проблема влияет на душу человека. В стрессовых условиях перенаселенности те, кому никогда и в голову не приходило ничего украсть, станут воровать, чтобы прокормить свои семьи. Те, кому и в голову не приходило кого-то убить, станут убивать, чтобы защитить свое потомство. Все смертные грехи, описанные Данте – алчность, зависть, чревоугодие и так далее, – начнут концентрироваться и всплывать на поверхность, набирая силу по мере ухудшения качества нашей жизни. Нам предстоит вести битву, в которой будет стоять на кону сама человеческая душа.
– Я биолог. Я занимаюсь спасением жизней… а не душ.
– Что ж, уверяю вас, что с течением лет спасать жизни будет все труднее и труднее. Перенаселение порождает отнюдь не только духовную неудовлетворенность. По словам Макьявелли…
– Да, – перебила она, тут же вспомнив это знаменитое место. – «Когда все области переполняются жителями так, что им негде жить и некуда уйти… возникает необходимость очищения мира»[20]. – Она подняла на него взгляд. – Всем, кто работает в ВОЗ, хорошо знакома эта цитата.
– Отлично. Тогда вы знаете, что дальше Макьявелли перечисляет способы очищения мира и в качестве одного из них называет чуму.
– Знаю, и говорила в своем выступлении, что мы прекрасно осознаём прямую связь между плотностью населения и опасностью широкомасштабных эпидемий, но постоянно разрабатываем новые методы раннего обнаружения и лечения болезней. ВОЗ не теряет уверенности в том, что мы научимся предотвращать пандемии.
– И очень жаль.
Элизабет удивленно воззрилась на него.
– Что-что?!
– Доктор Сински, – сказал худой незнакомец, отпустив странный смешок, – вы говорите так, будто сдерживать эпидемии – это хорошо.
Элизабет смотрела на него в немом изумлении.
– Итак, вот что мы имеем! – провозгласил он, словно адвокат, завершающий свою речь. – Передо мной стоит глава Всемирной организации здравоохранения – лучший специалист из ее рядов. Подумать только! Я показал вам эту картину грядущих страданий. – Он переключил проектор, снова вернув на экран гору тел. – Я напомнил вам, какую колоссальную угрозу представляет собой неконтролируемый рост населения. – Он кивнул на маленькую стопку бумаги. – Я объяснил вам, что мы стоим на пороге духовной деградации. – Он сделал паузу и повернулся к ней. – И каков же ваш ответ? Бесплатные презервативы в Африке! – Он язвительно усмехнулся. – Да это все равно что отмахиваться мухобойкой от гигантского метеорита! Эта бомба не тикает – она уже взорвалась, и если не принять самые решительные меры, экспоненциальная кривая станет вашим новым богом… а это очень мстительный бог! Он устроит вам дантовский ад прямо здесь, на Парк-авеню… люди будут задыхаться от тесноты, валяясь в собственных испражнениях. Сама природа начнет безжалостно прорежать ряды человечества.
– Да неужто? – огрызнулась Элизабет. – Тогда скажите мне, сколько людей должно остаться на Земле в
Ее собеседник улыбнулся – ему явно понравился этот вопрос.
– Любой эколог или статистик скажет вам, что больше всего шансов на долгосрочное выживание человечество будет иметь при общей численности населения около четырех миллиардов.
– Четырех? – возмущенно выпалила Элизабет. – У нас их уже семь, так что вы слегка опоздали!
Зеленые глаза высокого незнакомца сверкнули.
– Разве?
Глава 23
Роберт Лэнгдон грузно плюхнулся со стены садов Боболи на пружинистую почву в их лесистой южной части. Сиена приземлилась рядом и тут же встала, отряхиваясь и озираясь.
Они стояли на заросшей мохом и папоротником опушке небольшой рощи. Отсюда палаццо Питти был совсем не виден, и Лэнгдон подозревал, что они попали в самую удаленную от него точку Садов. Зато в этот ранний час сюда еще не успели добраться ни служители парка, ни туристы.
