мире.
- Имеет смысл взять сироп от кашля, - предложил Доктор (дабы не делать лишнюю рекламу дельцам от фармацевтики, название сиропа от кашля не разглашается).
- И что, сильное средство? – я засунул руки в карманы армейской куртки, так как они уже успели посинеть от холода.
- Достаточно сильное… и к тому же сейчас популярное.
На популярность было плевать, как, впрочем, и на свою излишнюю сознательность. Хотелось скорее покончить с этим. Я согласился.
Аптека отыскалась через пару кварталов. Все аптеки находятся через пару кварталов – доказано. Мы зашли.
Созерцание прилавка убедило нас в том, что мы не ошиблись – искомое средство имелось в наличии (название не разглашается под страхом суровой кары от совершенных существ земного ядра). Деньги были – мы взяли парочку пузырьков.
Опустошили их, запив Кока-колой (название разглашено, ибо от нее все равно никуда не деться). Кока-кола не помогла, и во рту остался неприятный сладковатый привкус да холодящее ощущение в пищеводе. Я зажмурил глаза. Сверился со своим внутренним Я. Никакого ответа.
- Пойдем прогуляемся, - предложил Доктор.
- Пойдем.
Мы шли по отсыревшему парку, пиная листья, собранные в кучи вдоль дорожек. Небо придвигалось своей громадой, похожее на зев чудовища из ночного кошмара. Вскоре брызнуло дождем. Сверились с ощущениями. Ничего.
Мы прошли парк насквозь, когда это началось. Структура принялась рушиться. То есть все, что казалось привычным, телесным и осязаемым вдруг стало рассыпаться кусочками мозаики.
- Ди-экс-эм, - сказал Доктор, - диссоциатив. Сейчас начнутся проблемы с речью…
- Что? – хотел спросить я, но получилось «тэчэо?». Я попробовал снова:
- Тэчэо ты телхо скатьза?
Расшифровке не поддается.
- Все лосьнача… эт расдап знаниясо… - Доктор не мог совладать с языком.
Разрушилась структура текста. Все, что мы знали о словах, стало эфемерным и улетучилось в никуда по какой-то неведомой спиралевидной траектории. Мы замолчали.
Дождь усиливался, а мы шли сквозь холодные струи. Происходило расслоение того, что мы привыкли называть объективная реальность. Точнее никакой объективной реальности больше не существовало: были какие-то пласты, наложенные друг на друга в хаотическом порядке, бессловесно перемешавшиеся, рассыпающиеся искрящимся светом, бросающими глухие тени. Доктор смотрел под ноги. Не знаю, что он там видел, но точно не гниющие листья, плавающие в грязных лужах.
Мимо неслись автомобили. Проходили люди. Или что-то несло автомобили и вело людей. Много ли мы об этом знаем? О том, что на самом деле управляет миром. Сознание? Или его отсутствие? Мир находится в состоянии глубокой комы. Запах карамели над кладбищем.
Мы – только тени самих себя. Все, к чему мы стремимся, чего добиваемся, - это лишь некие призраки, живущие глубоко внутри нашего рассудка, одинокие, подавленные, пытающиеся вырваться наружу. Ты не станешь ни кем. Потому что нельзя стать кем-то. Стать кем-то – значит, определить себя, отделить от всех остальных категорий сущего, но это невозможно, ибо мы связаны со всем остальным, вплетены в него, как и оно в нас. Мы можем перемещать и компоновать эти объекты в любом порядке. Всегда. Всегда так было… и будет впредь. Стать кем-то – это означает только одно: отделиться от этого парка, от дождя, от прохожих, что, в общем-то, невозможно, ибо тогда ты останешься в пустоте. Фруктовый коктейль, готовый взорваться прямо в стакане и разнести вдребезги кафе.
Кафе? Мы зашли в кафе, взяли по пиву. Доктор молчал.
- Что ты ствуешьчу? – попытался я совладать с речью (не знаю, чего я нагородил служащей кафе, когда брал пиво, но как-то нам его продали).
