Записки из Города Призраков

него в упор, как бы говоря: «Не шути с нами, мы настроены серьезно». И как же мне хочется, с того самого дня, как мы со Штерном поцеловались, чтобы рядом был человек, который точно знал, что мне нужно, даже если бы я не успела сказать ни слова.

Даже если бы мир навечно остался серым, не думаю, что все было бы так плохо, находись рядом со мной Штерн, живой, из плоти и крови, настоящий.

После Боки машин стало заметно меньше, так что по автостраде 95 я быстро добралась до шоссе 1. Когда свернула с шоссе, небо уже начало темнеть. Миновав деловой район Уэст-Палм с его высотками, кондоминиумами и большими магазинами, я въехала в более узкие улицы живых кварталов и скоро добралась до района, именуемого «Пальмовая роща», о чем узнала из огромного щита-указателя, установленного между двух пальм.

Вот теперь мне действительно хотелось, чтобы Штерн был рядом. Но увы…

Я в порядке. И все будет хорошо. Так говорю я себе, поворачивая на улицу Грега, аллею Формозы. Дома здесь большие, роскошные. С широкими окнами, под черепицей, с гаражами на три автомобиля. Внутренний голос советует мне приглушить музыку, что я и делаю, словно могу услышать его голос, доносящийся ко мне из-за пальм.

«Нужный вам адрес впереди, по правую руку», – сообщает навигатор. Оглушающе громко в тишине салона. Сердцебиение учащается, меня прошибает пот, я на малой скорости ползу к дому Грега, останавливаюсь у предыдущего дома, на всякий случай.

«На случай чего?» Я даже не знаю, чего боюсь.

В Уэст-Палм прохладнее, чем в Майами. Небо свинцово-серое. Готова спорить, реальные цвета великолепны: яркая смесь оранжевого, фиолетово-синего и красного. Я представляю себе эти цвета, когда иду по чистому тротуару, создавая другое небо у себя под ногами: нижнее небо. Глубоко вдыхаю, продолжаю идти.

Дом Грега Фостера такой же большой и монументальный, как и остальные: вокруг растут пальцы и акации, от земли идет густой, сладкий аромат. Пурпура в элементах отделки нет.

Я поднимаю тяжелую бронзовую колотушку и дважды с силой стучу в дверь. Нет ответа. Я прижимаюсь ухом к двери, пытаясь уловить доносящиеся изнутри звуки, но ничего не слышу. Если они и есть, то очень тихие, растворяющиеся в стрекотании соседской газонокосилки и далеких сплетнях птиц. Я пробую еще раз, стучу даже сильнее. «Давай. Окажись дома. Окажись дома, черт побери». Я едва подавляю желание нагнуться и прокричать в узкую щель под дверью – и на всю округу: «Грег Фостер, выходи».

На секунду прислоняюсь лбом к двери. Стучу еще раз, прежде чем сдаться. Его нет дома.

Когда возвращаюсь по подъездной дорожке, соседка, миловидная пожилая дама лет шестидесяти, в бейсболке на коротко стриженных волосах, велосипедках и футболке с короткими рукавами и надписью – темными, яркими буквами – «ПЕРЕЖИВШАЯ РАК ГРУДИ», выключает газонокосилку и направляется ко мне через широкую, только что выкошенную лужайку, машет рукой.

– Привет! – кричит она, подходя ближе. – Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Возможно. – Я направляюсь к ней, к тому месту, где заканчивается неухоженный участок Грега и начинается ее, поддерживаемый в идеальном порядке. – Я ищу Грега Фостера.

Тревожная, сухая улыбка мелькает на ее лице.

– Я Дебра Килмюррей. – Она протягивает обе руки, чтобы пожать мою. Кожа у нее темно-серая – наверное, проводит много времени на солнце, – и между костяшками начали появляться почечные бляшки.

– Оливия Тайт, – я пожимаю ее руку. – Так вы знаете мистера Фостера?

Она снимает бейсболку, держит у бедра.

– Ох, дорогая. Да… знала. – Она чуть краснеет. – Вы были его подружкой? – спрашивает она.

Я отвечаю первой ложью, пришедшей в го-лову.

