заменивший указательный палец на правой руке, легко постукивал по чашке.
— А как у тебя? — спросил Харри.
— Хорошо. Дел много. Дочка получила освобождение от школы, чтобы побыть у бабушки в Стейнкьере.
— Правда? Надо же, как быстро… — Он прикрыл глаза и тихо засмеялся.
— Да, — сказала Беата, сделав глоток кофе. — Харри, я хотела встретиться с тобой, потому что хочу знать, что случилось.
— Знаю, — ответил Харри. — Я собирался связаться с тобой. Но сначала мне надо было устроить Олега. И разобраться со своей жизнью.
— Рассказывай.
— Ладно, — произнес Харри, отставляя чашку. — Ты была единственной, с кем я поддерживал связь, пока разворачивалось то дело. Ты помогла мне, и я тебе очень обязан, Беата. И тебе единственной я расскажу обо всем, если ты захочешь. Но уверена ли ты, что хочешь? Ты можешь оказаться перед дилеммой.
— Я стала твоей соучастницей, еще когда помогала тебе, Харри. И мы извели «скрипку». Ее больше нет на улицах.
— Потрясающе, — сухо сказал Харри. — На рынок вернулись героин, крэк и спид.
— И торговца «скрипкой» больше нет. Рудольф Асаев мертв.
— Я знаю.
— Да? Ты знаешь, что он мертв? А ты знаешь, что он несколько месяцев пролежал в коме под чужим именем в Национальной больнице, прежде чем умер?
Харри приподнял бровь:
— Асаев? Я думал, что он умер в гостиничном номере в «Леоне».
— Там его нашли. Кровь покрывала весь пол от стены до стены. Но в нем до недавних пор удавалось поддерживать жизнь. А откуда ты знаешь про «Леон»? Вся эта информация держалась в тайне.
Харри молча крутил в руках чашку.
— Черт, только не… — простонала Беата.
Харри пожал плечами:
— Я сказал, что тебе, возможно, не захочется узнать обо всем.
— Это ты всадил в него нож?
— Поможет, если я скажу, что сделал это в целях самообороны?
— Мы нашли пулю в спинке кровати. Но рана от ножа была широкой и глубокой, Харри. Судебный медик сказал, что лезвие несколько раз повернули.
Харри опустил взгляд в чашку:
— Ну, судя по всему, работу я все-таки сделал не очень хорошо.
— Честно говоря, Харри… ты… ты…
Беата не особенно хорошо умела повышать голос, и он звучал сейчас как вибрирующее полотно пилы.
— Он превратил Олега в наркомана, Беата, — тихо произнес Харри, не отрывая глаз от чашки.
Они сидели молча и прислушивались к дорогостоящей тишине Хольменколлена.
— Это Асаев выстрелил тебе в голову? — спросила наконец Беата.
Харри дотронулся пальцем до нового шрама на лбу:
— Почему ты думаешь, что это шрам от пули?
— Действительно, что я знаю о пулевых ранениях, я ведь всего-навсего криминалист.
— Ладно, это сделал один парень, который работал на Асаева, — ответил Харри. — Три выстрела с близкого расстояния. Две пули в грудь. Третья в голову.
Беата посмотрела на Харри и поняла, что он говорит правду. Но это была не вся правда.
— И как с такими ранениями можно выжить?
— Я двое суток не снимал с себя пуленепробиваемый жилет, поэтому пора ему уже было и пригодиться. Но выстрел в голову меня отключил. И лишил бы меня жизни, если бы не…
— Если бы не?..
— Если бы тот парень не помчался в пункт оказания медицинской помощи на улице Стургата. Он угрозами заставил врача прийти ко мне. И это меня спасло.
— Что ты такое говоришь? Почему я ничего об этом не слышала?
— Врач залепил мне рану и собирался отправить в больницу, но я вовремя очнулся и позаботился о том, чтобы оказаться дома, а не в больнице.
— Почему?
— Не хотелось поднимать шум. Как поживает Бьёрн? Девушку себе не завел?
— Этот парень… сначала он пытался застрелить тебя, а потом спас? Кто…
— Он не пытался застрелить меня, это был несчастный случай.
— Несчастный случай? Три выстрела — это не несчастный случай, Харри.
— Если у тебя ломка от «скрипки» и ты держишь в руках «одессу», такое может случиться.
— «Одессу»?
