Вот оно! — чуть ли не вслух воскликнул Серегин. Внезапно он понял, что именно неприятного в хмуром, за которым он исподтишка наблюдал. Язык тела. Точнее, полное отсутствие такового. Человек, даже если он спокойно сидит, постоянно совершает какие-то мелкие движения руками, головой, ногами, туловищем. Хмурый же сидел совершенно неподвижно. У него не было никакого языка тела. Вообще никакого. Это было неестественно, это было невозможно, но это было…
К троице, за которой наблюдал Серегин, подошли еще двое: один совсем молодой, даже моложе Серегина, другой постарше, за тридцать. Оба с едва заметной, но все же военной выправкой. Не армия, а что-то такое, где редко носят форму. Спецслужбы или разведка. Который постарше, очевидно, командир, начал что-то говорить «Археологу». Очевидно, что-то неприятное, потому что после первых же слов тот вскинулся, будто его ударили, и его загорелое лицо пошло редкими красными пятнами.
— Серегин, ты заснул? — раздался в наушниках голос Вольфрама.
Серегин вздрогнул и машинально поглядел по сторонам, но командира не заметил. Очевидно, тот находился где-то на балкончике, который на уровне второго этажа опоясывал по периметру гостиничный вестибюль, откуда мог наблюдать, что происходит внизу.
— Да нет, показалось, — буркнул Серегин и машинально глянул на часы — было без пяти двенадцать. — Объект не…
— Объект зафиксирован, — внезапно перебил его неестественно спокойный, полный внутреннего напряжения голос Олега. — На три часа по азимуту от стойки «рецепшина», возле самой стены. В трех метрах от входа в ресторан.
— Иду, — мгновенно отозвался Вольфрам. — Держи его в поле зрения. Серегин, спокойно двигайся к выходу.
Серегин бросил еще один взгляд на тех, за кем наблюдал. Они возбужденно что-то говорили все разом, лица у всех, кроме таинственного угрюмого, стали злыми и встревоженными.
И тут Серегину стало не до них, да и не до кого вообще. Сперва он почувствовал, как колыхнулся народ в зале, потом раздался, перекрывая гул толпы, низкий голос из мегафона, сказавший что-то по- немецки:
— Die Aufmerksamkeit! Die Damen und Herrn, ich bitte alle, die Dokumente fur die Prufung vorzubereiten. Ich bitte die Entschuldigung fur die gebereitete Unruhe.
Голос повыше, очевидно, переводчика, сказал, наверное, то же самое, по-английски, после чего повторил по-русски:
— Внимание! Дамы и господа, прошу всех приготовить документы для проверки. Прошу извинения за причиненное беспокойство.
— Ich flehe an, sich dazu mit dem Verstandnis zu verhalten. Im Saal befinden sich die russischen Spione. Bis die Prufung dauert, bitte ich alle, wachsam zu sein, — продолжал низкий голос. — Wenn Sie jemanden verdachtig bemerken werden, sofort rufen Sie den nachsten Polizisten. Im Voraus danke ich fur die Mithilfe.
— Умоляю отнестись к этому с пониманием. В зале находятся русские шпионы. Пока длится проверка, прошу всех быть бдительными. Если вы заметите кого-то подозрительного, немедленно зовите ближайшего полицейского. Заранее благодарю за содействие, — по-английски и по-русски повторил переводчик.
Серегин ощутил легкий шок. Они где-то прокололись? — мелькнуло в голове. Но тут же он сообразил, что к ним это не имеет никакого отношения. Они не могли проколоться, поскольку в город перенеслись через портал, а уже в городе показывали документы только в гостинице, где пробыли меньше двух часов, за три километра отсюда. Но в той гостинице никто не мог знать, куда они направились рано утром и где должны быть к настоящему моменту. К Олейникову это тоже явно не имело отношения. Так что это было лишь совпадением. Глупым, бессмысленным совпадением, из тех, что возникают время от времени и нарушают хорошо продуманные планы.
— Парни… спокойно, — раздался в наушнике задыхающийся голос Вольфрама, очевидно, он изо всех сил спешил к месту, где Олег зафиксировал объект. — Действуем по плану. Это не за нами.
