шампуры с шашлыком, бутылки с боржоми и коньяком.
– Качество московское, хотя я с людьми на базаре переговорил, однако чужое, не свое. За коньяк отвечаю, привезли из Тбилиси. – Шалва оглядел стол, подал стул Марии, кивнул Гурову: – Присядь, Лев Иванович, ты хозяин, но я тамада, потому прошу слушаться.
– Князь, нам и половины всего не съесть, может, упакуете для меня корзинку, а я бы ребят угостила. Я в шесть улетаю, работа у меня, – сказала Мария, провела ладонями по бедрам.
Князь согласно кивнул, открыл бутылку боржоми пальцами, распечатал коньяк, наполнил рюмки.
– Женщину украшает красота, мужчину – честь и друзья. У вас все есть, пусть всегда будет! Спасибо, что приняли, хотя сейчас я понял, что явился не вовремя. Счастья! – Князь опрокинул рюмку, словно наперсток, и начал закусывать.
Ел он руками, без ножа и вилки, но так аккуратно, неторопливо и аппетитно, что Мария, которая себя в еде ограничивала, невольно последовала его примеру. Шалва отер усы, улыбнулся Марии, наполнил рюмки.
– Женщина, скажи нам несколько слов.
– С удовольствием, – Мария подняла рюмку. – Мне в жизни чертовски повезло, подруги жалуются, мол, нет мужчин, выродились, испарились. А вот мне повезло, у меня стопроцентный мужчина, его недостатки способны закрыть от взора Эльбрус, но его сила способна передвинуть Эльбрус на другое место. Его друзья – мои друзья. Я счастливая женщина. Так выпьем за мужчин, которые меня окружают.
Шалва хлопнул широкими ладонями.
– Я сразу понял, Мария, что ты умна. Но сказать такой тост, одного ума недостаточно. – Он достал из кармана визитную карточку, положил перед Марией. – Понадобится помощь, позвони.
– Спасибо, Князь! – Мария подняла рюмку и выпила. – Мне достаточно, я пойду собирать чемодан, а вы вспомните детство, молодость вам вспоминать еще рано, вы молоды.
– Лев Иванович, твоя женщина стреляет навскидку, каждая пуля в сердце. – Шалва выпил.
– Согласен, удивляюсь, что еще жив. – Гуров лишь пригубил.
Мария вышла, Шалва налил в бокал боржоми, сказал:
– Я бы хотел, чтобы Мария слышала наш разговор, но ты мужчина, тебе решать.
– Говори, Князь, если сочту необходимым, то расскажу Марии. Но это вряд ли, в моей работе человек должен знать лишь то, что ему знать необходимо.
– Ну что ж, тебе решать. – Князь налил себе коньяку, выпил без тоста, отер усы. – Ты знаешь о взрыве автобуса, погибли несколько человек, из них двое детей?
– Телевидение и газеты пробили нам головы. Единственный теракт, когда удалось задержать преступника. Расследование провели в рекордные сроки, уже состоялся суд, вынесена высшая мера, русский народ ликует.
– А ты нет? – Князь взглянул испытующе.
– Почему нет? – Гуров говорил неторопливо. – Террористов необходимо задерживать, судить, и с приговором я в данном случае согласен. Хотя в принципе против высшей меры наказания.
– У тебя лицо человека, которого ничто не волнует.
– Меня сегодня настолько многое приводит в бешенство, что задержание и расстрел одного террориста не волнуют. Неизвестно, сколько чеченцев – и женщин, и мужчин, и детей погибло в этой войне?!
– Ты что же, оправдываешь такие ответные меры?
– Никогда! – Гуров хотел отставить свою рюмку, вместо этого выпил. – Преступник, тем более убийца, должен быть задержан и осужден. Ну хватит, Князь, говори по делу.
– Ты грубый человек, Лев Иванович.
– Прямолинейный, не веду разговоров, которые мне неприятны. Ты пришел по делу, говори. Ты трусишь, Князь, разбегаешься. А при твоей комплекции нельзя долго разбегаться, иначе можно не прыгнуть, а упасть.
Гуров болезненно относился к войне в Чечне. Он и раньше скептически относился к Президенту, а после его переизбрания, в котором участвовал и сам, когда война в Чечне вопреки обещаниям вспыхнула с новой силой, полковник ощущал злое бессилие. Теперь явился этот сытый, богатый грузин, ведет светскую беседу, ковыряет толстым пальцем в открытой ране.
– Ты не любишь меня, я могу уйти. – Князь даже отодвинулся от стола, усы у него обвисли, лицо приняло обиженное выражение.
– Ты не можешь уйти, Князь! – Гуров заговорил шепотом, голос оттягивало в хрип. – Раз ты пришел ко мне – тебе некуда деваться. По телефону ты сказал, что торопишься, не можешь подождать до вечера. Говори.
– Тимур не виноват. А его приговорили к расстрелу. – Шалва достал из кармана огромный носовой платок, вытер лицо.
– Тимур Яндиев? – Гуров пожал плечами. – Я незнаком с делом, но это даже неважно. В принципе я не исключаю судебную ошибку, потому и против высшей меры. В данном случае это тоже не имеет значения. Приговор вынес суд присяжных, палата Верховного суда кассационную жалобу отклонила. Материал в комиссии по помилованию, шансов ноль. Президент никогда не помилует чеченца-террориста по делу, о котором знает вся страна!
– Я понимаю, – Шалва кивнул. – Но мальчик не виноват.
Злость прошла, Гуров смахнул с лица пот, встал.
– Извини, я умоюсь, – сказал он и прошел в ванную.
