– Ну и что? Представь, каким крутым ты станешь через два года. Ты нам всем фору дашь.
Наггетса после нашего назначения прикрепили к другой группе. Я пообещал ему, что, когда буду на базе, он сможет спать на соседней койке. Только я понятия не имею, когда вернусь и вернусь ли вообще. Наша миссия все еще секрет для всех. В чем она заключается, знает только центральное командование. Думаю, даже Резник не в курсе, куда нас отправят. Но мне на это плевать, главное – Резник останется здесь.
– Не вешай нос, солдат. Ты же должен за меня радоваться.
– Ты не вернешься, – говорит Наггетс, в его голосе столько злой уверенности, я даже не знаю, что ему ответить. – Я тебя больше никогда не увижу.
– Конечно, ты меня увидишь, Наггетс. Обещаю.
Малыш со всей силы бьет меня кулачком в грудь, туда, где сердце. Он бьет снова и снова. Я хватаю его за запястье. Тогда малыш колотит меня другой рукой. Я перехватываю и эту руку и приказываю угомониться.
– Не обещай, не обещай, не обещай! Ничего никогда-никогда не обещай! – кричит Наггетс, и его маленькое лицо искажает злоба.
– Эй, Наггетс, послушай. – Я прижимаю руки малыша к его груди и наклоняюсь, чтобы видеть глаза. – Есть вещи, которые не обещают. Их просто делают.
Я достаю из кармана медальон Сисси. Расстегиваю замок. – Я не делал этого с тех пор, как починил цепочку в палаточном городке у базы. Круг разомкнут. Я надеваю цепочку на шею Наггетсу и закрываю замок. Круг замкнут.
– Что бы ни случилось, я вернусь за тобой.
Через плечо Наггетса я вижу, как из туалета выходит Рингер, по пути она заправляет волосы под новенькое кепи. Я встаю по стойке «смирно» и отдаю честь.
– Рядовой Зомби готов к прохождению службы, командир группы!
– Мой единственный день славы, – говорит Рингер и тоже отдает честь. – Все знают, кто станет сержантом.
Я пожимаю плечами и скромно отвечаю:
– Слухами не интересуюсь.
– Ты дал обещание, хотя знаешь, что не сможешь его выполнить.
Она говорит это, как всегда, без эмоций. Плохо то, что она говорит это прямо перед Наггетсом.
– Уверен, что не хочешь научиться играть в шахматы, Зомби? У тебя бы неплохо получилось.
Смех в этот момент мне кажется самой безопасной реакцией, поэтому я смеюсь.
Дверь распахивается, и Дамбо орет:
– Сэр! Доброе утро, сэр!
Мы выбегаем в проход между койками и выстраиваемся в шеренгу. Сержант проходит вдоль строя – это, судя по всему, наша последняя утренняя проверка. Резник сдержан, насколько это возможно в его случае. Он не называет нас слизняками и дерьмом собачьим, но, как всегда, придирается к любой мелочи. Рубашка Кремня вылезла из-под ремня с одного боку. Кепи Умпы замялось. Сержант сбивает с воротника Чашки не видимую никому, кроме него, пылинку. Возле Чашки он задерживается и смотрит сверху вниз ей в глаза. Смотрит так серьезно, что со стороны это выглядит почти комично.
– Итак, рядовой. Ты готова умереть?
– Сэр, да, сэр! – как можно громче и воинственнее кричит Чашка.
Резник поворачивается ко всем остальным:
– А вы? Вы готовы?
– Сэр, да, сэр! – гремим мы в ответ.
Перед уходом Резник приказывает мне выйти из строя.
– Пойдешь со мной, рядовой. – Последний раз отдает честь новобранцам. – Увидимся на вечеринке, детки.
Когда я иду к выходу, Рингер смотрит на меня.
«Я же говорила», – читаю я в ее взгляде.
Сержант шагает через плац, я иду в двух шагах позади него. Новобранцы в синих комбинезонах заканчивают украшать платформу флажками, расставляют стулья для офицеров, раскатывают красную ковровую дорожку. Между казармами в дальней стороне плаца растянут баннер: «МЫ – ЧЕЛОВЕЧЕСТВО». Напротив него другой: «МЫ – ОДНО ЦЕЛОЕ».
В неприметном одноэтажном здании в западной части базы мы подходим к двери с табличкой «Вход только по спецпропускам». У рамки металлоискателя стоят вооруженные солдаты с каменными лицами. Затем мы спускаемся в лифте на четыре этажа под землю. Резник ничего не говорит и даже на меня не смотрит. Я нервно поправляю новенькую форму, мне понятно, куда мы направляемся, только непонятно зачем.
Выходим в длинный коридор, освещенный флуоресцентными лампами. Минуем еще один КПП. Снова вооруженные солдаты с непроницаемыми лицами. Резник останавливается напротив двери без таблички и проводит карточкой через считывающее устройство электронного замка. – Входим в небольшую комнату. Возле двери нас встречает офицер в звании лейтенанта, сопровождает по еще одному коридору в просторный кабинет. Мужчина за большим столом просматривает компьютерные распечатки.