– Он мой дядя. – Женщина вскидывает брови. – Мы никаких отношений не поддерживали… я не видела его с давних пор… сильно разругался с моей матерью, и все такое. – Я смотрю себе под ноги. Земля в это время дня всегда выглядит как цемент, когда солнце опускается за горизонт.

– Так у Грега была племянница, о которой он мне никогда не говорил. – Она цокает языком, качает головой. – Вот, значит, как. Я думала, у него вообще нет родственников… Он оставил все деньги какой-то благотворительной организации. Кажется, лесному заповеднику. Он любил природу. Наблюдал за птицами, что-то сажал в огороде. И так далее. – Она снова цокает языком, говорит мягко. – Очень милый человек.

– Подождите… оставил свои деньги? Вы говорите мне…

– Ох, милая. – Она прижимает руку к груди, ахает. – Вы действительно ничего не знаете? Не могу поверить, чтобы никто…

– Не знаю чего? – недоуменно спрашиваю я.

– Ох, нет, сожалею, милая, что именно мне приходится говорить вам об этом, но Грег… – мгновенная пауза, – Грега больше нет. Ужасная история…

– Что с ним случилось? – удается промямлить мне. – И когда?

Женщина наклоняет голову, печально смотрит на меня.

– Шесть месяцев тому назад. Дом с тех пор продается, но как только люди узнаю?т, что произошло, они, полагаю, пугаются. – Она понижает голос, ее глаза не отрываются от земли. – Его нашла приходящая уборщица, знаете ли. Он висел в спальне, со сломанной шеей… вы понимаете.

Глава 13

– Я позвоню вам, если вспомню что-нибудь еще, – обещает Дебра Килмюррей, прежде чем я ухожу, ошарашенная, к своему автомобилю. Я написала ей свой телефонный номер, как только ко мне вернулся дар речи, настояла на том, чтобы она его взяла… на всякий случай. Сумерки уже сменились темнотой, и у меня такое ощущение, будто я плыву сквозь нее.

Колеса моего «Капри» несут меня вперед, по улицам с гладким асфальтом, словно это не автомобиль, а субмарина. Деревья над головой колышутся, как водоросли, как коралловый риф, прячущий неведомых существ, которые наблюдают за мной.

Я еду, а меня со всех сторон атакуют вопросы, сужают кольцо окружения. Что значит смерть Грега Фостера? И значит ли что-нибудь? Почему никто ничего мне не сказал?

Грег Фостер начинал мамино дело. Вроде бы добился существенного прогресса. Говорил отцу, что с оптимизмом смотрит на исход процесса, говорил мне, что волноваться не о чем. Сказал мне, что вытащит ее из Броудвейта, и очень скоро, и у нас очень сильная позиция. А потом бросил ее. Бросил, вселив в нас радужные надежды, и, согласно Дебре Килмюррей, повесился в своей спальне. Кэрол Коль встала у руля, и внезапно все стало безнадежным, и перспектива признания мамы невменяемой превратилась в единственный выход. Все обернулось так, будто Выхода Нет И Остается Только Сдаться.

И теперь мне хочется вернуться домой, броситься в объятья отцу, прижаться к его белой футболке, пахнущей песком, и солью, акациями, которые росли в саду нашего старого дома, и высказать ему все, что я чувствую. И он скажет: «Ты просто ложись и закрой глаза, а я посижу рядом с тобой, пока ты будешь спать, и не позволю ни одному кошмару пробраться в твою голову».

Но у меня не выходит. «Приус» Хитер стоит на подъездной дорожке. Это означает, что она дома. Это означает войти в дом и увидеть их вместе, обнимающимися или сидящими у телевизора в гостиной, а может, готовящимися к какой-нибудь глупой настольной игре, чтобы мы втроем поиграли в нее перед сном. Я предпочту слететь с дороги, чем войти в дом и выражать радость от «Скрабла» или «Богла»[24]. В итоге я сижу в автомобиле на подъездной дорожке, наблюдая за отсветами телевизора. Достаю из сумочки мобильник, чтобы узнать, что поделывает Райна, но прежде чем успеваю набрать номер, мобильник начинает звонить. Номер мне не знакомый. Только после третьего звонка я отвечаю:

– Алло?

– Оливия Тайт?

Мне требуется секунда, чтобы понять, чей это голос.

– Остин, – говорю я, пытаясь скрыть нервозность, которую вызывает его голос. Перед мысленным