Шепотом говорят, что ущерб от младенца получился немалый.
Она неподвижно глядит на него. Он уродлив. Все они уродливые и красные. Альвизе при рождении не был таким красноватым, и с самого первого дня кисти его рук отличались красотой. У этого же пасть, как анус, и маленький нос картошкой, он пускает слюни и издает пукающие звуки. Его распухшие веки сомкнуты. Запеленутый, он похож на личнику майского жука. К его кисло-щелочному запаху примешивается специфический, отвратительный дух стряпни. Все они таковы, и диким наслаждением было бы раскроить им череп. Оттавия выходит из комнаты в длинный коридор, выложенный паркетом, и, придя к себе, открывает ликерный шкафчик и выпивает четыре стопки водки подряд. В этом доме нечем дышать. В этом доме можно задохнуться.
Его нарекут Гаспаром и окрестят в Сан Барнаба - церкви, где грязные старики с табакерками из рога и в перчатках с обрезанными пальцами являют в сумерках свою дряблость. Один из них, в маске меловой белизны, невзирая на риск, не может отказать себе в наслаждении вложить непристойные рисунки между страниц молитвенников. Он делает это не столько для того, чтобы взволновать тело, сколько, чтобы смутить души, и потому эти картинки, которым недостаток трансцендентности придает грозную механистическую власть, обретают способность через мощное свое воздействие указывать противоречивые пути. Постыдное влечение и стыдливое отвращение суть зеркальные отражения друг друга, но поскольку омерзение, вызываемое плотью, вероятно, сильнее плотской прелести, эти картинки, быть может, способствуют как раз спасению душ, неприятие блуда переплавляется в энергию восхождения, и через гнусный срам открывается мистикам лицо их бога. Впрочем, это неважно, забавен лишь анекдот, украшение повествования.
Даже когда кажется, что ничего не происходит, нельзя заключить, что и на самом деле не происходит ничего. Некая психическая коллизия всегда может стать началом цепной реакции, чья мощь, неуклонно нарастая, приведет к катастрофе. Таким образом, каждая тысячная доля секунды обладает кумулятивным значением, способствуя износу веревки которой суждено порваться.
Здесь можно задохнуться, и не спасает даже присутствие книг. Похожая на Альвизе, но чуждая ему Феличита слишком горда, чтобы настаивать на своем. Она умеет читать, но не умеет беседовать. Ей кажется, что на нее смотрят как-то странно, но она не понимает почему. В этом доме внезапно сталкиваешься с кем-нибудь нос к носу. Паркет скрипит за дверьми, но это не значит, что, слыша скрип, не производишь его сам. Гаспар одутловат и мертвенно-бледен, много плачет, и тщетны все попытки вывести у него глистов. Феличита обеспокоена. В коробке из-под пудры она нашла оскорбительную записку, сложенную треугольником и написанную измененным почерком. В своей головной сетке обнаружила выпавшие волосы. В перчатке - живого паука. На веере - большое пятно дерьма. Иногда ей нездоровится, но лишь временами: недомогание проходит, потом возобновляется - тошнота, ощущение сильного холода, неровный пульс. Она очень похудела. Говорят, что устрицы вредны для здоровья не меньше, чем маленькие улитки с Ле Виньоле, которые Феличита обожает. Она так ослабела, что почти не выходит из дома, предпочитая проводить время лежа в дезабилье из тафты. Не зная, что и делать, она по собственному почину лечится эликсиром иезуитов из Пустерла. Врачи бессильны объяснить ее состояние. Альвизе, справляясь о здоровье жены, имеет вид скорее озабоченный, нежели сочувствующий. Он проводит рукой по ее парику и спешит вернуться к своим книгам. Вчера, когда уже стемнело, крестьянка в белом шерстяном
