вошли в Большой зал «Мышеловки».
– Когда я смогу снова пригласить вас? – спросил он Розмари. – Как насчёт вечера во вторник?
– Я бы с удовольствием, – сказала она, – но мне нужно быть на концерте. Один из моих внуков играет на скрипке.
– У вас есть внук?
– У меня их трое.
– Я не могу поверить, что вы уже бабушка! Этот скрипач, должно быть, юный гений.
– Ему двенадцать, – сказала Розмари, когда они поднимались по лестнице. – Ещё двое учатся в колледже.
Квиллер посмотрел на трижды бабушку с восхищением.
– Дайте мне ваших пшеничных зернышек, – попросил он. Она приятно улыбнулась, довольная собой. И Квиллер опустил чемодан и поцеловал её.
В этот момент они услышали крик. Миссис Мэрон в слезах выбежала из коридора, ведущего на кухню.
Розмари подбежала к ней и обняла:
– Что такое, миссис Мэрон? Что случилось?
– О ужас! Ужас! – рыдала экономка. – Не знаю, как и сказать вам.
Квиллер устремился вниз по лестнице.
– Это Уильям? Что случилось?
Миссис Мэрон в испуге взглянула на него и снова принялась плакать.
– Кошки! – вскричала она. – Они заболели.
–
Миссис Мэрон застонала:
– Они… Их забрали.
– Куда? – спросил он. – К ветеринару? К какому? В лечебницу?
Она отрицательно покачала головой. И закрыла лицо руками.
– Я позвонила… Я позвонила в… В санитарный отдел. Их усыпили!
– Усыпили! Не может быть! Обоих? С ними все было в порядке. Что случилось?
Экономка была слишком потрясена, она могла только стонать.
– Их отравили? Их, должно быть, отравили! Кто к ним заходил? – Он взял миссис Мэрон за плечо и потряс. – Кто входил в мою комнату? Чем вы их кормили?
Она только трясла головой из стороны в сторону.
– Боже мой! – сказал Квиллер. – Если их отравили, я убью того, кто это сделал.
ДВЕНАДЦАТЬ
Квиллер мерил шагами комнату. Розмари предложила посидеть с ним, но он отослал её.
– Боже мой! Санитарный отдел! – воскликнул он. – Никакого шанса, я даже не смогу похоронить их с подобающими почестями. Он остановился, поняв, что говорит со стенами. Он привык к своим слушателям. Они были так внимательны, такие прекрасные компаньоны, всегда готовые приободрить, развлечь или утешить – в зависимости от его состояния, которое они чувствовали безошибочно. И вот их нет. Он не мог с этим примириться.
– Санитарный отдел! – произнес он снова со стоном.
Он теперь припомнил, что Коко не хотел, чтобы он уезжал. Может быть, он предчувствовал опасность. Эта мысль усугубила горе Квиллера. Его кулаки сжались, на лбу выступил пот. Он был готов убить того, кто повинен в смерти этих чистых созданий. Но кто виноват? И как он сможет что-либо доказать? Не имея в распоряжении тел, он не мог доказать наличие яда. И кто заходил в его комнату? Кто? Кроме миссис Мэрон, на уикенд в доме оставались Макс Сорэл, Шарлот Руп, Хикси и Дэн Грэм. И, может быть, Уильям, если он вернулся.
Квиллер поднял пустую тарелку от кошачьей еды и понюхал её. Потом отпил из миски и выплюнул. Никакого необычного запаха или вкуса он не почувствовал. Вдруг он услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Это, наверное, Маус, возвратившийся из Майами, где он провёл воскресенье.
Квиллер распахнул дверь и вышел в холл, чтобы встретиться с хозяином «Мышеловки». Но это оказался не Маус, а Макс Сорэл.
– Что с вами? – сказал Сорэл. – На вас лица нет.
– Вы слышали, что случилось с моими котами? – простонал Квиллер. – Я уезжал на ночь, а они заболели, и их умертвили. По меньшей мере так мне объяснили их отсутствие.
– Ужасно! Я знаю, как вы относились к ним.
– Я вам одно скажу! Я не удовлетворён объяснением. Думаю, их отравили! И кто бы ни сделал это, он ещё пожалеет.
Сорэл покачал головой:
– Я не знаю, мне кажется, на этом доме лежит проклятие. Сначала экономка, потом я, а теперь вот.,.
– Что вы имеете в виду? Что случилось с экономкой? – спросил Квиллер.
– Трагедия. Здесь произошла трагедия! Её маленький внук приехал к ней и упал в реку. Провалился между досками в пирсе, так полагают. Послушайте, Квиллер, вам надо выпить. Немного виски?
– Нет, спасибо, – сказал устало Квиллер, – попытаюсь справиться своими силами.
Он вернулся в номер шесть, где его встретила пустота. Нужно переезжать. Он уедет завтра утром в любую гостиницу. Он отметил вещи, которые ему больше не будут нужны: шлейка и поводок, висевшие на спинке кресла; голубая подушка; щётка, которую он принёс и забыл пустить в дело; кошачий ящик с гравием, аккуратно прибранным в одном углу, в ванной. Они были так чистоплотны. Глаза Квиллера увлажнились.
Зная, что ему не заснуть, он сел за машинку, чтобы написать статью – реквием по своим потерянным друзьям. Так он меньше будет чувствовать боль. Теперь самое время рассказать людям о выдающихся способностях Коко. Он разгадал три загадочных убийства. Он был, возможно, единственным котом в Штатах, у которого была визитная карточка, подписанная шефом полиции. Квиллер опустил руки на клавиатуру, он раздумывал о том, с чего начать; его мозг заполонил океан слов, но ни одно из них не подходило; и вдруг его глаза упали на лист бумаги в пишущей машинке. Там были напечатаны три буквы: «СВН».
Журналист почувствовал холодок у корней усов. Свинина! Отравленная свинина!
Вдруг он услышал отдаленный плач. Он прислушался. Плакал ребенок. Он подумал об утонувшем мальчике и вздрогнул. Плач послышался снова, громче, и в темноте за окном появилась чья-то бледная тень. Квиллер протер глаза и уставился на неё в недоумении. По окну поскребли.
– Коко! – закричал он, поднимая оконную раму.
Коко спрыгнул на стол, Юм-Юм за ним. Оба моргали от света лампы. Они не поприветствовали его, а спрыгнули на пол и устремились на кухню к своей тарелке и начали жадно лакать воду из миски.
– Бедняжки! Как вы изголодались! – воскликнул Квиллер. – Сколько вы там были?.. Санитарный отдел! Что такое с этой женщиной? У неё галлюцинации! – Он поспешил открыть банку с красной рыбой и смотрел, как коты пожирают её. Тут не было никакого мужского этикета или внимательности женщины к мужчине: Юм-Юм боролась за свою долю.
Квиллер опустился в кресло, чувствуя неимоверную усталость. Кошки наелись, умылись и вместе забрались к нему на колени, чего никогда прежде не делали. Лапы и хвосты у них были холодными. Они улеглись, положив Квиллеру лапы на грудь, прижав животы к его животу, и смотрели ему в лицо большими, взволнованными глазами.
Он обнял их обоих. Юм-Юм даже крепче, потому что вспомнил: когда ему объявили дурную новость, он больше всего волновался за Коко. Он упрекал себя. Любя их обоих одинаково, он ценил Коко за его
