы уйти вместе с дочкой в монастырь. Когда она в первый раз про это сказала, Руся не придала значения, сказала: «Не дури», и все. Но Лида снова и снова возвращалась к этой теме, более того, теперь она предлагала Русе купить у неё однокомнатную квартиру.
— Дверь прорубите и будет вам ещё одна комната.
— Да не нужна нам ещё одна комната, — отмахивалась Руся.
— Если вы не купите, я чужим людям продам, а зачем вам невесть кто в общем коридоре? – наседала Лида.
Наконец настал день, когда она пришла и сказала:
— Ну, все, на следующей неделе мы уходим. Говори: покупаешь ты мою квартиру или нет?
— Иди куда хочешь, — разозлилась на неё Руся. –Только Веру с собой не тащи, ей же доучиться надо, и квартиру оставь, она вырастет, спасибо тебе не скажет, что ты её без жилья оставила.
Но Лиде нужны были деньги на обустройство там, в монастыре, покупку монашеского облачения и все такое.
— Сколько тебе надо?
— Пять миллионов, — сказала Лида.
Был 92–й год, и счёт денег шёл на миллионы. Как нарочно, у Руси лежали отложенные на всякий пожарный случай именно пять миллионов рублей.
— Бери и иди, а за квартирой я присмотрю, вдруг надумаешь вернуться.
Лида взяла деньги, Веру и исчезла. Потом уже, спустя месяца три, приезжала, очень изменившаяся, молчаливая, во всём чёрном, в платочке на голове. Руся к тому времени нашла ей покупателей, Лида быстренько продала квартиру и исчезла уже окончательно.
— А что, она всегда такая верующая была? – спросила Аля.
— Ещё какая! – продолжила Лана, которая хорошо знала эту историю, потому что сама жила тогда в двух кварталах от Руси и часто у неё бывала. – В церковь ходила постоянно, дома у неё все иконами было завешено, молилась всё время, говорила, что грехи свои замаливает. От неё муж из?за этого и ушёл, не смог выдержать. Ты, говорит, Бога любишь больше, чем меня.
— И девочка такая же была?
— Девочка вообще была у неё забитая, тихая, что мать скажет, то и делала, безропотная совершенно. Но у неё голосок был хороший, прямо ангельский, и она пела в церковном хоре. И, насколько я помню, регент хора вмешался и не отпустил её в монастырь, а когда Лида все же потащила её за собой, её там не взяли даже, да ей и было лет 15 всего. Так что она, по–моему, так и осталась при церкви, и Лида
