Оиси погнал противника к дальней стене комнаты, так же как Кай однажды теснил самурая в поединке на острове Дэдзима, и обрушился на Киру с яростным безумием, против которого не было спасения.
Последним ударом Оиси обезоружил противника и отбросил свой меч. Схватив Киру за ворот кимоно, самурай швырнул его на пол – и измолотил кулаками, излив на поверженного врага свой гнев. Потом вздернул Киру на колени и обнажил танто господина Асано. Вспомнив наконец о чести, он протянул врагу рукоять кинжала.
Великан в черных доспехах неумолимо надвигался на Кая, словно присутствие клинка тэнгу убедило демона в слабости смертного противника. Демон знал, что его соперник – человек и силы его на исходе.
Кай осторожно отступил. Запорошенные снегом обледенелые плиты скользили под ногой, повсюду валялись обломки колонн, о которые легко было споткнуться. Напряжение схватки мешало сосредоточиться. Он почти случайно поразил великана и рассек его доспехи, но…
Кай вспомнил, как разлетелся на куски стальной клинок Ясуно, однако в этот раз заклинания колдуньи не выдержали удара меча тэнгу, а значит, доспехи исполинского самурая не устоят перед клинком, сотворенным демонами.
Неожиданно великан пошел в яростное наступление. Кай отбил удар. Столкнувшись, клинки заскрежетали. Полукровка, увернувшись от тяжелого одати, отскочил в сторону, поскользнулся – и противник располосовал ему спину от плеча до пояса.
Боль, словно удар плети, пронзила Кая. Обливаясь кровью, он зашатался, споткнулся и заскользил по каменным плитам, не выпуская меча из рук. Полуразрушенная колонна остановила его движение. Он лежал на мерзлой земле, не в силах пошевелиться. На мгновение ему почудилось, что демон перебил ему позвоночник.
Мика бросилась к Каю. Он хотел крикнуть ей: «Беги!», но не мог вымолвить не звука, охваченный странной неподвижностью. Дрожащими руками он подтянул к себе меч, с усилием набрал воздух в легкие и сообразил, что удар оглушил, но не обездвижил его. Кай поднялся на ноги и оперся на обломки колонны, из последних сил сжимая рукоять клинка. Он отстранил Мику, стараясь доказать себе – и своему противнику, – что полученный удар не лишил его способности сражаться.
Рана была не смертельна, но сильно кровоточила, а поединки на мечах часто оканчивались смертью именно из-за потери крови, а не из-за тяжести нанесенных увечий. Сейчас Каю нужно было нанести своему врагу последний, решающий удар… и он знал, как это сделать, но у него не оставалось сил ступить на Путь демонов.
Кай покрепче сжал меч тэнгу. Самураи считали, что клинок – часть души воина. Говорили, что у мечей есть своя душа: добрая или злая, в зависимости от того, сколько крови врагов – или невинных жертв – пролил клинок. А еще говорили, что душа такого меча способна покорить душу его хозяина.
Сможет ли клинок бессмертного тэнгу даровать простому смертному силу демона – для одного, решающего удара – и не овладеть навсегда душой человека?
Кай сосредоточился на своем мече и почувствовал тупую боль в шрамах на лбу. Клинок засиял странным, колдовским светом. Не беспокоясь больше, ждет ли его чудо или вечное проклятие, Кай открылся сияющей энергии ки, струящейся из меча.
Невероятная, чарующая сила овладела его разумом. Все вокруг лишилось смысла, и Кай внезапно осознал, как легко разрушить любое его желание – любовь, надежду, уважение… И как просто уничтожить демона.
Мерцающее сияние ёкай окружало врага. Там, где клинок рассек доспехи, зияла глубокая прореха, нарушая совершенство колдовских заклинаний, оберегавших противника. Желтые глаза исполинского самурая пристально следили за Каем. Из-под маски лучился призрачный свет: демон признал в сопернике демона. Кай занес меч и двинулся вперед, отказываясь стать беспомощной жертвой.
Оиси презрительно смотрел на избитое лицо Киры, не отводя от врага руки с кинжалом-танто.
– Признай глубину мужества господина Асано… – начал он.
Кровь струилась из ран самурая, омывая клинок. Оиси хотел выяснить, хватит ли у Киры силы воли признать, что он совершил преступление против Асано, и с честью уйти из жизни, наложив на себя руки.
Господин Асано не заслужил смерти – ни от своей руки, ни от руки противника. Кира предал его, и князь Асано, движимый бескорыстным мужеством и честью, принес в жертву свою жизнь ради других. Он пытался защитить своих родных и близких, спасти клан Асано от грозящей ему участи.
Кира в ужасе отпрянул, глядя на окровавленный кинжал. Он считал, что его руки не запятнаны кровью: ведь он всегда действовал исподтишка, стараниями других – и людей, и демонов.
– Твой господин пытался убить меня, когда я спал! – завопил он. – Он нарушил законы сёгуната…
– А ты нарушил законы природы, – заметил Оиси, разглядывая Киру, словно безжалостный Бисямон, самурайский бог справедливости.
Кира не собирался касаться протянутого клинка. Оиси опустился на колени и, молниеносно перевернув кинжал рукоятью к себе, вонзил его в живот Киры, вздернув лезвие наискось и вверх. Такую же рану нанес себе господин Асано… Оиси вспомнил, как ждал сигнала положить конец его мукам и как отсек голову своему господину…
Кира в ужасе завыл и недоуменно посмотрел на кровь и внутренности, вывалившиеся из страшной раны на роскошный свадебный наряд.
