Взгляд шефа непроизвольно скользнул к полке с тяжелой книгой, которую Зобрист подарил ему две недели назад, будучи уже явно не в себе.
Шеф снял книгу с полки и уронил на стол – она упала с тяжелым стуком. Чуть дрожащими пальцами он открыл ее на первой странице и снова прочел дарственную надпись:
Он перечитал надпись еще трижды. Затем его глаза обратились к ярко-красному кружку, которым его клиент обвел на календаре завтрашнее число.
Он повернулся и долгим взглядом посмотрел на горизонт.
В тишине он думал об оставленном Зобристом видеофайле и вновь слышал голос координатора Ноултона, недавно звонившего ему по телефону.
Этот звонок сильно озадачил шефа. Ноултон был одним из его лучших координаторов, и он никак не ожидал услышать от него такое. Кто-кто, а уж Ноултон-то прекрасно знал, чем может быть чревато подобное нарушение протокола.
Поставив «Божественную комедию» обратно на полку, шеф подошел к бутылке и плеснул себе немного виски.
Ему предстояло принять очень трудное решение.
Глава 52
Кьеза-ди-Санта-Маргерита-деи-Черки, она же так называемая церковь Данте, больше похожа на часовню, MKn. чем на церковь. Поклонники Данте почитают этот небольшой храм как священное место, где произошли два поворотных события в жизни великого поэта.
Согласно преданию, именно в этой церкви Данте – ему тогда было девять – впервые увидел Беатриче Портинари, которую он полюбил с первого взгляда и к которой его неодолимо влекло всю жизнь. Но эта любовь принесла ему одни страдания, ибо Беатриче вышла замуж за другого, а затем умерла молодой, всего в двадцать четыре года.
Несколько лет спустя в этой же церкви Данте обвенчался с девушкой по имени Джемма Донати. Если верить замечательному писателю и поэту Боккаччо, это оказалось для него неудачным выбором. Хотя у супругов были дети, они не питали друг к другу особенно нежных чувств, и после изгнания Данте ни муж, ни жена не проявляли никакого желания воссоединиться.
Любовью всей жизни для Данте всегда оставалась скончавшаяся Беатриче Портинари. Хотя он едва ее знал, память о ней оказалась настолько яркой, что вдохновила поэта на создание величайших произведений.
Знаменитая книга Данте «Новая жизнь» изобилует стихами, превозносящими «блаженную Беатриче». Еще красноречивее то, что в «Божественной комедии» Беатриче выступает ни много ни мало спасительницей и провожатой Данте в раю. В обеих книгах Данте обильно изливает тоску по своей недосягаемой возлюбленной.
Сегодня церковь Данте стала прибежищем тех, кто страдает от безответной любви. В этой церкви похоронена сама Беатриче, и к ее простой гробнице стекаются как поклонники Данте, так и невезучие влюбленные с разбитым сердцем.
Направляясь к этой церкви, Лэнгдон и Сиена сворачивали на все более узкие улочки старой Флоренции, которые под конец и вовсе стали напоминать что-то вроде пешеходных дорожек. Когда в этом лабиринте появлялся автомобиль – а такое изредка случалось, – люди прижимались к стенам домов, чтобы его пропустить.
– Церковь вон за тем углом, – сообщил Лэнгдон своей спутнице. Он надеялся, что кто-нибудь из туристов им поможет. После того как Сиена забрала у него свой парик, взамен вернув ему пиджак, они восстановили свой привычный облик, превратившись из рокера и скинхеда в университетского профессора и привлекательную молодую женщину, в связи с чем их шансы найти доброго самаритянина определенно повысились.
Снова сделавшись самим собой, Лэнгдон почувствовал большое облегчение.
Повернув на совсем уж тесную улицу Престо, Лэнгдон стал внимательнее смотреть по сторонам. Маленькая и невзрачная, Кьеза-ди-Санта-Маргерита-деи-Черки была к тому же зажата между двумя зданиями побольше, поэтому вход в нее не бросался в глаза. Чтобы не пройти мимо, лучше всего было полагаться не на зрение… а на слух. Эта странная особенность церкви Данте объяснялась тем, что в ней часто устраивались концерты, а по свободным от них дням служители включали записи предыдущих выступлений, дабы их гости могли наслаждаться музыкой в любое время.
И правда, сразу за поворотом до ушей Лэнгдона начали доноситься обрывки записанной музыки – они становились все громче, и вскоре Лэнгдон с Сиеной уже стояли перед неприметным входом. Единственным признаком того, что они пришли по адресу, была крошечная табличка – полная противоположность ярко-красному стягу у Дома-музея Данте, – гласящая, что это и есть церковь Данте и Беатриче.
Когда Лэнгдон и Сиена ступили в полумрак под церковными сводами, воздух стал ощутимо прохладнее, а музыка – громче. Интерьер святилища был скудным и простым… даже проще, чем помнилось Лэнгдону. Туристов в это утро было немного – они бродили по залу, писали в блокнотах, тихо сидели на скамьях, слушая музыку, или разглядывали экспонаты из художественной коллекции.