Беата знала это оружие. Дешевая копия русского Стечкина. На фотографиях «одесса» больше всего походила на сварную конструкцию, выполненную талантливым учеником сварщика, на бесформенный гибрид пистолета и автомата. Но он пользовался популярностью у русских урок, профессиональных преступников, потому что мог стрелять как одиночными, так и очередями. Легкое нажатие на курок «одессы» — и ты выпустил две пули. Или три. Внезапно ей пришло в голову, что для «одессы» использовались пули редкого калибра девять на восемнадцать миллиметров, такие же, какими был убит Густо Ханссен.
— Хотела бы я посмотреть на это оружие, — сказала она и заметила, как взгляд Харри непроизвольно скользнул в гостиную. Беата повернулась, но не увидела в гостиной ничего, кроме старинного черного углового шкафа. — Ты так и не ответил, кто был тем парнем.
— Это неважно, — ответил Харри. — Он уже давно находится вне твоей юрисдикции.
Беата кивнула:
— Ты защищаешь человека, который чуть не лишил тебя жизни.
— Поэтому то, что он меня спас, ценно вдвойне.
— Поэтому ты его защищаешь?
— Часто остается загадкой, почему мы решаем защитить того или иного человека.
— Да, — сказала Беата. — Возьмем, к примеру, меня. Я защищаю полицейских. Поскольку я занимаюсь распознаванием лиц, я присутствовала на допросе бармена из заведения, известного как «Приходи таким, какой ты есть». Того самого, где высокий светловолосый мужчина со шрамом от уголка рта до уха убил перевозчика наркотиков, работавшего на Асаева. Я показала бармену фотографии и долго с ним разговаривала. И как ты знаешь, визуальной памятью очень легко манипулировать. Свидетели не помнят того, что, как им кажется, они помнят. В итоге бармен совершенно уверился, что тот человек в баре точно не был тем Харри Холе, фотографии которого я ему показывала.
Харри посмотрел на нее и медленно кивнул:
— Спасибо.
— Я собиралась сказать, что меня не за что благодарить, — ответила Беата, поднося ко рту чашку кофе. — Но что случилось, то случилось. И у меня есть идеи насчет того, как ты можешь отблагодарить меня.
— Беата…
— Я защищаю полицейских. Ты знаешь, что я близко к сердцу воспринимаю гибель полицейских при исполнении обязанностей. Джек… И мой отец… — Она невольно коснулась рукой сережки. Это была пуговица от отцовского мундира, переплавленная в сережку. — Мы не знаем, кто будет следующим, но я сделаю что угодно, лишь бы остановить этого дьявола, Харри. Что угодно. Ты понимаешь?
Харри не ответил.
— Прости, но ты, конечно, понимаешь, — тихо произнесла Беата. — У тебя тоже есть мертвецы, о которых ты думаешь.
Харри коснулся чашки тыльной стороной правой руки, как будто она замерзла, потом встал и подошел к окну. Постояв немного, он заговорил:
— Как тебе известно, сюда явился убийца и чуть не лишил жизни Ракель и Олега. И это произошло по моей вине.
— Это было давно, Харри.
— Это было вчера. Это всегда будет вчера. Ничего не изменилось. Но я все равно пытаюсь. Пытаюсь измениться сам.
— И как успехи?
Харри пожал плечами:
— Бывают взлеты и падения. Я тебе рассказывал, что всегда забывал купить подарок на день рождения Олега? Хотя Ракель напоминала мне об этом дне за несколько недель, информация стиралась из моей памяти и заменялась какой-нибудь другой. Я приезжал к ним, видел празднично украшенный дом, и мне всегда приходилось прибегать к одному и тому же старому трюку… — Уголок рта Харри пополз вверх, и на лице появилась слабая улыбка. — Я говорил, что мне надо съездить купить сигарет, бросался в машину, несся к ближайшей бензоколонке и покупал пару CD-дисков или что-нибудь в этом роде. Мы знали, что Олег догадывается о том, что происходит, и у нас с Ракель был договор. Когда я входил в двери, Олег стоял и смотрел на меня своим мрачным обвиняющим взглядом. Но прежде чем он успевал обыскать меня, Ракель кидалась меня обнимать, словно мы не виделись целую вечность. Она доставала диски или что-то другое у меня из-за ремня, ловко прятала и уходила. А потом на меня набрасывался Олег. За десять минут Ракель успевала упаковать подарок, подписать его и все такое.
— И?
— Недавно у Олега был день рождения. Он получил от меня упакованный подарок и сказал, что не узнал почерк на открытке. Я ответил: это потому, что почерк мой.
Беата улыбнулась:
— Милая история. Хеппи-энд и все дела.
— Послушай, Беата. Я всем обязан этим двум людям, и я по-прежнему в них нуждаюсь. Мне очень повезло, что они тоже во мне нуждаются. Ты мать и знаешь,
