стрелки! Чтобы узнать на них цену, Раздолбай решил познакомиться с Сергеем поближе.
— Большой макет у тебя? — спросил он, передавая пакет с рельсами в обмен на четыре хрустящих четвертака.
— Макетик у меня знатный — на полкомнаты. Реки там, озера, мосты… Все свободное время уходит, жаль только его мало.
— Учишься, работаешь?
— Какая учеба, смеешься, что ли? — фыркнул Сергей. — Учатся у нас только те, кому ума не хватает. Главное, от армии откосить и деньги делать, если голова на месте. Работать устроился приемщиком макулатуры — книжку-то трудовую надо иметь. Работа на первый взгляд для алкашей, но если голова нормальная — очень даже хорошая работа. Шоферу с типографии бутылку ставишь, он грузовик бумаги пригоняет. Продает нам по копейке за килограмм. Что ему — пять тонн, считай, полтинник — треть зарплаты, плюс бутылка. А мы с корешами эту типографскую бумагу разгрузим, расфасуем и как макулатуру по пять копеек за килограмм оформим. Один грузовик — две сотни в кармане, а у нас в день два-три грузовика бывает.
Сергей оказался разговорчивым. Раздолбаю достаточно было время от времени поддакивать, и речь его собеседника тянулась непрерывным скрипом, словно кто-то медленно вращал тележное колесо.
— Голова есть — деньги будут. Главное — качать «навар» с каждой мелочи. Ношу я, например, японские часы — так я их покупаю за сотню, полгода ношу, за полторы сотни кому-нибудь впариваю. Потом другие часы покупаю. И так все — видаки, кассетники… И дело-то, если разобраться, не в деньгах, а в интересе всех этих сделок. Нравится доставать то, чего ни у кого нет, и не просто доставать, а с выгодой. Я вот не понимаю, как люди на Западе живут? Можно с тоски сдохнуть! Ну, какой интерес есть апельсины, если их на каждом углу продают? А у нас поесть апельсинов — это целый бизнес! Два ящика по знакомству купил, один за двойную цену скинул, бабки отбил — второй ящик бесплатный. Кушай на здоровье, друзьям в больницу неси. Или какой у них интерес курить свое «Мальборо»? Это же просто курить и ничего больше. А у нас курить «Мальборо» — это статус. Простые люди «Мальборо» не курят, у них зарплата — десять раз на такси съездить. Чтобы курить «Мальборо», надо те же апельсины ящиками продавать. Голову на плечах иметь надо, чтобы «Мальборо» курить! Хотя и без головы можно… Карманники у нас ходят тут — тоже «Мальборо» курят. Но они руками работают, а не головой. Хорошо работают. Карман режут копейкой наточенной. Моментально. У них ловкость такая — шутки ради могут молнию с брюк вырезать. Продавщицы наши, малолетки из ПТУ, получку обычно за чулок засовывают, а приходят домой — нету. Понял? Из чулок вырезать умудряются! У приятеля моего из «аляски» бумажник вынули, да еще карман обратно застегнули на пуговку. Ну, у меня-то не вынут, я их всех в лицо знаю. Часто со стороны вижу, как работают, глаз радуется. Ты бабки подальше спрячь, а то у них глаз наметан. Они кого попало не трогают — видят человека по лицу, если у него деньги есть. У кого с собой больших денег нет, тот идет себе спокойно. А у которого в кармане «косой» лежит, тот за этот карман так держится — руки чешутся тиснуть, чтоб не держался. Ну и тискают. И держаться уже приходится, чтобы дырку на месте кармана прикрыть, потому что оттуда вместо «косого» трусы в цветочек торчат.
Сергей заразительно хохотнул и продолжил.
— Бывают иногда на этих карманников рейды. Вот под аванс или в получку идет пара в штатском. Они всех местных карманников в лицо знают. Раз, видят, к тетке пристроился. Подойдут, а тот сразу изображает, что он онанист. Ну, онанист не онанист, а кошелек в кармане — улика. Туда-сюда, понятых. Правда, пока понятых найдут, кошелька на месте может не оказаться, но бывает вовремя. Тогда заметут. Придется ментам в лапу давать, а потом всех подряд шерстить — отрабатывать. С рук не меньше, чем с головы, иметь можно, но сложнее. Это же какая ловкость нужна! У них руки, как у шулеров. Знаешь, почему те все время новыми колодами играют? Они трещинки на картах пальцами запоминают и, когда сдают, уже знают у кого что. Хочешь научиться, кстати? У меня знакомый есть. За пять «косых» научит, будешь потом с лохами играть, за месяц вернешь все деньги. Он мне предлагал, но я больше головой люблю.
— Вагоны для макета тоже с головой покупаешь? — подтолкнул Раздолбай беседу в нужное для себя русло.
