Макс быстро обучался искусству торговли. Стоило кому-то из потенциальных покупателей остановиться возле его товара, расплывался в улыбке и предлагал:
— Берите материал: вот марля, вельвет. Дешево отдам!
— Почем? — спрашивал заинтересовавшийся.
Макс завышал цену в полтора раза, памятуя о правиле: хочешь получить одногорбого верблюда — проси трехгорбого.
Опытный покупатель предлагал за товар вдвое ниже. Макс чуть-чуть уступал. Останавливались на цене, приемлемой для обоих. Макс вошел во вкус.
— Отличный материал. Берите, — начал он было, когда подошел очередной «клиент», но узнал подошедшего и осекся. То был Миша Коваль, бывший сослуживец.
Макс смутился, словно школьник, прогуливающий уроки, и случайно повстречавшийся с соседом дядей Вовой.
— О, здорово! — воскликнул Миша. — Я смотрю: ты, не ты. Торгуешь?
— Да, вот, — замялся Макс, — приходится.
— Понимаю. У нас тоже… Зарплату задерживают постоянно, да и платят — гроши. Думаю в «Памирсамоцветы» переходить — они на самоокупаемости… А ты где сейчас?
— Пока нигде.
— А-а, Понятно, — повторил Миша. — Уезжать не думаешь?
Без этого вопроса сейчас не обходилась ни одна встреча старых знакомых.
— Думаю. Только не знаю куда.
— Я тоже, — вздохнул Миша. — Был бы я евреем, или немцем — другое дело, а так… В России мы никому не нужны.
— А здесь? Здесь я кому нужен!?
Всю горечь и разочарование, накопившиеся у него за последние два года, вложил Макс в свой риторический вопрос. Миша только кивнул, соглашаясь.
— Ну, пока, Максим. Пойду…
Максу расхотелось торговать. «Сворачиваться надо», — решил он. Тут подвернулся перекупщик, взявший весь материал оптом — Макс за полцены отдал. И остался доволен.
Домой он вернулся с туго набитым деньгами карманом.
Дебют, в целом, оказался успешным. Только денег этих хватило всего-то дня на три.
Маховик инфляции набирал обороты, превращая денежные знаки в мусор.
В Душанбе, как в 19-м году в Одессе, власть менялась каждые две недели. Любая смена сопровождалась всплеском насилия и беспредела. «Юрчики» теснили «вовчиков», наступая на город с юга и запада. Они перекрыли железную дорогу, отрезав город от внешнего мира. Начались серьезные перебои с продуктами. В одночасье не стало в продаже хлеба. Цена лепешек, продаваемых с рук, взлетела до заоблачных высот. Это была еще не катастрофа, но уже явные признаки надвигающегося катаклизма.
Дома у Макса стало скучно, как на лекциях по марксистско-ленинской этике. Больной отец, мать, постоянно сетующая на свалившиеся тяготы, и полная безнадега: позади обломки относительно благополучного мирка, впереди унылая беспросветность. Какое-то время можно было продержаться, торгуя тряпьем, и влача нищенское существование. А дальше, тупик? Требовалось искать выход.
В новостях, по местному ТВ, Макс увидел знакомое лицо — своего «тезку»-вымогателя.
«… разыскивается Назаров Максуд, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, подозреваемый в убийстве двух работников правоохранительных органов…». Понятно: тронули «своих», теперь милиция землю рыть будет, но убийцу найдет. И верно: через три дня в местной газете Макс прочитал, что «опасный преступник М. Назаров при задержании оказал вооруженное сопротивление работникам милиции, и был убит».
— Допрыгался, сволочь, — вслух прокомментировал Макс.
Некоторое время он смаковал это известие, упивался мыслью, что негодяя настигло возмездие; его воображение рисовало картину: ночной визитер падает на асфальт с прострелянной головой, и лужа крови вокруг. Видение было таким смачным и достоверным в мельчайших деталях, что Макс прокручивал его снова и снова, находя в том почти садистское удовольствие. Потом самому неудобно сделалось: желать заслуженной кары врагу — нормально, но ненавидеть мертвого… глупо, по меньшей мере, и недостойно. Свое он уже получил, теперь бог ему судья.