Вош.
Он отпускает Резника и лейтенанта. Мы остаемся наедине.
– Вольно, рядовой.
Я расставляю ноги на ширину плеч и завожу руки за спину. Левая рука свободно держит запястье правой. Грудь вперед, смотрю прямо перед собой. Вош высший начальник. Я рядовой, новобранец в самом низком звании; я даже еще не настоящий солдат. Сердце колотится так, что вот-вот оторвет пуговицы от моей новенькой формы.
– Ну, Бен, как ты?
Вош тепло улыбается. Я даже не знаю, как отвечать на этот вопрос. Плюс ко всему я растерялся, оттого что он назвал меня Беном. Меня так долго звали Зомби, что я с трудом воспринимаю обращение «Бен».
Вош ждет ответа, и я не нахожу ничего лучше, чем брякнуть:
– Сэр! Рядовой готов умереть, сэр!
Вош, все еще улыбаясь, кивает, потом встает и обходит стол.
– Давай поговорим просто, как солдат с солдатом. Это ведь так и есть, ты теперь сержант Пэриш.
И только в этот момент я замечаю, что подполковник держит в руке сержантские полоски. Значит, Рингер была права. Я снова встаю по стойке «смирно», а Вош прикрепляет парные знаки различия к моему воротнику. Потом он хлопает меня по плечу и сверлит холодными голубыми глазами.
Такой взгляд трудно выдержать. Когда на тебя так смотрят, возникает ощущение, что ты голый и совершенно незащищенный.
– Вы потеряли товарища, – говорит Вош.
– Да, сэр.
– Очень плохо.
– Да, сэр.
Полковник опирается задом о стол и скрещивает руки на груди.
– У него был отличный психологический профиль. Не такой хороший, как у тебя, но… Извлеки из этого случая урок, Бен. У каждого из нас есть предел прочности. Мы ведь все люди, согласен?
– Да, сэр.
Вош улыбается. Почему он улыбается? В подземном бункере холодно, но я начинаю потеть.
– Можешь задать вопрос, – говорит подполковник и взмахом руки предлагает начать.
– Сэр?
– Задай вопрос, который тебя сейчас волнует. Ты думаешь об этом с тех пор, как увидел тело Танка в ангаре ОУ. Ты не задал вопрос, когда возвращал старшему инструктору по строевой следящее устройство.
– Как он умер?
– Передозировка. Я не сомневаюсь, что именно так ты и подумал. Танк воспользовался моментом, когда сняли наблюдение, и покончил с собой. – Вош указывает на кресло рядом со мной. – Садись, Бен. Я хочу кое-что с тобой обсудить.
Я утопаю в кресле, потом пересаживаюсь на краешек, выпрямляю спину и поднимаю подбородок. В общем, если возможно сидеть по стойке «смирно», то я это делаю.
– У каждого из нас есть предел прочности. – Голубые глаза подполковника пригвождают меня к креслу. – Я расскажу тебе о своем. Две недели после начала Четвертой волны. Мы забираем выживших беженцев из лагеря в шести километрах отсюда. То есть не всех выживших, а только детей. Мы тогда еще не умели определять инвазированных, но уже точно знали: что бы с нами ни происходило, дети в это не вовлечены. Так как мы не могли определить, кто враг, а кто нет, командование приняло решение уничтожить всех старше пятнадцати лет.
Лицо Воша потемнело. Он отвел взгляд и так сильно вцепился в край стола, что аж костяшки пальцев побелели.
– Я хочу сказать, что это было мое решение. – Глубокий вдох. – Мы убили их, Бен. Посадили детей в автобусы, а всех оставшихся убили. После этого сожгли лагерь. Стерли его с лица земли.
Подполковник снова смотрит на меня. В это трудно поверить, но я вижу слезы в его глазах.
– Это был мой предел прочности. Потом, к своему ужасу, я понял, что попал в расставленный инопланетянами капкан. Я превратился в орудие врага. На каждого уничтоженного мной инвазированного пришлось три невинных человека. И я вынужден с этим жить, потому что я должен жить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Подполковник оттолкнулся от стола и встал прямо. Слезы исчезли.
– Сержант Пэриш, сегодня мы выпускаем первые четыре группы из вашего батальона. Как командир победившего подразделения, ты первым получаешь задание. Две группы выводятся на периметр для охраны базы. Другие две десантируются на вражескую территорию.
Вош дает мне две минуты на то, чтобы я усвоил полученную информацию. Он берет со стола распечатки и кладет напротив меня. Там куча цифр, какие-то волнообразные линии и символы, которые мне абсолютно ни о чем не говорят.
– Я не надеюсь, что ты сумеешь прочитать, – говорит подполковник, – но, может, попробуешь угадать, что это?
– Полагаю, это означает ровно то, что должно означать, сэр, – отвечаю я.
