— Хотя бы не забывать.
— Я читал тут про технику пролонгации — это чтобы дольше делать то, что вы искушением называете. Вот пишут… — Раздолбай ткнул пальцем в статью и зачитал вслух: — «…в момент приближения оргазма подумайте о чем-нибудь постороннем, что вас охладит». Можно, я о вечной жизни в этот момент подумаю?
Попик, казалось, потерял дар речи, а довольный собой Раздолбай сложил газету, демонстративно глянул на часы и, не оборачиваясь, зашагал к поезду. Он даже удивлялся, почему этот безобидный человечек вызвал в нем такую злость и желание унизить его. Да, этот тщедушный чернец был из тех, кто дурил народ в прошлом; да, он посягнул на любимую газету, но было что-то еще… чуть ли не личные счеты. И тут Раздолбай вспомнил факт, который совсем стерся из его памяти, — в далеком детстве мама и бабушка его крестили.
Вспомнилось, как он ползал по полу, собирая пластмассовые ядра для своей пушки, и мама вдруг взяла его на руки и очень серьезно сказала, что в воскресенье они поедут к бабушке в Подольск, и там его окрестят. Раздолбай обрадовался, решив, что его ждет внеочередной день рождения, но в Подольске мама привела его в церковь, где было страшно, как в замке злой колдуньи. В полумраке горели свечи, с картин в золоченых рамах сурово смотрели бородатые старики, сморщенные старухи кололи взглядами глубоко запавших глаз, а одна из них стала шикать и шипеть на маму за то, что та забыла надеть на голову платок. Раздолбай расплакался и взмолился, чтобы его скорее вывели из этого жуткого места. На крыльце церкви к ним подошла бабушка — мамина мама, которую Раздолбай видел редко и почти не знал. Бабушка сказала, что крещение — это большой секрет и не надо делать это при всех. Они отправились к ней домой, и вскоре туда явился сухенький седой старичок, похожий на доктора. Он точно как доктор открыл небольшой чемоданчик, но вместо белого халата достал оттуда какой-то расшитый золотом фартук. Бабушка и мама велели Раздолбаю во всем слушаться старичка, и тот произвел над ним малопонятные и малоприятные действия, похожие на медицинскую процедуру. Его ставили раздетым в таз, поливали водой, отрезали прядь волос, шептали какие-то слова, заставляли повторять что-то… Наконец старичок повесил ему на шею маленький крестик на витой тесемке и покинул дом, запихнув свой золотистый фартук в чемодан и странно помахав на прощание сложенными в щепотку пальцами. Крестик Раздолбай сразу же попытался снять. Во-первых, на нем был череп, который неприятно напоминал о смерти; во-вторых, было ясно, что во дворе этот крестик сразу же засмеют. Но бабушка категорически потребовала оставить крестик на шее, объяснив, что теперь Раздолбай — раб Божий и Господь Бог с неба видит все его действия. Тут Раздолбай всерьез испугался и снова стал плакать. Получалось, что его заманили, сделали без его ведома рабом, и теперь какой-то старик сверху будет постоянно следить за ним?
Шагая к своему вагону, Раздолбай вспоминал, как плакал тогда и кричал: «Я не раб! Не раб!», а бабушка с мамой ругались и о чем-то спорили. Вот за что ему хотелось отомстить попику! За тот детский страх. Пусть мама на следующий день разрешила снять крестик, и он даже забыл, куда подевал его; пусть в школе он узнал, что все это суеверия, и красноармейцы проливали кровь, свергая царя и белогвардейцев, чтобы все жили свободными, не верили попам и не чувствовали себя рабами, но тогда он здорово натерпелся.
«Надо было сильнее обломать этого чудика! — размахивал он воображаемыми кулаками. — Надо было сказать: “Можно я перед приближением оргазма представлю вас в этой черной шапочке?”»
Желая придумать что-нибудь еще более остроумное, Раздолбай специально раскручивал в себе злость, но веселые желтые вагоны рижского поезда напоминали, что впереди приключения новой взрослой жизни, и злость глохла, как плохой мотор в стужу. Детские обиды и страхи не хотелось тащить с собой, их нужно было вышвырнуть следом за стоптанными кроссовками. Раздолбай представил, что нажимает гдето в голове маленькую черную кнопочку — такую же, как обнуляла счетчик на его двухкассетнике. Прием сработал. На его лице сама собой расцвела радостная улыбка, а когда поезд тронулся, счетчик жизни отсчитывал уже новые цифры.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Что бы мне сейчас хотелось?» — спросил себя Раздолбай, решив, что с момента отправления поезда приключение началось и пора получать удовольствия.
«Сигарету и пиво», — тут же нашелся ответ.
Затянуться после нескольких глотков пива ароматным дымом фирменной сигареты считалось у Раздолбая одним из высших наслаждений, но он сомневался, стоит ли предаваться ему в первые же минуты поездки, и стал вспоминать другие радости. На ум ничего не шло. Магнитофона с собой не было, «пробуждать зрелую сексуальность» в поезде казалось неудобным, а другие удовольствия были Раздолбаю неведомы. Признав, что выбора нет, он достал из чемодана пачку «Мальборо», ловко утянутую из портфеля дяди Володи незадолго до поездки, прихватил «СПИД-Инфо» и двинулся в вагон-ресторан.
«Учитель, ты велел нам грузить лед, и мы работали до полудня, но один ящик открылся, и среди льда мы увидели белый порошок. Не наркотики ли это?» — бубнил переводчик, вторя персонажу китайского боевика, который показывали в вагоне-ресторане на подвешенном к потолку «Рубине».
«Да, это наркотики, — продолжал бубнить переводчик теперь уже за учителя. — Вы же понимаете, что, продавая лед, не заработаешь на безбедную старость. Держите язык за зубами, и я хорошо заплачу вам».