— Стараюсь, но с этим сложнее. Говорю же, я на железке двинутый, веду себя неадекватно. Вот как с твоими рельсами — мог тебя на рубль с полтиной прожать, но даже не заморочился. Да и нельзя все бабками мерить, должно быть что-то и для души. На днях, прикинь, цистерну со сторожевой будочкой за сороковник взял! Раньше таким цистернам красная цена была чирик, но немцы стали их без будочек выпускать. Была цистерна с будочкой, а теперь точно такая же, но без будочки — некомплект. Некоторые гниды эти будочки отдельно по пятерке толкали. Отдирали где-то и по пятерке. Потом они тоже кончились. Я комплектную цистерну с будочкой увидел, перебил у всех цену, за сорокешник забрал. Знаю, что переплатил, а мне по фигу — десять раз эти бабки на чем-нибудь другом наварю, а цистерна на полке стоит — радует. Обычно я по чирику десять одинаковых вагонов беру — один в коллекцию, пару на обмен, остальные здесь по тройной цене скидываю. У меня в разных городах связи есть. Сейчас из Свердловска прямо с торговой базы чемодан паровозов припер. Чуть грыжу не получил! Они тяжелые, суки, там же свинец внутри, а носильщику не доверил. Зато продам — пальцы сотру, пока бабки сосчитаю. Продавать под праздники хорошо. Под Новый год приходишь аккуратненько с чемоданчиком. Стоишь. Подходит дядя с карапузиком. Вагончики есть? Есть. Открываешь чемоданчик, у карапузика глаза прр-рр во все стороны. Папа тоже рот разинет, за кошелек держится. Скажет карапузику: «Выбирай». А тот пальцем — это, это, это, это… Новый год — неудобно дитя обидеть. Отсчитает папа «красненьких», про себя проклянет все и отвалит. А там уже другой карапузик на подходе, другой папа отсчитывать будет. Порой жалко их, отсчитывают-то от зарплаты, небось.
— Менты к чемоданчику не докапываются?
— А чего менты? Менты нас не трогают — знают, что все равно ничего не докажут. Я, видишь, дипломатом из крокодиловой кожи не понтуюсь, как некоторые, чемоданчик у меня неприметный, может, там носки-трусы грязные. Ну, даже подойдет мент, спросит: «Что это вы, молодой человек, стоите здесь с чемоданом вагончиков?» Стою, друга жду — меняться. «А не продаете ли вы эти вагончики по тройной цене?» А двух свидетелей сюда! А незаинтересованных! А с документами! Главное — законы знать. Не найдет он таких свидетелей, а если и найдет, не станут они два часа мурыжиться, пока он протокол составит. Говорят, сейчас можно видеозапись использовать, но это на бумаге только. Вон, я под телекамерой стою. Думаешь, там что-нибудь записывают? Если и был там видак, на нем уже давно на какой-нибудь хате «Рэмбо» смотрят. Эта камера, чтобы дураков отпугивать. Умные люди на такие вещи не реагируют, а очень умные и камеру эту открутят да загонят. Ментам, пока сверху проверки нет, все до фени. А когда проверка — туши свет. Забрали меня один раз и с ходу валюту пришили. Еле отвертелся. Я такими делами близко не занимаюсь. Крупные махинации, за раскрытие которых ментов сверху поощряют, кончаются однозначно — заметут, и не сразу поймешь, сколько дали. Я что помельче: часики, штанишки, аппаратурка. Ну, и главное, конечно, для души — рельсы, вагончики… Эх, показать бы тебе мой макет! Пять станций там, депо, стрелок больше, чем на Москве-сортировочной. Полки все книжные вагонами-паровозами занял. Мать почитать захочет — цап рукой, а там вместо какого-нибудь Толстого цистерны новые. Но разве она тронет чего? Она же знает, что я за вагоны убить могу. Ты только не думай, я не тронутый. Тронутые — это которые со своей коллекции ничего не имеют, им от нее один вред. Тронутый придет домой, уставится на свои вагоны, на которые каждый месяц ползарплаты спускает, и все. А мне от коллекционирования реальная польза — я с этого хорошо живу. По закону — это вроде бы спекуляция и меня сажать надо, но вдуматься — менять надо этот закон. Каждый коллекционер, если он не тронутый, то он спекулянт. Да любой увлеченный человек вынужден спекулянтом быть, иначе он на своем увлечении разорится! Возьми, к примеру, музыку. Я не меломан, но когда с макетом вожусь, люблю слушать хорошую запись на хорошей аппаратуре. Сколько аппаратура стоит, я вообще молчу. У меня усилитель не выпендрежный, наш, советский, в магазине стоит шестьсот пятьдесят рублей и четвертак сверху, потому что хрен купишь. Я спросил бы умников, которые законы пишут, — вы такие цены специально придумываете, чтоб людей спекулянтами делать и сажать потом? Потому что на реальную зарплату музыку можно только из радиоточки слушать — «Говорит Москва, московское время — вам пора на работу». Запись хорошая — значит, с пластинки. Любой пласт, если не считать говна, что «Мелодия» штампует, от полтинника до сотки на «толчке» вроде нашего. Покупает себе продвинутый чел такой пласт, сразу начинает его отбивать — дает знакомым писать за пятерку. А теперь скажи, вот я с начала года записал себе больше сотни пластов и за каждый по пятерке платил — мне что, надо было пятьсот с лишним рублей выкинуть, или у меня головы нет? Ставлю пару двухкассетников, нахожу клиентов, у которых знакомых с пластинками нет, и по трешнику за сторону кассеты гоню им. Я с макетиком для души вожусь, музыка играет, бабки капают. Ты, кстати, слушаешь чего-нибудь? У меня список с собой, могу показать.
