фотографий самих «художников». Меня поразил мальчик, живущий в деревянной клетке – он страдал аутоагрессивным аутизмом. Хотя кто знает – страдал ли. Аутоагрессивный аутизм – это безразличие к миру с сопутствующей тягой к нанесению вреда самому себе. Взгляните в зеркало – а кто тогда мы? Сходство очевидное.
Рисунки на стенах напоминали те, что мне самому рисовало собственное сознание. Человечки, в беспорядке раскиданные по листу. Сжимающие палки, склонившиеся друг над другом, друг от друга убегающие. Я вспомнил Невский. То же самое.
- Круто, - сказал Доктор.
- Согласен, - я остановился и присел на корточки, чтобы завязать развязавшийся шнурок, - не зря пришли.
- Не зря…
- Фронт духовной пустоты, - ковырнул я из головы первое попавшееся словосочетание, поднимаясь на ноги.
- Ага… фронт… только пустота там, - Доктор махнул рукой в сторону выхода, - на улице.
- Я тебе про то и говорю.
- Я понял.
Мы прошли оставшиеся залы и двинули прочь. Дождь так и не прекратился. Теперь он лениво бомбардировал проспект, давая понять, что заканчиваться и не собирается.
Снова Невский, потом Площадь Восстания. Мы взяли пива. У Московского вокзала зацепились языками с двумя дембелями. Что-то говорили, я уж не помню что.
- Где служил? – спросил я одного из них.
- Да здесь, под Питером…
- А я в Карелии, - протянул второй, - вот земляка встретил…
Я поведал парням свои мысли, но они отреагировали вяло. Их волновали другие проблемы. Дома ждали родители, девушки. И неустроенность провинциальной жизни. Возможно, безработица. Прокаженное будущее, созданное героическим прошлым.
Потом мы расстались с дембелями и бесцельно шли по Невскому в сторону Александро-Невской лавры. Сквозь какую-то меркнущую и внезапно взрывающуюся вспышками пустоту. Доктор предложил взять еще сиропа. Я снова легко согласился. Приходить в сознание не входило в мои планы.
Два квартала – и вы в аптеке. Мы взяли еще по бутылочке (название не разглашается, дабы будущие поколения его не узнали и, ютясь в прокаженном мире, думали о том, что ответственность за свое будущее, за будущее своих детей, они несут уже сейчас, в настоящем). Выпили, стоя под аркой одного из домов. Неприятный сладковатый привкус во рту.
И новые вибрации реальности, проносящиеся по нейронам со скоростью света. Слава богу, речевой диссоциации больше не было. Только все вокруг казалось пульсирующим и живым.
- Забавная штука.
- Я же говорил, - Доктор достал сигарету.
- И набирающая популярность…
- Мои слова.
Я тоже закурил.
- Нет, это слова твоего внутреннего Бога.
- У меня внутри никого не живет.
- А на небе?
- Это другое дело…
- Нет, то, что внутри – то и снаружи. Это дуализм реальности.
- Тогда дуализм реальности – это консервы «Анкл Бенс», сделанные из негра, потому что его рожа на этикетке, - Доктор скептически прищурился. Еще один привет из детства.
- Это единство негра и содержимого. Не бери в голову.
- А я и не беру. Пошли еще пива возьмем.
Пиво пили под той же аркой. Проспект был размазан серой кистью дождя. Из водосточной трубы нам под ноги с шумом выкатывались пузырящиеся струи.
- Слушай, а с кем я общаюсь, если никого не существует? – спросил я Доктора.
- Не знаю, наверное, с самим собой…
- Но меня ведь тоже не существует.
- Я думаю, это сироп от кашля общается сам с собой. Он существует.
- Вот-вот. Я к тому и клоню. Получается, что ничего, кроме сиропа, не существует. И сироп общается сам с собой. И сам для себя проецирует реальность. Ту реальность, которую хочет видеть.
- Я хочу видеть солнце, - Доктор вздохнул, глядя на воду, льющуюся из водосточной трубы.
- Вряд ли получится… сироп хочет дождя.
- Эх… - Доктор сделал судорожный глоток, я синхронно приложил бутылку к губам.
- Тебе какое пиво больше нравится – в бутылке или в банке? - спросил я.
- Какая разница?
- Мне вот в бутылке больше нравится… точнее, не мне, а, как мы определили, сиропу…
- Сиропу все равно.
- И, тем не менее, он продается в бутылочках.
- Это какой-то тотальный заговор.
- Весь окружающий мир – какой-то тотальный заговор.
- Твоя правда.
Мы допили пиво и пошли назад, на Площадь Восстания. Там сели в метро. Метро проглотило нас, словно огромное кровожадное облако, высасывающее чужие мозги. У Доктора зазвонил мобильный телефон.
Пока Доктор разговаривал, я смотрел на людей, поднимающихся на эскалаторе. Они напоминали лемуров. Но не земных, скорее лунных. Лунные лемуры. Да, так и есть.
Доктор закончил говорить по телефону и сообщил мне, что знакомые девушки предложили встретиться на Сенной. Он уже согласился, и мы едем туда.
- На Сенную – так на Сенную, - я не стал спорить, - тебе не кажется, что все люди в метро похожи на лунных лемуров?
- На кого?
- На лемуров, - я перешагнул металлическую пасть, прожевывающую ленту эскалатора внизу, - только на лунных.
- Ну не знаю…
- Возможно, они уже давно захватили нашу планету и теперь строят здесь свою цивилизацию. Представляешь, цивилизация лунных лемуров…
- Представляю. А мы тогда кто?
- А мы – сироп от кашля, - внезапно я засмеялся. Засмеялся и Доктор.
- Они, - он тыкал в прохожих, смеясь, - лунные лемуры, а мы – сироп от кашля. Ну ты сказанул…
- Это не я…
- А кто?
- Ты знаешь...
Доктор внезапно замолчал, и его лицо сделалось серьезным.
- Возможно, ты и прав. Тогда нам нужно помалкивать, что мы все про них знаем. Про лунных лемуров, я имею в виду.
- Я про то же.
Мы вышли на перрон, и тут же подошла электричка. Метро внутри было каким-то желтым. Как Луна. Луна, на которой живут лемуры. Мы сели в вагон.
Я чувствовал их. Лемуров, затаившихся под одеждой этих людей, наполняющих вагон. Их дыхание. Дыхание лемуров. Слезы лемуров. Стоны лемуров. Радость лемуров…
Мы вышли на Сенной. Взяли еще по пиву. Стояли под навесом ларька с шавермой и обсуждали лунных лемуров, ожидая девушек. Пиво было вкусным или так казалось. Пиво для лунных лемуров.