— Догадался уже… — проворчал в ответ Серегин, направляясь к выходу, который наверняка уже перекрыла полиция.
— Объект идет в центр зала, — воскликнул Олег. — Я — за ним.
— Не приближайся к нему! — крикнул Вольфрам. — Я запре…
Серегин уже видел полицейских в черной форме, в похожих на мотоциклетные шлемах и с короткими автоматами в руках. Двигаясь попарно, они шли цепочкой от выхода к нему навстречу, читая у всех встречных уже услужливо развернутые документы и пропуская их себе за спины.
Серегин, спохватившись, сунул руку в карман за паспортом. Попутно он для успокоения коснулся пальцем гладкого бока пластиковой коробочки «полога внимания» и ощутил легкие, едва уловимые удары «тук-тук», словно в ней билось маленькое волшебное сердечко.
Центр зала, куда направился объект и куда спешил Вольфрам, оставался правее, и Серегин подумал было повернуть туда, чтобы подстраховать и помочь командиру в случае надобности, но не успел до конца оформить эту мысль.
Самым краешком глаза он увидел, как непонятная компания, за которой только что наблюдал, идет вдоль стены, ведомая «военным» постарше. Их остановила пара полицейских. «Военный» сказал что-то повелительное, если судить по его высокого поднятому подбородку, предъявил какой-то лист бумаги, явно не паспорт, и всех их пропустили к выходу на улицу.
Странно, успел еще подумать Серегин. И тут увидел объект.
Олейников и не подумал менять внешность — был точно такой же, как на фото в личном деле. Только там он был в форме, а здесь в обычной одежде: светлый костюм, рубашка в крупную клетку, небрежно расстегнутый летний пиджак. Он был всего лишь в пяти метрах от Серегина, неторопливо двигаясь к стене и, скорее всего, именно к той компании, которая заинтересовала Серегина чуть раньше.
Почему он был не в центре зала, где его только что зафиксировал Олег, Серегин понятия не имел. В голове лишь мелькнуло: «Странное тянется к странному…». А потом Олейников повернул голову и взглянул на него в упор.
Глянув в эти глаза, Серегин не сразу сообразил, что именно в них странного, даже жуткого. А когда сообразил, то мгновенно покрылся холодным потом. По крайней мере, почувствовал себя так. В глазах Олейникова было три зрачка. Три, а не один. Расположенные стилизованной «розочкой», они напоминали экзотические цветки, и бешено сужались и расширялись. Каждый зрачок в своем темпе, что еще добавляло жути.
Глядя в эти глаза, Серегин с трудом подумал, что нужно немедленно сообщить командиру…
Дальнейшее он воспринимал как сквозь туман и помнил потом весьма смутно. Все его существо, все то, что являлось Серегиным, пискнуло от ужаса, съежилось, сжалось и забилось в самый дальний угол темной каморки, именуемой сознанием. Серегин утратил контроль над телом, не мог даже слова произнести. Окружающее странно исказилось и принялось пульсировать, явно пытаясь попасть в такт жутким зрачкам. Потом Серегин увидел, как стена, на которую он уставился, медленно уходит вверх, а ей на смену идет искривленный, становящийся дыбом паркетный пол…
Потом Серегин очутился в постели, и вроде даже раздетый, накрытый сверху легкой простыней. И кто-то давил ему на грудь так, что было трудно дышать.
— Ну, как он теперь? — донесся откуда-то издалека резкий голос Вольфрама.
— Нормально, нормально, — сзади, из-за головы Серегина, ответ Олега. — Теперь уже в норме.
Невидимые Серегину руки продолжали давить на грудь.
— Не надо, — просипел он и сам удивился, какой у него странный, сдавленный голос.
— Что не надо? — спросил Олег.
— Давить не надо, — пояснил Серегин. — Дышать… трудно.
— Да я к тебе вообще не притрагиваюсь, — почему-то обиделся Олег. — Больно нужно тебя щупать.
— С возвращением, — ехидно, как показалось Серегину, сказал по-прежнему издалека