Если не считать алтарного образа Мадонны кисти Нери ди Биччи, почти все изначально украшавшие церковь произведения искусства уступили место современным, представляющим две знаменитости – Данте и Беатриче, – ради которых сюда и стремилось большинство посетителей. На многих картинах был изображен Данте, с обожанием взирающий на Беатриче во время их знаменитой первой встречи – той самой, когда он, по его собственному признанию, беззаветно в нее влюбился. По своему художественному достоинству картины сильно отличались друг от друга – на вкус Лэнгдона, многие из них грешили неуместной слащавостью, да и мастерство их создателей оставляло желать лучшего. На одном из этих горе-шедевров неизменная красная шапочка Данте с наушниками выглядела так, будто он украл ее у Санта-Клауса. Тем не менее их сквозная тема – тоскующий взор поэта, прикованный к его музе Беатриче, – сразу давала понять, что это церковь несчастной любви – любви неразделенной, неутоленной и неутолимой.
Переступив порог, Лэнгдон машинально повернулся влево, к скромной гробнице Беатриче Портинари. Именно туда в первую очередь направляли стопы посетители церкви Данте, хотя интересовала их не столько сама могила, сколько знаменитый предмет около нее.
Нынче утром эта плетеная корзина тоже занимала свое обычное место рядом с гробницей. Как всегда, она была доверху набита сложенными листочками бумаги – письмами, которые посетители написали от руки и адресовали самой Беатриче.
Беатриче Портинари превратилась в своего рода святую покровительницу влюбленных, родившихся под несчастливой звездой. По давней традиции они писали и клали в корзину обращенные к Беатриче письма, надеясь, что она как-нибудь за них порадеет – или сделает так, чтобы их полюбили в ответ, или поможет им найти истинную любовь, а может быть, даже даст силы на то, чтобы забыть умершую возлюбленную или возлюбленного.
Много лет назад, перед тем как засесть за кропотливую работу над новой книгой по истории искусств, Лэнгдон тоже заглянул в эту церковь и положил в корзину записочку, попросив музу Данте одарить его не настоящей любовью, а толикой того вдохновения, которое помогло великому флорентийцу создать столь внушительную поэму. Втайне он верил, что Беатриче и впрямь снизошла к его мольбе, ибо по возвращении домой ему удалось написать свою книгу с необыкновенной легкостью.
– Scusate! – послышался вдруг громкий возглас Сиены. – Potete ascoltarmi tutti!
Оглянувшись, Лэнгдон увидел, что Сиена обращается к рассеянным по залу туристам. Все они повернулись к ней с немного встревоженным видом.
Мило улыбнувшись, Сиена спросила по-итальянски, нет ли у кого-нибудь с собой «Божественной комедии». Получив в ответ лишь несколько удивленных взглядов и отрицательных покачиваний головой, она повторила свой вопрос на английском, но и это не возымело успеха.
Пожилая женщина, подметающая алтарь, шикнула на Сиену и приложила палец к губам, требуя тишины.
Сиена повернулась к Лэнгдону и нахмурилась, словно говоря: «И что дальше?»
Вообще-то Лэнгдон собирался реализовать свой план несколько иначе, не прибегая к столь громогласным объявлениям, но в смысле результата он, безусловно, рассчитывал на большее. Во время прежних посещений церкви ему не раз попадались туристы с великой поэмой в руках – они перечитывали ее здесь, наслаждаясь полным погружением в мир Данте.
Внимание Лэнгдона привлекла пожилая пара, сидящая поблизости от алтаря. Мужчина склонил лысую голову, уткнувшись подбородком в грудь, – его явно одолела дремота. Его супруга, напротив, выглядела вполне бодрой; из-под ее седых волос свисали белые проводки наушников.
Лэнгдон не знал, на каком языке говорит эта дама, но повсеместное распространение айфонов, айпадов и айподов породило жаргон не менее универсальный, чем стилизованные фигурки на дверях туалетов по всему миру.
– Айфон? – спросил он, вложив в свой голос побольше восхищения.
Лицо пожилой дамы просветлело, и она гордо кивнула.
– Такая умная игрушка, – тихо ответила она с британским акцентом. – Сын подарил. Я слушаю свои электронные письма. Представляете –
– У меня тоже такой есть, – с улыбкой сказал Лэнгдон и присел рядом, стараясь не разбудить ее спящего мужа. – Но вчера вечером я умудрился его потерять.
– Ох, какая беда! А вы пробовали услугу «найди мой айфон»? Сын говорит, что…
– К сожалению, я ее так и не подключил. Очень глупо с моей стороны. – Лэнгдон робко покосился на нее и нерешительно, с запинкой проговорил: – Ради Бога, извините меня за нахальство, но не могли бы вы позволить мне на минутку воспользоваться вашим? Я хотел посмотреть кое-что в Сети. Вы бы мне этим очень помогли!
– Конечно! – Она отключила наушники и сунула устройство ему в руки. – Пожалуйста! Я так вам сочувствую!
Лэнгдон поблагодарил ее и взял айфон. Под ее причитания о том, как это ужасно – потерять такой замечательный прибор, он открыл поисковое окошко в «Гугле» и активировал голосовые команды. Услышав сигнал, Лэнгдон медленно и внятно произнес слова, по которым следовало произвести поиск:
– Данте, «Божественная комедия», «Рай», песнь Двадцать пятая.