Война подобралась вплотную к городу. То здесь, то там случались перестрелки. «Вовчики» окопались в поселке Южном. «Юрчики» ударили по ним из противоградовой реактивной установки «Алазань». Вой реактивных снарядов, проносящихся над крышами жилых домов, до ужаса перепугал жителей: им такое приходилось видеть лишь в кинохронике о Великой Отечественной. Пострадало здание проектного института: в окно влетел снаряд, начался пожар. К счастью обошлось без жертв — дело было вечером, здание пустовало. Вот в Южном поубивало многих, и как это обычно бывает, ни в чем не повинных мирных людей.
В центр города с запада прорвался отряд боевиков. Произошел бой. Точнее — бойня. Стреляли отовсюду: с крыш, из подвалов, из-за деревьев. Треск автоматных очередей и буханье гранатометов не стихали целый день. Нападавшие отошли, оставив на улицах три десятка трупов. В подземном переходе возле ЦУМа стены были иссечены осколками и забрызганы кровью до потолка — засевших там боевиков забросали гранатами.
Бессмысленная и беспощадная, как русский бунт, бойня.
Городской транспорт, до сей поры работавший кое-как, встал совсем. Без крайней нужды теперь никто далеко от дома старался не уходить. Если же возникала необходимость попасть на другой конец города, человек отправлялся как в далекое и опасное плавание, не зная, сумеет ли вернуться живым.
Но это — в будние дни. А в выходные народ, презрев опасность, спешил на толкучку.
Есть виды человеческой деятельности, которые не в силах отменить даже война. В их числе — торговля. Во все времена, при любом режиме существовал, и будет, наверное, существовать мелочный торг «с рук». А в лихолетье такая торговля расцветает как никогда, помогая выжить простому обывателю.
Так что, война войной, а городские барахолки функционировали исправно.
Макс сделался завсегдатаем «центральной» толкучки, которая располагалась отнюдь не в центре, а возле одного из городских рынков, на отшибе. По выходным туда стекались со всего города продавцы и покупатели, а так же карманники и прочее ворье, попрошайки, мошенники всех мастей, да и просто зеваки, которым отчего-то не сиделось дома.
Барахолка была стихийной и не имела четких границ, размещаясь частью на пустыре, частью на ближайших тротуарах. Рядами шли импровизированные прилавки — разостланные прямо на земле клеенки и старые газеты с разложенным на них барахлом. Чего здесь только не было: стеклянные банки и разнокалиберная посуда, одежда и обувь самых известных фирм (стопроцентная подделка), книги и видеокассеты, старье и… всего не перечесть. Тут продавали сигареты штучно и вино на разлив, жарили в масле пирожки. Торговали и воровали, выпивали и закусывали, спорили и ругались, иногда доходило до мордобоя, в целом же — вполне мирное, хотя и утомительное, времяпровождение.
Макс уже не так смущался, когда видел знакомое лицо. Тем более, что все относились с пониманием: такое нынче время. Многие знакомые Макса сами тут торговали — и ничего. У него новые знакомые здесь появились, и даже постоянные клиенты: оптовики-перекупщики. Им Макс сплавлял марлю и вельвет. Дома он вместе с мамой произвел ревизию скарба и обнаружил целые залежи вещей, пылящихся без употребления который уже год. Одних полотенец, рассованных вместе с постельным бельем по чемоданам, насчитали дюжину. В основном это были китайские изделия с драконами и рыбами, очень красивые, времен советско-китайской дружбы, о чем свидетельствовали ярлыки с иероглифами и русским названием торговой фирмы «Дружба». Такой же лейбл имелся на роскошной красной с золотом скатерти. Ею может только раз всего и покрывали стол по какому-то особенно торжественному случаю, и то лет пятнадцать назад. Мама, конечно, категорически не хотела расставаться со своим, честно нажитым, добром.
— Таких не найдешь сейчас, — уверяла она.
— Ну и будут валяться, пока не сгниют или моль не сожрет, — урезонивал ее Макс.
Мама сдалась: очень деньги были нужны. Она отобрала половину полотенец, отдала их сыну.