- Ничего, - глухо отозвался Доктор. Няме не ствуетсуще… не существует.
Он сделал над собой усилие. Этой чехардой можно управлять. Я глотнул пива и напряг сознание.
Плыли какие-то образы, расплывчатые, тусклые блики мироздания. Ты видел пустоту мира? Ощущал ее? Это глоток холодного ветра перед расстрелом.
Иллюзорное детство. Девяностые годы – теперь уже прошлого века. Какие-то катаклизмы, потрясающие страну почти каждый день. Зарплата водкой или чем там еще. Не просыхающий президент. Прошлое создает настоящее, кастрированное настоящее закладывает фундамент будущего. А если прошлого нет? Или этот пласт времени кочует в рассудке вперед-назад, то есть вдруг оказывается в будущем, потом назад в прошлом, потом здесь и сейчас, за соседним столиком. Нельзя глумиться над временем, ибо оно неделимо. Ошибки прошлого приходят прокаженными судьбами будущего.
Я поймал себя на мысли, что слишком сильно ушел в себя. Посмотрел на Доктора. Тот пил пиво. Не знаю, что он думал, но имел право думать так же. Нельзя отбирать у детей детство, оправдываясь тем, что это нужно для того, чтобы у них была счастливая взрослая жизнь. Доктор, как и я, восемьдесят пятого года. Начало перестройки.
- Ты как? – спросил я Доктора, делая большой глоток.
- Нормально, - Доктор тоже глотнул пива, - речь восстанавливается.
- Отпускает?
- Куда там, - Доктор махнул рукой, - все только начинается.
Теплые волны наполнили пространство. Они раскачивали застоявшийся воздух кафе. Он плыл параллельно тому, что находилось внутри и снаружи нас.
Каждому себя и свою реальность. Эта страна слишком напоминает подростка, которому хочется попробовать все. Проблема в том, что такое часто заканчивается передозировкой.
- Пошли отсюда, - пробормотал Доктор, ставя на стол пустую кружку. Я тоже допил пиво. Мы вышли.
Снаружи лил дождь, дождь проникал под одежду, под кожу, струи дождя неслись по венам, заползая в сердце, внедряясь в мозг – мы сделались частью дождя. Очередная мозаика мира захватила нас. Мы двигались сквозь город, одолеваемый своими собственными страхами, обуреваемый безумными желаниями, снедаемый могучей похотью. Сквозь провалы чьих-то лиц…
Мы вышли на Невский. Невский был похож на вскрытую вену, из которой била кровь. Из которой сочились миражи. Гостиницы со швейцарами у стеклянных дверей, прячущиеся под зонтами туристы, прячущиеся в своих собственных отрезанных от истинной реальности мирках. Я поделился своими мыслями с Доктором.
- Время – это ерунда, сказал он в ответ, - времени не существует, нас тоже не существует, есть просто какой-то произвольный поток, в котором перемешалось все и который несет нас к пропасти. Так что не бери в голову.
- Нас не существует, - согласился я, - но тогда к чему это все? – я показал рукой вокруг.
- Фигня, - Доктор высморкался, - просто кто-то поприкалывался.
- Бог?
- Да нет, может, кто-то в незапамятные времена тоже употреблял Ди-экс-эм – вот и создал эту реальность по передозу.
В словах Доктора была логика. Дурацкая шутка, воспринятая слишком всерьез. Вроде нелепых потугов первокурсника показаться эрудированным в глазах преподавателя, хотя его эрудиции хватит разве что на стушевавшихся однокурсниц. Ну да ладно.
- Пошли в «Борей», - предложил я.
- Пошли. А то дождь надоел.
Мы вышли на Литейный и прошли пару домов, спустились в знакомый подвальчик. В нем располагалась художественная галерея «Борей». От всех остальных подобных мест ее отличало отсутствие лишнего пафоса и низкий потолок в коридорчике между залами, об который можно было разбить голову. Что мы чуть благополучно и не сделали. Но не сделали.
В галерее была выставка работ умственно отсталых детей из Петергофского интерната. Плюс выставка