Иногда случается, что марионетки, еще не закончив декламировать роль, внезапно валятся на землю под механический грохот, ибо для них настал жестокий финал, именуемый смертью. Есть разные способы умереть. Если следовать рецепту Катарины Сфорца, процесс растягивается на месяцы, а последняя критическая стадия обычно занимает две недели. Вкладывая руки в туловище марионетки, я готовлюсь представить вам более чем эффектную агонию. Итак, интенсивность рвоты и диареи удваивается, тело леденеет и словно бы деревенеет, его сотрясают приступы дрожи, пульс выбивается из сил, а щеки горят пурпуром. Все это наблюдается у Феличиты 2 декабря 1780 года. Два дня спустя, охваченная подобием лихорадки, она жалуется на резкие боли в животе, а пища не задерживается в ее организме. 6 декабря Феличита чувствует себя немного лучше, лихорадочное состояние сменяется оцепенением и упадком сил. 7 декабря Феличита страдает от страшной мигрени и на следующий день теряет ориентацию настолько, что не может найти дверь, через которую только что прошла. Из-за головокружения она падает. Вечером ее обнаруживают скорчившейся на постели. На следующее утро она пытается встать, но опять падает и сильно ушибается. Ей пускают кровь. Дыхание ее затруднено, а головокружение усиливается. Феличита бредит. Кожа на носу, скулах и висках принимает странный окрас, как будто сквозь нее просвечивают черные пятнышки. Подозревают, что виной всему индейка с трюфелями. 12 декабря Феличита начинает хрипеть, а из носа и рта ее выступает красноватая пена. На рассвете 15 декабря она умирает, испустив громкий крик. На сей раз разрешение на похороны будет выдано только после вскрытия. Иссиня-зеленый зал, расположенный рядом с кухнями на задах Мендиканти, колоритом своим напоминает глаз слепца. Запах вынуждает патологоанатомов надеть старинные маски с клювом - атрибут докторов, в былые времена делавших вид, что они врачуют чуму. Лакей у стола держит канделябры. И вновь этот затхлый дух Мясницкой, как и при родах. Большая драгоценная муха, отделанная синим лаком и опушкой, разгуливает по руке Феличиты.
Лицо последней скрыто под бледной кожистой маской скальпа, все еще окаймленного несколькими прядями и отогнутого анатомом в маске ворона до самого подбородка. Распиленная черепная коробка выглядит точно так же, как и всякая другая коробка. Мышечные ткани оказываются дряблыми и холодными как мрамор, странно плотными и застывшими, словно остуженный жир. Эпидермис кажется водянистым и облекает кисти рук тяжелыми складками, ноги и ступни испещрены синеватыми следами стаза[54]. Смерть всегда непроницаема и анонимна, и есть в ней некая скудость и безнадежная убогость. В миске покоится серое изваяние мозга - гладкое, но с вычурным орнаментом, как у китайского стеатита. Угощайтесь. Влажная, розоватая грудная клетка рассечена, как вспоротый бурдюк, зияющая трещина, глумливое подобие вялой вульвы, вскрытой по упущению и распахнутой в зевке смертельной скуки под опухшим лобком - две вертикальные глупые пасти, разинутые в лад. Вот перед нами ядовитая и насыщенная птомаинами[55]
Вскрытие показывает кровоизлияния между мягкой и твердой мозговой оболочкой и в области продолговатого мозга. Желудок пористый и прогнивший, но токсичных веществ в нем не обнаружено. Выносится заключение, что геморрагии развились в результате падений. Врачи снова в замешательстве.
А правосудие тем временем усиливает надзор. На Пьеро Трапасси парик, причесанный а l’Oiseau Royal[57] и светло-голубой фрак английского покроя.
Два сбира проверяют его муфту и содержимое футляров и табакерки, а он, очень бледный, выслушивает тем временем инструкции от человека в черном. Отчет должен представляться через день. (А отчеты других - реже чем раз в неделю.)
Легче всего признаваться в любви, которой не чувствуешь или которой уже не чувствуешь. Сами собой текут слова, словно вода из плохо закрытого шлюза. Говорящим не ведомо, зачем они их произносят, и вот уже с хищным щелчком захлопнулась ловушка необдуманных поступков. Отныне все помыслы будут лишь о бегстве. Спустя два года после смерти Феличиты Альвизе женится на своей свояченице Терезе Бруни. Этого следовало ожидать.
Тереза довольна: не оттого, что Альвизе ей очень нравится, а оттого, что брак с ним - ее реванш за уязвленное честолюбие. Она довольна, но ее не оставляет беспокойство, какое испытываешь, оказываясь в сумрачном и странном месте. Случается даже, что тревога вдруг сдавливает ей горло и в гортани застревает болезненный ком. Тогда она спешит пополнить свой гардероб, покупает новые безделушки и наряжается