За спиной цокнула каблуками Мария, взглянула на Гурова, молча достала из шкафчика валокордин, капнула в стакан, разбавила водой. Гуров выпил, умылся, вернулся на кухню, сел и спросил:
– Ты знаешь, кто взорвал автобус?
– Нет, но мальчик не виноват, – тоскливо повторил Шалва.
– Он твой сын? Исключено, он чеченец, а не грузин. Я веду пустой разговор, но откуда ты знаешь, что парень не виноват?
– Его дед – мой друг. Деда тоже зовут Тимур. Он разыскал меня и сказал, что мальчик не виноват.
В иной ситуации, услышав подобное, Гуров бы рассмеялся. Сейчас он прикусил губу, отвернулся и, лишь бы нарушить паузу, спросил:
– Почему ты не мог подождать с разговором до вечера? Дела о помиловании лежат в канцелярии годами.
– Сегодня в десять улетает в отпуск адвокат, я думал, тебе нужно будет с ним переговорить. – Князь ссутулился, смотрел безнадежно.
Гурову стало жалко большого, умного, некогда могущественного, по сути, наивного человека.
– С адвокатом я переговорю, хотя убежден, ничего интересного он мне не расскажет. Теоретически, если поверить в невиновность осужденного, его можно спасти единственным образом. Разыскать истинного убийцу, доказать его вину и передать в прокуратуру. – Гуров рассуждал, чтобы не молчать, хотя бы обозначить свою заинтересованность в столь безнадежном деле.
– Ну? – Князь поднял голову, глаза у него заблестели. – Собери друзей и действуй, мы не пожалеем любые деньги. Пытались дать судье миллион, так близко подойти не дали. Такой шум вокруг дела подняли, словно никого раньше не убивали и не взрывали.
– Ты говоришь лишнее, – Гуров укоризненно покачал головой. – Коли и раньше убивали, так все одно, вали до кучи? Впервые удалось задержать террориста, людей можно понять. Террорист-чеченец – двойная удача, расстрелять подонка, вроде вы убиваете наших, мы – ваших.
Гуров откинулся на спинку стула, закурил, затем медленно продолжал:
– Ты прожил сложную жизнь, Шалва, знаешь, человек не любит чувствовать себя виноватым. А тут подарок, попался чеченец, нечеловек, душегуб, который убивает детей. Значит, нечего совеститься, мы правы, чеченцев следует уничтожить. По приговору суда расстреляли не одного безвинного, вашего парня спасти нельзя.
– Поговори с адвокатом, прошу, Лев Иванович, – тихо произнес Шалва. – Я с человеком договорился, он нас ждет.
– Даже так? Ну хорошо! – Гуров налил в бокал боржоми, сделал глоток, задумался.
Он переговорит с адвокатом, но, что бы тот ни сообщил, сыщик делом заниматься не станет. Гуров был в этом убежден. Если существуют серьезные улики, обозначена фигура истинного террориста, все равно этим делом заниматься нельзя. Конечно, можно уйти в отпуск, как всегда, две недели с прошлого года остались, да сорок суток положено, уйма времени. Взять Станислава, двух толковых оперативников-пенсионеров, с которыми работали весной. Все можно, да ничего нельзя. Через день или месяц в родной, богом проклятой милиции узнают, что полковник Гуров разыскивает человека, совершившего теракт. А по делу имеется осужденный. Значит, Гуров «взял» и хочет этого осужденного отмазать. Не помоями обольют, дегтем тщательно замажут, почти четверть века службы, имя, авторитет спустят в канализацию. К бойне в Чечне отнюдь не все менты относятся так, как он, полковник Гуров. Многие считают: «черных» следует примерно наказать. Русскому народу негоже терпеть от всяких чеченов, отутюжить Грозный танками, чтобы всем «черномазым» неповадно было, хватит, поцацкались, нечего церемониться.
Гуров знал офицеров, которые рассуждают подобным образом. Когда они узнают, что чистоплюй Гуров, белый воротничок, любимчик и аристократ, продался этим… Он не был ни белым воротничком, ни любимчиком, скорее наоборот, руководство Гурова терпело, не более, но все это не имеет значения, как не имеет никакого значения, взорвал чеченец автобус или нет, «народ» знает все точно, значит, так тому и быть.
– Шалва, извини, – Гуров допил боржоми, хотел сказать, что к адвокату не поедет, увидел глаза гостя, в которых застыли боль и ожидание, поднялся. – Мне надо с Марией переговорить. – И вышел из кухни.
Он не успел произнести и слова, как Мария, пытавшаяся застегнуть чемодан, спокойно сказала:
– Поезжай, этому человеку необходимо помочь. За мной приедут, помогут, когда устроюсь – позвоню. А через три дня я уже буду дома.
– Спасибо, – Гуров поцеловал Марию в щеку, запер чемодан. – Скажи своим ребятам, пусть все заберут со стола, оставьте мне только бутылку коньяка и боржом.
– Молчи, Гуров, я знаю, что взять, что оставить. – Мария озорно подмигнула, вышла в гостиную проводить мужчин.
Адвокат, интеллигентный мужчина лет шестидесяти, принял гостей более чем холодно, даже враждебно. Здороваясь, кивнул, руки не подал, жестом пригласил в полутемный, заставленный книжными полками кабинет. Пахло сыростью, бумагой и мышами. Хозяин указал на потертые кожаные кресла, сам сел за огромный, заваленный папками и бумагами стол, отодвинул в сторону пишущую машинку, снял очки без оправы, начал их протирать зеленой бархоткой.
– Бояринов Иван Максимович, к вашим услугам. – Он водрузил очки на место. – С вами не имею чести быть знаком. – Он кивнул коротко Гурову. – А