За первым столиком в ресторане сидели двое парней чуть старше Раздолбая.
— Учитель — дикий король! — прокомментировал один из них. — Открыто толкает наркоту ящиками.
— Да уж, не то что мы с тобой, — подхватил приятель. — Я представляю, как менты повязали бы нас в ГУМе с твоими джинсами, а ты говорил бы им: «Да, это «Левис». Вы же понимаете, что на стипендию не поедешь в Юрмалу».
Приятели захохотали так, словно в этой шутке скрывался понятный им одним и очень остроумный смысл.
«Веселые ребята», — подумал Раздолбай, усаживаясь через два стола от них.
Учитель и ученики в фильме обменялись еще несколькими репликами, после чего началась такая драка, что экран старого «Рубина» не выдержал и замельтешил зелеными полосами. Шутники отпустили по этому поводу еще пару комментариев, из которых до Раздолбая долетели слова «…король в диком просере», и снова засмеялись на весь вагон. Раздолбай позавидовал им. Ему тоже хотелось бы сейчас шутить на пару с каким-нибудь своим другом, но сигареты и «Курземское» пиво, которое принес официант, были его единственными компаньонами. Бросив на веселых приятелей еще один взгляд, он заметил, что те косятся в его сторону. Отгораживаться сосредоточенным изучением сигаретной пачки у него получалось до тех пор, пока к взглядам не добавилось перешептывание.
«Может со мной что-нибудь не так?» — насторожился Раздолбай.
Из-за стола пересмешников снова раздался взрыв хохота, после чего один из парней поднялся и направился прямиком к Раздолбаю.
— Любезный, позволите нарушить на секунду ваше уединение и задать вопрос? — витиевато заговорил он, усаживаясь напротив.
— Допустим… — уклончиво ответил Раздолбай, быстро оценивая весельчаков и пытаясь понять, чего от них можно ждать. Оба выглядели старше года на два. Тот, что подсел к нему, угрозы не представлял. Он был полноват, а его бледное добродушное лицо казалось бы изнеженным, если бы не массивная нижняя челюсть. Такая челюсть подошла бы фашистскому агрессору с плаката сороковых годов, но никак не мягкотелому парню, который скорее всего не дрался даже в детском саду за лопатку. Его приятель, оставшийся за столом, казался опаснее. Сразу было видно, что он крепыш и способен размолотить в падаль кого угодно. На грубоватом веснушчатом лице крепыша выделялись очень светлые глаза с черными зрачками-иголками, и эти иголки насмешливо покалывали Раздолбая издали. Решив, что над ним хотят подшутить, он насторожился и приготовился искать в каждом услышанном слове двойной-тройной смысл, но незваный собеседник спросил прямо, хоть и замысловато:
— Будет ли вам интересно отложить чтение своей номенклатурной газеты и расписать с нами на троих партию в «кинга»?
Перспектива стать добычей поездных катал показалась Раздолбаю такой абсурдной, что он даже не удивился странному слову, которым назвали его «СПИД- Инфо». Он уже открыл рот, чтобы отказаться, но собеседник словно прочитал его мысли.
— Я понимаю, что предложение сыграть в поезде в карты выглядит дешевой разводкой, но мы не предлагаем играть на деньги или на что-то еще. Просто дико хочется перекинуться в «кинга», нужен третий партнер, а проводница нам компании не составит.
— Соседям в купе предложите.
— Мы едем в «СВ». Я дико извиняюсь за навязчивость, но еще раз уверяю — на деньги мы играть не будем и никакой опасности нет. Или вам интереснее смотреть кино про учителя, которого дико отоварили собственные ученики?
— Мне? Нет… Почему на «вы»?
— Наследственная вежливость в общении с незнакомыми людьми. Прадед по матери был графом. Как только познакомимся, будем совершенно дико на «ты». Меня зовут Мартин.
— Лютер Кинг?
— Я думаю, ты — стотысячный человек, который так шутит. Первым был мой отец, когда ему показали метрику. Самое смешное — мама даже ни фига не знала, кто такой Лютер
Кинг. Просто услышала такое имя, и был март. Продолжить историю моего детства или все-таки дико в «кинга»?
— В «кинга», — немедленно согласился Раздолбай. Он уже понял, что ему ничего не грозит, и радовался возможности провести вечер в новой компании.
Мартин поднялся из-за стола и кивнул своему товарищу-крепышу.
— Боец согласен? — оживился тот. — Пусть берет свое пивчанское — у нас в купе дососет.
— Друг никак не отвыкнет от казарменных манер, извиняюсь за его солдафонскую лексику, — предупредительно сказал Мартин, а крепыш протянул Раздолбаю руку и представился:
— Валера.
Когда роспись «кинга» пошла на пятый круг, Раздолбай знал о своих новых приятелях все, что можно выведать ненавязчивыми вопросами. Валера и Мартин действительно были на два года старше и дружили со школы. Когда они назвали институты, в которых учились, Раздолбаю показалось, что голос у него вот-вот сорвется на писк от чувства собственного ничтожества — Мартин закончил третий курс МГИМО, а Валера первый курс иняза, отслужив перед этим танкистом в Германии. Оба института воплощали недосягаемость, и студентов, которые там учились, в кругу Раздолбая считали кем-то вроде рок-звезд — известно было, что они есть в природе, но лично их никто никогда не встречал.
— Сложно туда, говорят, поступить… — промямлил уважительно Раздолбай.
— В танкисты? — усмехнулся Валера, в манере которого было оборачивать слова собеседника в шутку при любой возможности.
— В иняз.
— Блат, дикий блат, — подтвердил Мартин.
