довести до фронта, чтобы они по дороге не разбежались. И, разумеется, обеспечить снабжение. Вот тут Виссарионович был явно на своём месте. Кстати, никакой линии фронта, строго говоря, и не было. Большевики сидели в Екатеринбурге и Челябинске. Колчаковцы — в Кургане, Тюмени и Кустанае. А между ними было зеленое (точнее, уже заснеженное) море тайги.
В итоге Колчак двинул первым. Его части стали наступать на Челябинск и Екатеринбург. Стратегический смысл его наступления не мог понять никто. Наверное, сам Колчак его не понимал. Ему явно хотелось просто перейти Урал — а там как получится.
Тут большевики подсуетились с моей идеей насчет Романовых. Какие-то офицеры попытались освободить царскую семью. Я не знаю, как это дело обтяпал Дзержинский — но трое были захвачены живыми и во всём сознались. А Николай Александрович при боестолкновении получил три пули, ранения, несовместимые с жизнью.
После этого Советское правительство сделало Колчаку предложение, от которого он не мог отказаться. Предложило передать ему царскую семью. Дескать, мы гуманисты, с женщинами и детьми мы не воюем. И что было делать Александру Васильевичу? Пришлось забирать эту компанию. Ну, и начался дурдом. Александра Федоровна захотела сама рулить, её поддерживал Дитерихс. А вот Колчаку это было ни на фиг не надо.
Между тем и без этого у Колчака были дела неважные. Объявленная им мобилизация ну решительно никакой популярностью не пользовалась. Как и продразверстка. Которую проводили те самые мальчики- прапорщики с большими понтами, но без всякого понимания того, что в стране происходит.[81]
И, в общем, что вышло? Да в тылу у Колчака началась партизанская война. Главной причиной была именно мобилизация. Большинство повстанцев, понятное дело, не были идейными большевиками. Их просто достали борцы за «Россию, которую мы потеряли». Но тут и наши посуетились. Сколько туда было отправлено диверсионных групп, знает один Дзержинский. Но и Красная Армия соплей не жевала.
Большевики силами бронепоездов и «санных» частей во второй половине ноября нанесли колчаковцам удар от Екатеринбурга на Курган. Город был взят после трехдневных уличных боев. Колчаковские силы, двигавшие на Челябинск, оказались отрезанными.
А вот такая психическая атака
— Ну-ка дай поглядеть.
Командир пехотной роты Архип Никифоров взял у меня бинокль.
— Ет вашу мать! И сколько ж их там?
И в самом деле, из леса, располагающегося примерно в двух километрах от нас, выходили люди в офицерских шинелях. Их в самом деле было как-то очень много.
Дело-то обстояло как всегда. Вообще-то мы с нашим бронепоездом не являлись боевой частью. Мы обросли дополнительным составом, в котором размещалась походно-полевая типография. Нашей задачей было идейно-пропагандистское обеспечение красного наступления. Мы, в основном, клепали листовки и выступали на митингах. Типа ребята, против кого воюете? А бронепоезд был так, для авторитета. Кстати, в этой истории почему-то слово «белые» не звучало. Наших противников называли «офицерами» или «кадетами».
Но… Как всегда у нас получается. Белых-то вроде как отрезали, но закрыть им дорогу из окружения было некому. Вот тут, на станции возле Кургана имелась рота бойцов, которые сумели вырыть кое-какие окопы. Мы снова стали пожарной командой, и хорошо, что вовремя подъехали. Наш бронепоезд стоял за холмом, так что противник мог видеть лишь дым из паровозной трубы. На крыше сарая, с которого просматривалась вся картина, засел наш связист.
— Слышьте все! — Заорал Никифоров, — если кто раньше приказа выстрелит, я тому глаза на жопу натяну и моргать заставлю!
Между тем наши противники приближались. Они шли плотными цепями и не стреляли. Зрелище было страшноватое.
Но тут связист махнул рукой.
— Огонь! — Заорал Никифоров.
По цепям колчаковцев стали бить винтовки и два пулемета, расположенные на флангах. А вскоре началось самое интересное. Из-за холма на простор вырвался бронепоезд. Который стал садить из всего, что только может стрелять. Колчаковцы продержались недолго. Они стали отступать к лесу, красные продолжали вести по ним огонь. Поле покрылось телами убитых. До леса мало кто дошел. Собственно, так было и задумано. Мы не собирались отбить атаку, вы собирались их уничтожить.
— Ну, мы пошли, — сказал Никифоров.
Его бойцы неспешно двинулись в поле. Никто не хотел умирать. А если уцелевшие враги засядут на опушке? А я вместе с Колей Кухарским, нашим фотографом, пошел к родному бронепоезду. Коля тип был тот ещё. Пил он так, что лошади позавидуют. Но он был настоящий фоторепортер. В том смысле, что он со своим ящиком лез под пули и вообще ничего на этом свете не боялся. Так что снимков-то он наделал.
Тем временем бронепоезд сдал назад за холм. Экипаж вывалился из вагонов и жизнерадостно перекуривал. Я присоединился к командиру и Сорокину, которые обсуждали, как они удачно вломили офицерам. А тут из-за холма показался Никифоров. Он подошел к нам.
— Товарищи, странное дело какое-то. Мы вот до леса дошли, так вот почти все убитые — офицерА. Причем, молодые, прапорщики.
— Да, мы под Ростовым такое видали, но не в таких количествах, — отозвался Сорокин.
— Так и только это интересно. У них ни у кого нет патронов! Ну, у кого-то два-три. А большинство пустые!
— Вот вам и суть «психической атаки»! У них просто патронов не было! — Заржал я.
Вообще-то про «психические атаки» в Красной Армии ходили разные слухи. Тем более, что большинство бойцов не знало смысла слово «психическая». Так что мнения были очень страшные.
Никифоров покачал головой.
— Не понимаю. Ну, ладно, без вашего Змея Горыныча они бы нас смели. Но они ж не могли знать, сколько нас.
Андрей задумался, а потом изрек.
— А вот ты о таком подумай. У тебя в роте фронтовики?
— Да почитай половина на германской войне воевала. А кто там не воевал — так мы и на этой не в кустах сидели.
— Вот! У тебя испытанные солдаты. А вспомни, как новобранец ведет себя в первом бою?
— Да я уж помню свой первый бой. Немцы вышли, ну примерно так же. А я давай стрелять по ним от большого ума. Наш унтер, вечная ему память, объяснил мне кулаком по морде, что с такого расстояния стрелять нет смысла.
— Вот в том-то и дело! Попасть с версты всё одно не получится. Но если даже попадешь — то при плотном строе убитых не видно. Кажется — они двигаются такие неуязвимые. А если патронов мало, ты их сожжешь. А тут они подойдут на расстояние штыкового удара. И в штаны накласть твои бойцы успеют.
— Это верно, в рукопашной схватке главное дело — это кураж. Если у них не было иного выхода, то что делать?
Между тем с холма появились ребята Никифорова. Они тащили какого-то парня в погонах.
— Командир, мы вот этого нашли.
— Раненый?
— Да, вроде нет, контуженный.
Я присмотрелся к пленному. Это был молодой парень, прапорщик, одетый в явно новую, но уже очень перепачканную офицерскую шинель. На его лице читалась только растерянность. Но это и понятно. Вот так, за пятнадцать минут вымести всю их часть. Тут кто угодно растеряется.
— Имя? Звание? — Спросил я.