Лэнгдон заметил неподалеку мощеную дорожку – изящно изгибаясь, она бежала под гору и ныряла в лес. Там, где она исчезала среди деревьев, высилась мраморная статуя – место для нее было выбрано идеально. Лэнгдона это не удивило. Планировкой садов Боболи занимались выдающиеся мастера Никколо Триболо, Джорджо Вазари и Бернардо Буонталенти, и их художественный вкус превратил это полотно площадью четыре с половиной гектара в настоящий живописный шедевр.
– Дворец в той стороне, на северо-востоке, – сказал Лэнгдон, кивая на дорожку. – У ворот можно будет смешаться с толпой туристов и незаметно выйти. По- моему, парк открывают в девять.
Он хотел взглянуть, сколько сейчас времени, но там, где раньше были часы с Микки-Маусом, теперь белело голое запястье. У него мелькнула мысль, что они могли остаться в больнице вместе с другой одеждой. Если так, он их потом заберет.
Сиена вызывающе расправила плечи.
– Прежде чем сделать еще хоть шаг, Роберт, я хочу знать, куда мы направляемся. Что вы там такое угадали насчет Злых Щелей? Вы сказали, они расположены не в том порядке?
Лэнгдон показал на лес.
– Давайте сначала спрячемся, ладно?
Он двинулся вниз первым, Сиена – за ним. Вскоре дорожка вывела их на закрытую со всех сторон лужайку – «комнату» на языке ландшафтной архитектуры – со скамейками и маленьким фонтанчиком. Здесь, под деревьями, было гораздо прохладнее.
Лэнгдон вынул из кармана проектор и принялся его трясти.
– Тот, кто создал это цифровое изображение, не только нарисовал на грешниках буквы, но еще и изменил порядок казней. – Он вспрыгнул на скамейку и направил проектор себе под ноги. На гладком сиденье рядом с Сиеной слабо забрезжила Боттичеллиева «La Mappa dell’Inferno». Лэнгдон указал на многоярусную область в нижней части воронки. – Видите буквы в Злых Щелях?
Сиена отыскала их на картине и прочла сверху вниз:
– Catrovacer.
– Верно. Никакого смысла, да?
– Но вы поняли, что рвы просто перетасовали?
– Даже проще. Если сравнить эти уровни с маленькой колодой из десяти карт, можно сказать, что ее не тасовали, а просто сняли один раз. Порядок после этого сохранился, только начинается колода уже не с той карты. – Лэнгдон снова показал на Злые Щели. – У Данте верхний уровень занят соблазнителями, которых бесы погоняют кнутами. Но в этой версии соблазнители оказались намного глубже, а именно… в восьмом рву.
Сиена вгляделась в тускнеющее изображение и кивнула:
– Ага, вижу. Первый ров стал восьмым.
Лэнгдон убрал проектор в карман и спрыгнул обратно на дорожку. Потом взял прутик и нацарапал на голой земле рядом с ней десять букв.
– Вот в каком порядке они нарисованы в нашей модифицированной версии ада.
C
A
T
R
O
V
A
C
E
R
– Catrovacer, – прочла Сиена.
– Да. А вот где колоду разделили.
Лэнгдон провел черту под седьмой буквой и подождал, давая Сиене время разобраться в его картинке.
C
A
T
R
O
V
A
–
C
E
R
– Так, – быстро сказала она. – Catrova. Cer.
– Да, а чтобы вернуть картам прежний порядок, мы просто снимаем колоду еще раз и кладем нижнюю часть сверху.
Сиена пристально разглядывала буквы.
– Cer. Catrova. – Она пожала плечами. Лицо ее по-прежнему выражало недоумение. – Все равно бессмыслица…
– Cer catrova, – повторил Лэнгдон. Затем снова произнес оба непонятных слова, слив их в одно. – Cercatrova. – И наконец прочел то, что получилось, с паузой посередине: – Cerca… trova.
Сиена ахнула, и ее взгляд метнулся вверх, встретившись со взглядом Лэнгдона.
– Да, – с улыбкой подтвердил Лэнгдон. – Cerca trova.