Оиси выпустил рукоять кинжала из пальцев, поднялся с колен и направился к своему мечу, лежащему неподалеку.
– Во имя господина Асано из Ако… – прошептал он, занося клинок над головой.
Кира широко раскрыл глаза и покорно подставил шею под удар.
Самурай размахнулся и снес голову Кире.
Обезглавленное тело повалилось к ногам Оиси, заливая пол кровью.
«Как много ее в человеке…» – подумал самурай и замер, глядя на свое отражение в луже крови, не видя ни трупа, ни отсеченной головы.
Снег падал на воинов-демонов, безмолвно кружащих в поединке. Мир смертных исчез, все окрасилось в два цвета: черный и белый. «Зло и добро, смерть и жизнь… но как их различить?» – мелькнула мысль.
Кай старался не попасть под удар, но и его противник опасливо держался подальше. Наконец они оба замерли, занеся мечи, словно зачарованные. С намеренной медлительностью Кай закрыл глаза.
Воин в черных доспехах бросился в атаку.
Два силуэта исчезли, растворились в слепящем золотом сиянии, будто превратившись в одно целое, и взорвались алыми сполохами.
Кай, вернувшись в мир смертных, упал на колени. Демон скользнул мимо по мерзлым плитам двора. Полукровка с усилием поднялся на ноги, опираясь на меч, и повернулся лицом к врагу. Великан занес тяжелый одати для очередного удара.
Кай не отводил от соперника бездонных глаз. На черных доспехах внезапно появилась тонкая алая черта: клинок тэнгу попал в цель. Колдовское заклятие ослепительно вспыхнуло, разрушаясь, и сила ки молниеносно покинула оболочку демона. Из раны брызнула кровь, окрасив снег алым. Мика с ужасом вскрикнула, но Кай не отрывал взгляда от погибающего врага.
Дыхание демона прервалось, он удивленно взглянул на рану. Меч выпал у него из рук. Колени исполина подкосились, и он упал на колени, сжимая рассеченные пластины доспехов, словно стараясь удержать животворящую силу. Потом повалился ничком и замер.
Кай долго смотрел на тело великана, не чувствуя ни гордости, ни удовлетворения, ни даже благодарности силам зла, которые превратили человека в убийцу демонов. Он ощутил прилив облегчения – единственного человеческого чувства, оставшегося в душе. Меч со звоном ударился о камни.
С болезненным усилием Кай повернулся к Мике. Девушка глядела на него бесстрастно, словно Юкихимэ, богиня зимы – нет, не бесстрастно, а ошеломленно и испуганно, боясь шелохнуться.
Он хотел окликнуть ее, но имя, будто молитва или мольба, замерло на губах. Кай беспомощно поглядел на Мику и вспомнил тоску, отчаяние, скорбь…
– Кай… – дрожащим голосом произнесла девушка, и взгляд ее наполнился радостью.
Кай понял, что она боялась не его самого, а страшилась за его жизнь. Лицо Мики озарила лучезарная улыбка, предназначенная только ему, исполненная любви и доверия – никакое колдовство не могло уничтожить эти чувства.
Охваченный любовью и благодарностью, Кай не отрывал взгляда от Мики. Он отвернулся от демона смерти и зачарованного меча и направился к возлюбленной, не чуя под собой ног, будто шагая по облакам. Голова кружилась – то ли от изнеможения, то ли от счастья. Мика бросилась к нему, прижала лицо к груди, словно проверяя, бьется ли в ней сердце.
– Мой тэннин! – сбивчиво зашептала она.
Кай сжал Мику в объятьях, и на него снизошло умиротворение.
Ясуно, Тикара, Хорибэ и ронины, уцелевшие в битве, стойко сражались у входа в замок. Стражники Киры оттеснили их к стене, пути для отступления не было. Зачарованные мечи тэнгу помогли ронинам выжить, но воины бились на пределе человеческих сил и возможностей.
Самураи Киры окружили их, готовясь нанести последний, решающий удар.
Внезапно атака прекратилась. Стражники опустили мечи и в ужасе попятились.
Ронины недоуменно переглянулись, не сразу сообразив, что отвлекло внимание воинов Киры.
За спинами ронинов стоял Оиси.
Оиси вышел из замка и остановился на ступенях, глядя на толпу стражников. В одной руке самурай сжимал отрубленную голову Киры, в другой – окровавленный кинжал-танто.
Тишина снежным покровом накрыла двор, только негромко хлопали стяги под ветром. Оиси возвышался над окруженными ронинами и грозно смотрел на воинов Киры, держа в вытянутой руке голову их повелителя. Казалось, сейчас в него полетит град стрел, копий и мечей, круг возмездия завершится, а круговорот времени возобновит свой мерный ход.
Однако бойцы, замерев, ошарашенно уставились на самурая в актерских доспехах, протягивающего к ним отрубленную голову их даймё. На лице Оиси не было страха, только праведный гнев и божественная справедливость Бисямона.
Ужас воинов постепенно сменился покорностью. Стражники один за другим роняли оружие и опускались на колени.
Из замка, встревоженные неожиданной тишиной, вышли Мика и Кай. Полукровка тяжело опирался на плечо девушки. Они изумленно глядели на ронинов, окруживших Оиси у входа в замок, на голову Киры, которую самурай все еще держал в руке, – и на стражников, покорно склонившихся перед победителями.
– За господина Асано! – выкрикнул Оиси, и ронины подхватили торжествующий клич.