— Хэви-метал.
— Ну, это сейчас все слушают, этого добра навалом. Смотри.
Сергей вытащил из нагрудного кармана джинсовой куртки несколько сложенных вчетверо тетрадных листов и протянул Раздолбаю. На листах каллиграфическим почерком были написаны названия групп и альбомов. Многие ансамбли, которые Раздолбай знал по одному диску, были представлены в этом списке полными дискографиями.
— Ни хрена себе!
— Хочешь чего-то отсюда — давай кассету, давай трешник — будет запись.
Раздолбай мысленно умножил на три все, чего бы ему хотелось, и побоялся никогда не доехать до Дианы.
— Трешник не знаю… — промямлил он, теребя листок. — Я все так спущу на музыку.
— А ты тронутый, что ли? Зачем спускать, если поднимать можно? Найди лохов, у которых нет знакомого с таким списком, и пиши им сам по двушнику. Можешь себе мой список оставить и как свой показывать. Они выберут, ты к их двушнику рублевич добавишь, а дальше твоя запись на тебя работать будет.
У Раздолбая захватило дух, словно Сергей распахнул перед ним кладовую с золотыми слитками. Бывшие пионеры, а теперь уже комсомольцы, которым он продавал фотографии, еще доучивались в его бывшей школе. Чтобы снова плыть в денежной реке, достаточно было прийти со списком в школьный туалет и собрать там старых знакомых. Если дипломат с фотографиями стал когда-то машинкой для рисования денег, то музыкальный список тянул на философский камень.
— Я смотрю, ты въехал, — усмехнулся Сергей. — Добро пожаловать в клуб спекулянтов. Хотя мерзкое это слово… Почему спекулянт? Мы что, муку из-под полы в войну продаем? Нормальное слово есть — бизнесмен. Это же целое искусство! Когда человек хочет тебе продать, у него в голове одно; когда купить — другое; когда поменяться — третье. Каждый хочет тебя натянуть, а надо так вывернуться, чтобы извлечь максимум выгоды для себя и натянуть другого. С вагонами хорошо молодых натягивать. У них одно на уме — лишь бы всего побольше. Он возьмет вагон из детской дороги по цене коллекционного и счастлив. Потом разберется, и пойдет естественный отбор — дурак со зла расколотит молотком, выбросит, а умный подберет этому вагону красивую коробочку, продаст другому молодому с выгодой. Сам это все проходил, со временем, видишь, до авторитета вырос. В нашем деле авторитет — все равно, что у музыканта руки. У меня даже имидж авторитетный, позаметнее остальных будет. Ты здесь первый раз, а сразу ко мне подошел. Почему? Авторитет уловил. Цены на вагоны иногда от одного моего слова зависят. Появится какой- нибудь простенький вагончик, которому красная цена чирик, а всем я скажу, что это раритет и стоит такой вагон пятьдесят. Сам для вида за полтинник куплю. И вот уже вокруг этих вагонов ажиотаж. А у меня дома припасено два десятка этого шлака — лежат тихонечко, ждут. Ну, это я так тебе хитрости рассказываю, потому что ты железкой не увлекаешься, а мне хочется иногда поделиться с кем-нибудь, показать, как я головой работаю. Ладно, держи мой телефон, звони насчет музыки. По железке, если что есть, привози — хорошо куплю, без натяга. Звони только несколько раз, чтобы застать. Я ведь то за вагонами, то сюда, то на работу… Еще я поспать люблю. На работе выматываешься бумагу таскать — тюк туда, тюк сюда. Еще надо пару тюков домой затащить, чтобы потом как свою макулатуру сдать. Так что давай, вызванивай.
Сергей пожал Раздолбаю руку и перестал его замечать, намекая, что общение закончено. Раздолбай махнул ему на прощание и полетел к выходу, жалея, что телепортация существует только на страницах фантастических книг и нельзя одним нажатием кнопки перенестись сначала домой, а потом в бывшую школу, где как раз заканчивался последний урок.
