— Сейчас?
Квиллерен нетерпеливо кивнул.
Мэри взглянула на высокие напольные часы.
— Не совсем подходящее время. Он готовит обед. Это очень срочно?
Тем не менее она набрала номер.
— Уильям, — сказала мисс Дакворт, — не могу ли я говорить с мистером Маусом?.. Пожалуйста, скажи ему, что это Мэри Даксбери… Вот этого я и боялась. Минутку. — Она повернулась к Квиллерену. — Слуга говорит, что Боб готовит голландский соус к кольраби и просил не беспокоить.
— Скажи ему, что «Бег дня» собирается напечатать грязную сплетню об одном из его клиентов.
Юрист подошел к телефону (Квиллерен представил его в фартуке с шумовкой в руке) и заверил, что ничего не знает о какой-то рукописи. Среди бумаг Эндрю Гланца ничего подобного не было.
— Тогда где же она? — спросил Квиллерен у Мэри. — Можно предположить, что ее уничтожили — кто- то, у кого были на это причины. Что было в той главе, которую ты читала?
— Там рассказывалось о женщине, которая собиралась отравить мужа. Довольно захватывающе.
— А почему Энди не дал тебе читать дальше?
— Он считал роман своей тайной. Тебе не кажется, что большинство писателей очень чувствительны, когда речь идет об их работе, еще не напечатанной?
— Предположим, все герои были взяты из жизни. Миссис Макгаффи, похоже, думает, что они вымышленные, но не ей судить.
Она живет слишком замкнуто. Возможно, роман Энди раскрывал некоторые неприятные тайны Хламтауна.
— Он не сделал бы такого! Энди был таким деликатным…
Квиллерен стиснул зубы. Такой деликатный, такой честный, такой умный… Эту песню журналист уже знал наизусть.
— Может быть, среди персонажей существовала и ты, — сказал он Мэри. — Вот Энди и не хотел, чтобы ты читала дальше. Описание могло быть столь прозрачно, что тебя узнали бы. И семейный скандал которого ты так боишься, разразился бы.
Глаза Мэри засверкали:
— Нет! Энди не мог так поступить.
— Что ж, теперь мы этого никогда не узнаем. — Квиллерен собрался было уходить, но остановился. — Ты знаешь Холлиса Прантца. Так вот, он говорит, что был маляром и оклейщиком стен и оставил работу из-за слабого сердца, а сам бегает, как юноша. Когда я был у него сегодня, он лакировал выставочные ящики.
— Лакировал? — удивилась Мэри.
— Он сказал, что готовится к завтрашней вечеринке, и тем не менее товара у него очень мало.
— Лакировал в такой день? Да эти шкафы никогда не высохнут! Если наносить лак в сырую погоду, он останется липким навсегда.
— Ты уверена?
— Это совершенно точно. Может показаться, что лак высох, но, как только влажность повысится, поверхность снова становится сырой.
Квиллерен дунул в усы.
— Странная ошибка, правда?
— Для того, кто утверждает, что был маляром, — ответила Мэри, — невероятная!
Позже дождь превратился в предательский мокрый снег, мелкий и густой, как туман. Квиллерен отправился в магазин дешевой одежды, чтобы купить красную егерскую кепку с наушниками. Кроме того, готовясь к воровскому дебюту, он позаимствовал фонарь и лом Кобба.
Пора было идти к Расселу Пэтчу, который пригласил журналиста послушать двадцатитысячную аудиосистему. Квиллерен зашел домой и надел на Коко голубую «сбрую». Поводок неизвестным образом исчез, но для дружеского визита он был не обязателен. Благодаря «упряжи» кот выглядел подтянутым и спокойным, да и нести его по улице было проще в такой упаковке.
— Этот поход, — объяснил он своему мурлыкающему помощнику, — мы совершаем не только ради культуры. Я хочу, чтобы ты обнюхал все, что можно, и посмотрел, не найдется ли что-нибудь важное.
Бывший экипажный сарай находился через два дома от особняка Кобба, и Квиллерен засунул Коко за пазуху, чтобы тот не промок.
Они зашли в мастерскую, и хозяин провел их по узкой лестнице в странную комнату. Пол в ней был расчерчен на крупные шахматные клетки, у стен стояли статуи из белого мрамора на белых пьедесталах. Сами стены были разными: две — мраморно-черные две — ярко-красные.
Рассел представил своего друга — бледного молодого человека, либо очень стеснительного, либо очень хитрого — со сверкающим бриллиантом на пальце, а Квиллерен познакомил их с Коко, сидевшим теперь у него на плече. Коко только взглянул на новых знакомых и сразу же выразил пренебрежение, отвернувшись и устремив взгляд в противоположную сторону.
Отовсюду раздавались раздражавшие Квиллерена звуки скрипок и флейт.
— Вам нравится музыка барокко? спросил Расс. — Или предпочитаете что-нибудь другое?
